4.2.4.2. Во-вторых, говоря о «месте», сама идея тела Будды или Бодхисаттвы гораздо более переменчива и неопределенна в отношении его «физических» пределов (вероятно, ввиду крайней трансформируемости их тел), поэтому ее никоим образом нельзя считать критерием или даже признаком идентификации его личности3[100]. Поскольку Бодхисаттву нельзя отождествить с кем-то, кроме как посредством бодхичитты, и поскольку эта идентификация осуществима лишь с точки зрения Будды или Бодхисаттвы Десятой Ступени (которые сами больше не саттвы), то тело с его делами, речью и мыслями неизбежно редуцировалось бы к топосу мысли (не «мыслей»!)3[101]. И именно эта мысль служила бы единственным фактором идентификации нескольких саттв как одного (как в случае Чаккхупалы в Эссе 3) или бесчисленных (asaṃkhyeya) перерождений как перерождений одного и того же Будды[102].
Но в отношении и «временных», и «пространственных» импликаций идеи личности особенно важно отметить, что здесь мы имеем дело не с общими или логическими причинами, а исключительно с конкретными ретроспективными наблюдениями Будд и Бодхисаттв или с не менее конкретными предсказаниями Будд[103].
4.3. Перенос Мысли
4.3.0. Итак, очевидно, что в случае Возникновения Мысли Пробуждения в будущем Бодхисаттве его личность можно «обнаружить» лишь в самый момент этого возникновения или порождения, откуда она начинает свое развитие к не-личности (или Великой Личности) бодхисаттства. При этом невозможно отрицать самый загадочный факт: никто (или ничто) не может существовать как «лишь живое существо» или даже как «лишь Бодхисаттва». В нем всегда должно «оставаться» что-то, что не охватывается такими понятиями, как «мысль», «поток мысли», «ум» (manas) или даже «Мысль Пробуждения». Что-то едва уловимое в чисто «безличных» списках и формулировках Абхидхаммы, но вполне «лично» выраженное в «Бодхичарья-аватаре» Шантидэвы и во множестве тантрических текстов – что-то, что по сути приписывается мысли (или любому другому из упомянутых выше понятий) в качестве «личностной», неонтологической силы или энергии, оперирующей этой мыслью и порождающей ее[104]. И эту самую силу, постоянный «остаток», не охваченный и не охватываемый каким бы то ни было мыслимым термином или понятием (таким как purusa, jīva, sattva, pudgala и др.), хотя сама она и не относительна (в отличие, например, от кармической силы), все-таки можно при описании разных операций с мыслью косвенно указать в качестве источника этих (главным образом йогических) операций.
4.3.1. Читая: «Ты, породивший Мысль Пробуждения из желания счастья для всех живых существ…»[105], мы можем предположить, что в «зазоре» между Мыслью Пробуждения (а также «желанием», iccha) и «ты» что-то случается и что этот «случай» нельзя приписать ни «ты» (то есть эмпирическому «Я» автора), ни Мысли Пробуждения. И все же, говоря строго буддистически, подобного рода интерпретация могла иметь место только в случаях полностью сознательных и специфически йогических процедур, которыми Бодхисаттва или йог фиксировал, постулировал «мысль», «ум» или «сознание» как абсолютный объект. Более того, объективация здесь доходит до того, что позволяет Шантидэве уподоблять ум неживой вещи, конструируемой (nimitta) магически и полностью послушной ему или другому живому существу[106]. И я думаю, что именно в своей связанности с этой активной квазиличностной силой мысль обретала значение и термин «сознания» (vijñāna), независимо от того, сколь бы синонимично они ни употреблялись прежде. Я бы даже рискнул утверждать, что именно в контексте и процессе подобной «йогической» объективации мысль сама (или «как таковая») могла обрести аспект своего «объективного бытия», связанного и соотнесенного с этой «силой».
4.3.2. Постулат йогачары о «самосознаваемости» (или «самоосветимости», svaprakāśa) мысли никоим образом не следует понимать в том смысле, что она «рефлексивна». Напротив, весьма очевидно, что он не предполагает ни субъекта (личности), ни объекта (идеи) мысли. В аспекте ее самосознания мысль отражает себя, не производя вообще никакой «объективации», а в аспекте ее связанности ее можно интерпретировать как рефлексирующую модификации и изменения в этой «личностной» силе3[107]. А значит, и сам ее квазиличностный характер можно установить только через мысль и посредством вторичной интерпретации мысли как связанной с этой силой. При такой интерпретации эта квазиличностная сила представлялась бы «натуралистическим образованием», а не метафизической сущностью, тогда как ее обратная сторона, то есть сама мысль, представлялась бы совершенно «неестественной» или «бесприродной» (asvabhāvika)39[108]. И тогда, что особенно важно, разные случаи «эмпирического Я» можно рассматривать как чисто иллюзорные модификации этой квазиличностной силы, как модификации, возможно вызванные другой силой4[109].
