[26] Двенадцати условий-состояний… которые делают человека рабом цикла бесконечных перерождений. Строго говоря, я несколько ограничиваю смысл термина «обусловленное возникновение». В древних текстах говорится также, что если условия для возникновения чего-то убывают, то возникшее угасает. (Все это, разумеется, совпадает с западным понятием причинности.) Что касается ограничений смысла обусловленного возникновения, то не во всех ранних буддистских текстах число условий-состояний в цепочке равно двенадцати, однако именно двенадцатизвенная последовательность в настоящее время наиболее распространена. Я, в частности, опирался на четвертую лекцию Бодхи (Bodhi, 1981). См. также краткое изложение в Gethin, 1998, с. 149–59 и Harvey, 2013, с. 65–73.
[27] Два типа нирваны. Эти два типа нирваны также иногда описывают как две стадии постижения нирваны, причем нирвана, достигаемая после смерти, – пари-нирвана – является полной нирваной. Нирвана, достигнутая при жизни, в некоторых текста именуется «нирваной с остатком»: человек уже достиг просветления и преодолел страдание, происходящее от танхи, однако еще сохраняет телесное воплощение со всеми вытекающими болезненными последствиями. В частности, он может страдать от физических ран, и хотя может преодолеть эту боль умственным усилием и внутренним спокойствием, так что она не будет причинять ему таких страданий, как до просветления, однако существование такого просветленного не будет чистым беспримесным восторгом сутки напролет. См. Kasulis, 1987 и Bodhi, 1981, лекция 6.
[28] Озарения… навыки. Безусловно, пункты из этого списка во многом перекрываются и влияют друг на друга. Например, озарение о том, что ничто не вечно, способствует развитию навыка преодоления танхи. И, как мы видели, еще один часто упоминаемый элемент просветления, избавление от «трех ядов», способствует преодолению танхи и, если уж на то пошло, озарению о невечности, просто потом у, что третий яд – это иллюзии. А понимание невечности – особенно невечности всех пяти совокупностей, о которых мы говорили в главе 5, – способствует пониманию «не-я», или бессамости. И так далее.
[29] Благополучием всех разумных существ. Достаточно легко проследить логическую цепочку от «взгляда из ниоткуда» – взгляда, при котором благо любого не важнее блага остальных – до позиции, при которой всеобщее благополучие есть норма. В конце концов, единственная посылка, которую нужно добавить, чтобы прийти к этому выводу, – что благо человека лучше, чем страдания человека, а с этим вряд ли кто-то не согласится. И тогда уже нетрудно сделать следующий шаг и распространить эту нравственную заботу на всех разумных существ, поскольку, если предположить, что все разумные существа равны, то и благополучие живых существ предпочтительнее их страданий.
[30] Если полное просветление означает, что ты перестаешь выносить ценностные суждения… значит, это не для меня. Я далеко не первый, кто поднял этот вопрос. Исследователи буддизма давно уже спорят о том, не является ли кульминация буддистских практик на самом деле высшей формой нигилизма, отказа от ценностей.
В конце концов, что постоянно повторяют наставники медитации? Что вы не должны выносить суждения ни о чем, не должны оценивать чувства, звуки, зрелища как плохие или хорошие. Так если упорно совершенствоваться в этом, разве все не закончится тем, что вы перестанете судить о чем-либо вообще? И разве у вас не исчезнет желание изменить к лучшему то, что обычно считается плохим?
Кроме того, вспомним, какое значение буддисты придают самообладанию. Одна из целей буддистских практик – сохранять ощущение благополучия, что бы с вами ни случилось, оставаться островком спокойствия среди любых бурь. Разве для этого не нужно выработать в себе безразличие ко всему, что происходит за пределами вашего островка, включая то, что при ином подходе вызвало бы в вас возмущение и желание исправить?
Остановимся на этом логическом выводе чуть подробнее. В буддистском понимании, чтобы достичь такого спокойствия и самообладания, надо преодолеть в равной степени и естественное отвращение к неприятному, и естественное же влечение к приятному. Так вот, если достаточно продвинуться в этом умении, разве дело не кончится тем, что у вас исчезнут какие-либо предпочтения?
И разве предпочтения не являются существенной составляющей какой бы то ни было системы ценностей? Если вы не предпочитаете жизнь в справедливом мире жизни в несправедливом, вы не стараетесь сделать мир более справедливым. Больше того, вы даже не понимаете, в чем на самом деле разница между чем, что люди зовут справедливым и несправедливым. И, если уж на то пошло, с чего бы вам ощущать сострадание и любовь – ведь разве это не означает предпочитать, чтобы с людьми, которым вы сочувствуете или которых любите, происходило больше хорошего, нежели плохого?
Возможно, это звучит как гипотетическая и радикальная экстраполяция буддистской философии, однако на самом деле эти рассуждения не так уж далеки от взглядов, высказываемых некоторыми почитаемыми буддистскими мыслителями. Взять хотя бы поэму буддистского монаха VI века, известного как Третий патриарх дзен (иногда пишут «Третий патриарх чань», чань – китайская школа буддизма, от которой произошла школа дзен): «Великий путь прост для тех, кто не делает предпочтений. Когда нет любви и ненависти, тогда все открыто и ясно. Проведите хоть малейшее различие – тогда и небо, и земля окажутся бесконечно разделенными. Если вы хотите видеть Истину, тогда не выступайте „за“ или „проти в“».
