Мастера дзэн часто прибегали к шоковому воздействию на психику учеников, поскольку зачастую шоковая терапия оказывалась более действенной, чем чтение текстов. Так, они вызывали мгновенное пробуждение палочными ударами, которые обрушивали на головы беспечных учеников, награждали их пощечинами, оглушали громкими криками «хэ!» или «кац!». Разумеется, подобные приемы шоковой терапии не могли заменить интенсивной внутренней работы ученика, ведущей к духовному преображению, но служили побудительным толчком или кульминацией, завершающими какой-нибудь определенный период практики психической саморегуляции, подобно тому как последний взмах кисти художника завершает картину или заключительный аккорд — музыкальное произведение. Сами чаньские (дзэнские) наставники сравнивали такую ситуацию с встряхиванием дерева, на котором висит созревший плод: достаточно потрясти дерево, и плод упадет, а если он не созрел, то и трясти бесполезно.
Разумеется, сами наставники должны были обладать тонкой и глубокой интуицией, чтобы психологически экспериментировать со своими учениками. В противном случае шокотерапия могла повредить психическому здоровью ученика, и вместо просветленного человека мог получиться счастливый идиот или шизофреник. А подобные издержки случались, хотя были скорее исключением, чем правилом. Но в арсенале чаньской (дзэнской) психокультуры можно найти специальные тесты, позволяющие проверять компетентность самих наставников и разоблачать самозванцев, не имеющих соответствующей квалификации, а также отсеивать учеников, психика которых не способна выдержать предстоящих испытаний.
Специфически чаньскими (дзэнскими) методами считаются парадоксальные и алогичные беседы учителя и ученика, так называемые вопросы — ответы (кит. вэнъда, яп. мондо), а также парадоксальные высказывания, именуемые по-китайски гунн-анъ, а по японски — коаны, а также притчи-року, целью которых также является пробуждение сознания ученика. Что лучше них поможет понять, как изменчив и быстротечен мир, и научить, что ускользающая истина не постижима умом?
Вот пример коана: «Человек держал в бутылке гуся. Гусь вырос и не мог выйти оттуда через горлышко. Нужно, не разбивая бутылки, освободить гуся. Как это сделать?» Сосредоточившись на проблеме, человек понимает, что гусь — это его эго, а бутыль — мир, который он создал вокруг себя.
Другой пример: «Всем известно, что такое хлопок двумя ладонями. А как звучит хлопок одной ладони?», «Каково было твое лицо прежде, чем родились твои родители?» Логическая неразрешимость этих парадоксов должна подталкивать ученика к интуитивному прорыву за пределы всякой двойственности и к открытию собственной природы как природы Будды. Таким образом, чтобы решить коан, надо сосредоточиться на проблеме и преодолеть обычные стереотипы мышления.
А вот пример парадоксального диалога учителя с учеником.
— Что такое Будда?
— Кусок засохшей грязи.
— Что такое дао?
— Три меры льна.
— Что такое дзэн?
— Ветка цветущей сливы.
Мастера дзэн совершали и другие неприемлемые с точки зрения общепринятых норм поступки: в самый неподходящий момент разражались безумным хохотом, «сотрясающим небо и землю», или так истошно вопили, что собеседник мог «оглохнуть и ослепнуть на три дня». Они падали в обморок, сквернословили, издавали непристойные звуки, сжигали священные тексты, — словом, следовали антинормам и совершали антиритуалы. Зачем все это было нужно? Дело в том, что своей необузданностью и подчеркнутым пренебрежением к общепринятым правилам наставник ломал стандартные представления о правильном поведении и рушил привычный образ мышления.
От наставников дзэн часто можно было услышать веселый жизнерадостный смех, который, как считалось, стимулировал пробуждение истинной природы человека. Некоторые исследователи даже утверждают, что суть дзэн — это юмор и что дзэн — единственная религия, в которой смех не только допускается, но и является обязательным. Именно смех нередко сопровождал просветление того или иного приверженца дзэн. Типичным примером является эпизод просветления средневекового чань-буддиста Шуйлао, который как-то раз спросил своего наставника Мацзу: «В чем сокровенный смысл прихода Бодхидхармы?» В ответ Мацзу толкнул его и сбил с ног. В этот момент на Шуйлао нашло озарение, он начал хлопать в ладоши и смеяться. «С тех пор как наставник толкнул меня, я не могу перестать смеяться», — говорил он.
ГЛАВА 7О ЧЕМ МОЛЧАЛ БУЛЛА?
Можно ли считать буддизм философией?