4.3.3.0. Эта подразумеваемая в йогачаре двухаспектность мысли нашла свое явное выражение в текстах так называемой Новой Тантры в Тибете, где второй аспект этой квазиличностной силы получил название «сознательного начала» (vijñāna, тиб. rnam-shes), а первый начал сливаться с понятием ума (manas, тиб. yid)4[110].
Это крайне мощное движение буддийской йоги, начавшееся примерно в XI веке н. э., отмечено тремя концептуальными чертами:
(1) идеей того, что ум (или мысль) как таковой (то есть по своей собственной природе) столь же сверхъестественно тверд, прочен и неизменен, как и Ваджра (символ высочайшей твердости), и его природа не позволяет рассматривать его ни в терминах субъективности, ни в терминах объективности[111];
(2) идеей того, что все естественные телесные и умственные функции йога трансформируются (и трансформируемы) в свои сверхъестественные корреляты (называемые также Ваджра-коррелятами – эта идея особенно подчеркивалась в учении «Гухьясамаджа-тантры»);
(3) идеей того, что чье-то индивидуальное сознательное начало можно намеренно и сознательно переносить из одного тела в другое, из одного места в другое, из одного времени в другое.
[Здесь необходимо подчеркнуть, что сам термин «идея», как он понимался повсюду в буддийских тантрах, означает прежде всего способность делать «это», нежели думать «это».]
Последняя черта особенно характерна для школы Кармапа, и поэтому я хотел бы сосредоточиться здесь на фактах и событиях, связанных с ее прошлым и настоящим, как они описаны в недавно опубликованной книге, посвященной ее нынешнему перевоплощенному главе и его святым предшественникам[112].
4.3.3.1. В этой книге представлено жизнеописание шестнадцати Кармап на основании нескольких тибетских источников, и главным из них является «Синяя летопись», устно комментировавшаяся самим нынешним Кармапой[113]. Но, точнее говоря, она является историей одной жизни одного Носителя Сознания, пределы существования которого довольно трудно установить, поскольку, догматически говоря, едва ли можно вообразить время, когда он не существовал. Я попытаюсь объяснить этот пункт.
«Кармапа» (las-can) буквально означает «Властелин Кармы», а это, в свою очередь, означает, что он не подвержен Закону Кармы, но, напротив, управляет им и движется от реинкарнации к реинкарнации, выбирая место и время, где и когда перевоплотиться. Говорят, что нынешний Кармапа был Эманацией (sprul-pa) Бодхисаттвы Авалокитешвары, высочайшего духовного покровителя Тибета. Согласно «Синей летописи», прежде чем стать Кармапой, он был Бодхисаттвой Благословенного Периода (bskal-bzang). После чего, достигнув Высшего Полного Пробуждения, он прошел пять реинкарнаций, в одной из которых стал учеником величайшего буддийского философа и йога Нагарджуны (примерно II век н. э.), пока в своей шестой реинкарнации не стал воплощением первого Кармапы под именем «Знающего Три Времени» (1110–1193). До недавних пор (он умер в 1981 г.) он жил в монастыре Румтек в Сиккиме как шестнадцатый Кармапа, и, согласно Предсказанию, в должное время он станет одним из Будд Будущего, а именно Буддой Львом (seng-ge), следующим в списке за Майтреей (Blue Annals, p. 412–413) в «Бхадракальпа-сутре»[114].
4.3.3.2. Но как же он продолжал свое существование со времени, когда не было времени, до времени, которое будет совершенно отличаться от нашего? Этот йогический процесс Переноса (grong-‘jug, ‘pho-ba) чьего-то сознательного начала (rnam-shes) в другое тело описывается в этой книге и соответственных источниках с большой ясностью, хотя и без избытка технических подробностей. Так, мы читаем, что второй Кармапа (1204–1283) выполнил действие «переноса своего сознательного начала в другое тело» (термин, который соответствует санскр. parakāya-praveśa) – мальчика, только что прошедшего точку смерти (то есть чье сознательное начало уже покинуло его, но чье жизненное начало еще не полностью угасло). Однако, когда родители мальчика увидели, что тот снова возвращается к жизни, они, будучи ужасно этим напуганы, проткнули ребенку глаз иглой, так что условия стали неподходящими. После этого второй Кармапа извлек свое сознательное начало из мертвого тела мальчика, затем принял форму Существа Промежуточного Состояния (того, кто между смертью и перерождением,