Однако в этом высказывании необходимо кое-что уточнить. Как обычно, многое упирается в вопросы перевода. (В некоторых переводах говорится не о «любви и ненависти», а о чувстве, когда нечто нравится или не нравится.) Кроме того, эта поэма создавалась в собственном интеллектуальном и социальном контексте, ее целью было отстоять определенную интерпретацию буддизма, которая тогда не была главенствующей. Тем не менее это высказывание является достаточно прямолинейной экстраполяцией ключевых идей буддизма. Вот почему «проблема нигилизма» долгое время рассматривалась как недостаток буддизма.
Ничего кардинально нового об этом я сказать не смогу, но хотел бы немного прояснить ситуацию.
Проблема нигилизма, как я ее вижу, это не та проблема, о которой я писал в главе 12 – когда люди используют спокойствие и ясность, достигнутые в ходе медитации, чтобы еще более эффективно эксплуатировать других людей. В конце концов, чтобы захотеть эксплуатировать людей, надо иметь предпочтения, а именно ценить то, что дает эксплуатация. Упомянутый мной Дзен-хищник Верхнего Ист-Сайда предпочитал заниматься сексом с множеством женщин и придавал огромную ценность сексуальному удовольствию. Это совсем не то же самое, что нигилизм в широком смысле слова – идея о том, что ничто не имеет значения, что мир настолько лишен смысла, что не стоит и стремиться к чему-либо. Дзен-хищник определенно считал, что есть цели, к которым стремиться стоит.
Иными словами, Дзен-хищник не зашел так далеко по этому пути, как советовал Третий патриарх дзен. Он не достиг просветления. И думаю, не только потом у, что похоть часто упоминают среди тех оков, от которых следует избавиться на пути к просветлению, а еще и потом у, что для просветления необходимо избавиться от страстных желаний, а похоть – как раз одно из них. Если бы вам удалось зайти по пути так далеко, как советует Третий патриарх дзен, стать тем, «кто не делает предпочтений», то вы бы настолько кардинально избавились от страстных желаний, что никогда не стали бы делать то, что делал Дзен-хищник.
Без сомнения, Дзен-хищник был нигилистом в том обывательском смысле, что ему явно недоставало моральных ценностей и потому его не останавливали сомнения на пути к том у, что он все-таки ценил. Я хочу сказать, что это не «проблема нигилизма», которая, на мой взгляд, логически вытекает из буддистской философии. Проблема нигилизма, логически вытекающая из буддистской философии, – гипотетическое состояние, когда человек не имеет ценностей вообще. Просто садится в позу лотоса и не переживает ни о чем – ни о том, чтобы нести в мир справедливость, ни о том, чтобы заняться сексом.
На практике можно особо не беспокоиться о людях, которые, следуя буддистскому учению, впадают в эту форму нигилизма. Отчасти потом у, что они, пусть не делают мир лучше, не делают его и хуже. Не имея моральных ценностей, они по определению не имеют и никаких эгоистичных желаний, так что можно не бояться, что они станут рыскать вокруг, эксплуатируя других и сея хаос.
Другая причина, почему о таких людях можно не беспокоиться – их очень мало. Вы знаете кого-нибудь, кто действительно достиг просветления? Я много лет разыскивал продвинутых адептов медитации и беседовал с ними, и то у меня нет уверенности, что я знаю хоть одного просветленного. По крайней мере я не уверен, что знаю хоть кого-нибудь, кто достиг бы просветления в настолько строгом смысле этого слова – то есть полностью избавился от отвращения и вожделения – что стал представлять собой проблему нигилизма в самом широком смысле.
Кроме того, говоря о проблеме нигилизма, мы говорим о тех, кто достиг просветления не просто в строгом смысле, но, так сказать, в очень узком смысле слова. Полноценное следование дхарме предполагает и следование буддистским нравственным ценностям, то есть взращивание в себе способности к состраданию. И правда, почти во всем буддистском мире идеалом просветленного считается боддхисатхва – тот, кто полностью посвятил себя служению другим.
Таким образом, беспокоиться стоит о двух типах людей.
Во-первых, конечно, о дзен-хищниках – тех, кто использует силу медитации для того, чтобы более эффективно манипулировать другими в своих эгоистичных целях. Но их проблема не в том, что они слишком далеко зашли по буддистскому пути; их проблема как раз в том, что они слишком мало восприняли от буддистского учения.
Во-вторых, есть люди, которые достаточно долго следуют буддистскому пути, становятся счастливее – и в то же время беспристрастнее. И эта беспристрастность, конечно, снижает желание сделать мир лучше. Такие люди в целом не делают мир хуже, потому что чаще всего их эгоизм растворяется в беспристрастности точно так же, как и желание изменить мир. И при этом они все же делают мир лучше, потому что, как правило, они обращаются с окружающими лучше, чем если бы не исповедовали принципы буддизма. И все же они делают для мира меньше, чем могли бы.