Принято говорить, что Будда отвечал благородным молчанием на вопросы о том, вечен мир или нет, конечен он или нет и т. п. Более того, складывается впечатление о его негативном отношении к подобным вопросам. Число таких вопросов, впрочем, невелико и колеблется от четырех до десяти — пятнадцати. В буддийской традиции подобные отвлеченные вопросы назывались «неразрешимыми», «невыразимыми» или «не имеющими ответа». Согласно стандартной формуле буддийских текстов, они «не связаны с целью, с дхармой, с основами религиозной жизни и не ведут к незаинтересованности, бесстрастности, прекращению, покою, высшему знанию, к реализации и нирване». В качестве примера обычно ссылаются на известную притчу Будды о слепцах, которые, желая определить, что такое слон, ощупывали разные части его тела и давали разные ответы. В другой притче Будда будто бы уподобляет метафизика глупцу, раненному стрелой: вместо того чтобы быстро вытащить ее, он старается узнать, что за стрела в него пущена, кем и когда, из чего она сделана и т. п.
Рассказывают также, что однажды в лесу Будда взял в руки горсть листьев и сказал, что все то, чему он учил, подобно этой горсти листьев, а то, чему он не учил, подобно всем листьям в этом лесу. Считается, что эти притчи подтверждают, что Будда избегал пустых разговоров, «не ведущих ни к миру, ни к просветлению, ни к нирване», а потому неодобрительно относился ко многим вопросам, занимающим современных философов.
Трудно сказать, как воспринимала это загадочное молчание внимающая Будде аудитория. Вряд ли кто-либо осмелится как-либо определенно трактовать характер этого молчания, тем более что и последователи буддизма, и его исследователи истолковывали и продолжают истолковывать его по-разному.
Был ли Будда философом? Объективно ответить на этот вопрос невозможно. Как отметил отечественный исследователь индийской философии В. К. Шохин, «каждый буддо-лог решал, решает и будет решать эту задачу, руководствуясь своими достаточно субъективными представлениями, каким бы он хотел видеть Будду как философа».
Бесспорно, в проповедях Будды присутствовали элементы философии — в полемической атмосфере Древней Индии их не могло не быть. Нельзя забывать и о том, что Будда получил традиционное образование с элементами диалектики у своих будущих оппонентов, брахманистов, и потом у паривраджаков. К тому же, ориентируясь на интеллектуального собеседника, предрасположенного к рациональному постижению истины, он использовал определенную систему философских понятий, знакомых этому собеседнику. Как подметил японский исследователь дзэн-буддизма Д. Т. Судзуки, «философия может предложить любые вопросы и дать их интеллектуальное решение, но она никогда не утверждает, что дарует духовное удовлетворение всем и каждому, независимо от того, насколько человек развит в интеллектуальном плане. Философия пригодна только для тех, кто интеллектуально подкован, она не может быть дисциплиной для всех».
Так можно ли считать буддизм философией? Нельзя утверждать, что в канонических текстах раннего буддизма нет философских умозаключений. Но эта философия не была философствованием на отвлеченные темы, иначе она превратилась бы в разновидность «пустого разговора», не ведущего «ни к миру, ни к просветлению, ни к нирване». Нет, она имела вполне конкретную цель — сформировать механизм рефлексии, который обеспечил бы взаимную согласованность мысли, речи и действия (вспомним восьмеричный благородный путь, звеньями которого были «правильная речь», «правильная мысль», «правильное действие»). Излишне говорить, что эта философия была направлена на цели духовного преобразования, то есть она с самого начала была сугубо прагматична.
Здесь нам придется сделать небольшое отступление и поразмыслить над тем, что же мы понимаем под философией. Обычно мы определяем ее, пусть даже не вполне осознанно, исходя из примата предмета — «о чем идет речь», или обращаем главное внимание на метод философствования: «как об этом рассуждают». Применительно же к буддизму нужно прежде всего учитывать направленность философских рассуждений на определенного адресата. Иными словами, главным было не «о чем» и не «как» говорить, а «для кого произносится проповедь». Дело в том, что все проповеди Будды были адресованы вполне конкретным людям и потому учитывали их интеллектуальный уровень, способности восприятия и т. п. Таким образом, буддисты традиционно обращают внимание не на то, что происходит с мыслью, с ее содержанием и формой, а на то, что происходит с человеком, слушающим слово Будды, точнее, с его сознанием и психикой. Буддийская дхарма — это всегда конкретное послание конкретному человеку в конкретной ситуации. Дхармы вообще нет; есть только дхарма, изложенная для кого-то, где-то и когда-то.
Вследствие таких разных взглядов на философию сложились два образа буддийской философии. Первый — западный, существующий в восприятии западных ученых, стоящих вне буддийской традиции, и второй — самообраз внутри буддийской традиции. В первом случае философия рассматривается как автономная, не связанная с религиозной практикой и имеющая самоценный теоретический характер; во втором случае складывается иная картина. В ней мы и попробуем разобраться.
Буддизм брал свое начало от визионерского опыта Будды, пережитого им в ночь полнолуния весеннего месяца вайшакха. Получив этот опыт, Будда и стал проповедовать свое учение. Чем оно было — этическим наставлением, эзотерическим учением, философией, психологическим учением, религией или всем сразу? Элемен