– Мам, ну что?
– Ты так быстро убежала… – залепетала Мария. – Я даже не успела тебя обнять.
– Обнимешь еще, – пообещала дочка.
– Хорошего вечера, Евочка. И вообще… Ты звони почаще…
– Ладно, – отозвалась та нехотя.
– А может, твой Витя к нам придет?
– Ну мам… Не знаю. Я ему предлагала вообще-то. Но он правильно сказал, что мы еще и сами плохо знаем друг друга. Так что пока, наверное, нет.
– Плохо знаете… Спит с моей дочкой – и плохо знает… – отозвалась мать уныло.
– Ладно, мам, я побежала, потом поговорим.
– Целую, деточка. Храни тебя господь.
– И тебя, – рассеянно отозвалась Ева, возможно подходя уже к месту встречи и, разумеется, на ходу забывая про мать.
Дочь отдалялась, и Мария страдала. «А может, он нормальный, – опять пыталась внушать себе «правильные» мысли… – Может, даже хороший. И будет свадьба… Будут внуки…» Но душа не успокаивалась. Все равно Маша чувствовала, что не хорош он, этот Евкин паршивец, что плох он и все с ним будет плохо… Или очень плохо.
Прошло еще несколько недель, Ева объявила матери, что совсем уходит жить к Виктору.
– Как? – Мария осела, где стояла. Она только начала привыкать к укоренившейся уже самостоятельности дочери, с ее уходами и приходами – и вот тебе здрасте! – Ева, так он же… Я же его еще даже и не знаю совсем…
– А при чем здесь ты? – перебила дочь. И стала собирать вещи.
Она демонстративно морщила лоб, делая вид, что не замечает растерянности матери, всматривалась в содержимое шкафа, выбрав, швыряла вещи в чемодан и большую сумку.
– Дочка, как же так? – промямлила Мария, стараясь взять себя в руки. – Это ведь не по-людски!
– Что не по-людски? – на ходу огрызнулась Ева, не прекращая судорожных сборов. – Что тебе опять не по-людски? Слушай, мам, не мешай, меня Витя ждет, я и так сосредоточиться не могу, все перезабуду.
– Ну так… давай помогу.
– Давай! – обрадовалась Евка. – Сложи мне все мое, что в ванной стоит. В пакетик какой-нибудь. А я разберусь с одеждой. Так… За теплыми потом, пока только на первое время, – бормотала она.
– Соберу… – убито откликнулась Маша. – Только как же это? А познакомиться? А свадьба когда?
– Мам, ну какая свадьба! Ты со своими старомодными замашками просто смешна.
– Ага… Это он тебе объяснил?
– Мам, какая разница! Он – не он! У меня у самой голова на плечах имеется!
– Ева! – закричала мать. – У тебя сейчас нет головы! Ты в таком состоянии, что ничего не соображаешь!
– И пусть! – прошипела дочь. – Только я это свое состояние ни на что в мире не променяю!
Мария закивала убито, вполне понимая, что чувствует влюбленная девочка, и поплелась в ванную собирать ее пожитки. «Ну что делать, что делать… – бормотала про себя. – Дочка выросла, ну пусть попробует… Что ж я буду мешать… Вот ведь сволочь какая…» – Всплывшая мысль о «зяте» сразу вызвала горючие слезы. Маша опускала флакончики в пакет и беззвучно плакала.
А Ева металась по коридору, разыскивая по углам обувь. Выхватила ветровку из стенного шкафа. Бросила в сумку зонт. И наконец загремела ключами. Маша крепилась, стараясь сдерживаться.
«Этот поганец поиграет ею и бросит!» – ударило в голову.
– Не пущу! – закричала она вне себя от отчаяния, кидаясь дочке наперерез. Раскинула крестообразно руки, заслонив дверь.
– Пустишь! – яростно выкрикнула Ева. – Никуда не денешься! Что? Позавидовала моему счастью? Позавидовала? Хочешь, чтоб и я как ты? Чтобы всю жизнь одна и ребенка за христа ради на старости лет родить?
– Дурочка ты, – горько заплакала Маша. – Он тебе душу высосет. И потом тебя выбросит, а ты сюда прибежишь раны зализывать…
– Не прибегу! – рявкнула дочь, отталкивая в сторону ослабевшую мать.
Дверь за ней захлопнулась. Мария сидела в коридоре и плакала, прокручивая в голове сцену «прощания». И ругала себя за неосторожные слова «сюда прибежишь», прозвучавшие упреком. А вместо криков сказать бы дочке, что, как бы там ни было, а она ее любит, и что у нее всегда есть дом, куда она может вернуться хоть с горем, хоть с радостью… И вот тогда бы и себе оставила надежду, и Евке поддержку дала, и поцеловала бы ее по-матерински, обняла бы, перекрестила… «А что ж я сижу! – вскочила заплаканная Маша. – Ведь не поздно и сейчас позвонить и сказать ей все это!»
Но Ева была недоступна. В последнее время у нее завелась привычка часто выключать телефон, чтобы мать не доставала. «Сама виновата, – снова всплакнула Маша, обвиняя себя. – Была бы подобрей, потерпеливее – дочь бы твоя тебя не боялась, и телефон было бы незачем отключать».
Ева поселилась у Виктора и первые дни на материны звонки отвечала неизменно, что у нее все – лучше не бывает. Только это и успевала сообщить, потому что, как ни хотелось Маше расспросить подробнее, Ева всегда спешила. Маша огорчалась немного, но в целом была довольна: вроде бы все у ребенка хорошо, вроде бы счастлива – ну и слава богу.
Через неделю решилась спросить, где живет, в каком районе. И нельзя ли ее навестить.
– Мам, да мне некогда, – радостно отвечала дочка. – Да и, честно говоря, нам с Витюшей не до гостей, – рассмеялась счастливым смехом.
– Что ж, любит он тебя? – недоверчиво поинтересовалась мать.
– Ну конечно! – воскликнула Ева. – Мы очень сильно любим друг друга!
«Ну а что, может быть, – размышляла Мария Егоровна. – Не помню, было у меня так с Русланом хоть вначале… Кажется, нет. Не помню…» При мысли о «зяте», как она про себя саркастически называла Виктора, Мария неизменно испытывала ненависть. «Вот подонок! Выбрал самую красивую – и жизнь ей поганит…» – думала с горечью, и губы сразу тряслись, сердцу становилось тесно, так что только слезы и валокордин приносили облегчение.
Она звонила дочери почти каждый день. А думала о ней чуть не каждую минуту. Ева не звонила никогда. Очень скоро к тому же мать заметила, что девочка стала постоянно раздражаться.
– Как дела, дочка? – интересовалась Маша.
– Дела – отлично! – напряженно информировала Ева. – А что ты хочешь узнать конкретно? – добавляла с вызовом.
– Ну… на работе как?
– Работа как работа, мам! Что там может быть нового!
– Я не вовремя позвонила?
– Нормально ты позвонила, – недружелюбно вздыхала дочь. – Просто эти твои вечные вопросы…
– Да как же не спрашивать, Ева, как мне не спрашивать, когда ты оказалась в таком положении?!
– Мама! В каком еще ТАКОМ положении?!
– Ты как мушка в паутину попалась! К пауку этому!
– Мама!
– Я-то мама! А Витька твой гаденыш!
– Мам, я сейчас трубку брошу! – слезливо кричала Ева.
– Ну все, все, дочка, не злись, – спохватывалась Мария. – Просто очень по тебе скучаю, – добавляла более горестно, чем сама хотела. – И очень за тебя боюсь. Может, заедешь? Хоть повидаемся.
– Мам, когда мне ездить! Ну… ну я не знаю… Приезжай сама, что ли… Когда Витюши не будет…
У матери сжалось сердце.
– И вот твоя жизнь, доча! – воскликнула она опять недобро, не в силах сдержаться. – Так я отгул возьму. Днем он на работе?
– Днем и я на работе. А отгулов у меня нет. Вечером как-нибудь.
– А он?
– У него бывают дела… – туманно откликнулась Ева.
Они договорились, что дочь сама позвонит, когда можно будет приехать. И уже на следующий день оказалось можно. Мать отпросилась в своем ресторане, набрала вкусностей и понеслась чуть не бегом.
Евочка открыла хмурая, но, увидев маму, смягчилась лицом. Да тут же и расплакалась, обняв Марию. Маша покачивала ее, как маленькую, ласково приговаривала: «Доченька моя, солнышко мое, как я соскучилась… Доченька моя золотая…» Наконец Ева плакать перестала и, сердито утерев глаза, повела Марию на кухню. Выглядела она неважно – бледная, потухшая.
Сели за стол, Маша осматривалась. Ничего, довольно опрятно. Евка дома себя хозяйством не изнуряла, а здесь, видать, старалась как могла. Или этот прибирался? – прикидывала Мария Егоровна.
– Чистенько у вас, – улыбаясь, сказала вслух. – Это он сам порядок наводит? Или ты, Евочка?
Та хмыкнула, скептически помотала головой.
– Витька у меня знаешь какой хрюша! Я тут неделю срач выгребала!
– Ай да доча, – удивилась мать. – Ну а как вообще тебе живется, Евочка? Не обижает он тебя?
Ева с подозрением прищурилась.
– Нормально живем. Не знаю, что тебе вечно мерещится.
– Избави боже! Что мне мерещится! Что тут может мерещиться… – Мария настроилась на исключительно мирный визит. – Тут не мерещится, а просто все понятно! – брякнула вдруг, досадливо отворачиваясь. – Ясно, что от такого, как твой Витька, хорошего ждать не приходится.
Дочь сразу подобралась, опять недобро сузила глаза:
– Снова-здорово! Что ты вообще о нем знаешь?!
– Ничего не знаю, вот именно, Евочка, – заюлила Мария, срочно меняя гневливый тон на жалобный. – Ничего не знаю, ты ничего не рассказываешь! Потому-то вся душа у меня о тебе изнылась… Вот и выглядишь ты утомленной. Доченька, ты хоть ешь? Спишь?
– Ну естественно, – раздраженно отвечала Ева. – Говорю же, нормально все.
– Нужно беречь здоровье, пока оно есть, – назидательно заметила Мария, – потом поздно будет. И почему в молодости этого не понимаешь? Вот и я такая же была, теперь жалею.
Ева недоверчиво покосилась на ее оплывшую фигуру, сомневаясь, что мама могла когда-то быть «такая же».
– Ты как себя чувствуешь? – не унималась Мария.
– Нормально.
– Ой, Евка, а ты не беременна?! – всколыхнулась мать.
– Нет, – поморщилась та. – Мы предохраняемся.
– Он? – уточнила Маша, мотнув головой в сторону.
– Чего? – не поняла дочь. – А-а! Нет. Он не любит. Я таблетки принимаю.
Мать покивала печально.
– Не хотите, значит, детей-то?
– Ха! Да зачем нам сейчас дети?
– А потом?
– Потом и видно будет, – оборвала Ева.
– Ой, – всполошилась Мария, – я тебе поесть привезла!
Она засеменила в прихожую, где бросила пакеты и сумку, и с ними проворно вернулась назад.