Николай Алексеевич Заболоцкий (1903–1958) — поэт, переводчик. Член СП СССР. Окончил ЛГПИ им. А. И. Герцена. Во второй половине 1920-х годов идейно и художественно был связан с литературным Объединением реального искусства (ОБЭРИУ). Переводил с итальянского, старонемецкого, венгерского, украинского, сербского и, особенно много, грузинского языков. Писал детские стихотворения и рассказы, сотрудничал с журналами «Еж» и «Чиж».
Заболоцкий начал переводить «Слово о полку Игореве» в 1938 г. для Ленинградского отделения Издательства детской литературы. Отношения с Детгизом и детской литературой у поэта были очень тесными. Он перевел и адаптировал для детской аудитории «Гаргантюа и Пантагрюэля» Ф. Рабле, «Тиля Уленшпигеля» Ш. де Костера, «Гулливера у великанов» Дж. Свифта, «Витязя в тигровой шкуре» Ш. Руставели. Поэт сам инициировал перевод «Слова» еще в декабре 1937 г.:
Предлагаю Детиздату заключить со мной договор на стихотворную обработку «Слова о полку Игореве» для старшего возраста и школьного чтения. «Слово о полку Игореве» обрабатывали поэты Майков, Мей, Гербель, частично — Козлов («Плач Ярославны»). За исключением отрывка в обработке Козлова, — все обработки следует считать неудачными. Они слабы по форме, рабски следуют оригиналу, читаются с трудом и не запоминаются. Написаны они белым (нерифмованным) стихом.
Я хотел бы обработать «Слово» современным русским рифмованным стихом, обработать свободно, но с сохранением всех основных стилистических особенностей памятника и с таким расчетом, чтобы обработка получилась ясной, четкой, выразительной, легко усвояемой и запоминающейся на слух. Такой работы над «Словом» русские поэты еще никогда не предпринимали. Работа эта необычайно сложная, кропотливая, требующая солидной научной подготовки и хороших поэтических способностей.
Насколько мне известно, в конце 1938 года предстоит юбилей «Слова», так что моя обработка пришлась бы кстати и для юбилея.
По иллюстрированию книги согласился работать художник С. С. Кобуладзе, автор отличных иллюстраций к поэме Руставели.
Если издательство согласится с необходимостью стихотворной обработки «Слова» и поручит ее мне, я со своей стороны буду просить Изд[ательст]во дать мне возможность сделать эту работу не раньше 1-го янв[аря] 1939 года, т. е. потребуется год работы[745].
В марте 1938 г. Заболоцкий был арестован. Ему предъявили обвинение в участии в контрреволюционной правотроцкистской писательской организации. К моменту ареста переводчик завершил вступление и первую часть под названием «Поход». Договор Детгиз аннулировал. Свои тюремные и лагерные злоключения поэт описал в очерке «История моего заключения» (Заболоцкий Н. А. «Огонь, мерцающий в сосуде…»: Стихотворения и поэмы. Письма и статьи. Жизнеописание. Воспоминания современников. Анализ творчества. М., 1995. С. 389–399). После отбытия срока он вернулся к работе над поэмой в 1945 г., находясь в карагандинской ссылке, а в 1946 г. ему и его семье разрешили вернуться в Москву. Впервые Заболоцкий опубликовал свой перевод в журнале «Октябрь» (1946. № 10–11. С. 84–100) с авторской заметкой «От переводчика» и «Краткими пояснениями». В заметке он писал:
Моя работа над «Словом о полку Игореве» не претендует на научную точность строгого перевода и не является результатом новых текстологических изысканий. Это — свободное воспроизведение древнего памятника средствами современной поэтической речи. Оно предназначено для читателя, которому трудно разобраться в оригинале, но который хочет иметь о памятнике живое поэтическое представление. По мере своих сил я пытался воспроизвести древнюю героическую поэму русского народа во всей полноте ее социального и художественного значения (Там же. С. 84).
В связи с подготовкой переиздания «Слова» в серии «Школьная библиотека» под редакцией Лихачева и в серии «Литературные памятники» под редакцией В. П. Адриановой-Перетц Заболоцкий в 1950 г. внес ряд исправлений и уточнений, окончательная редакция его перевода относится к 1957 г. (Заболоцкий Н. А. Стихотворения. М., 1957).
1. Д. С. Лихачев — Н. А. Заболоцкому 2 февраля 1950 г.
Глубокоуважаемый Николай Алексеевич!
Я очень ценю и люблю Ваши стихи, и поэтому мне было чрезвычайно приятно предложение Детгиза участвовать своими комментариями, статьей и прозаическим переводом в одном с Вами сборнике, посвященном «Слову о полку Игореве»[746].
Мы, в Ленинграде, давно уже предполагали включить Ваш перевод вместе с майковским[747] в другой сборник — для «взрослых» в серии «Литературные памятники»[748], издаваемой под общей редакцией С. И. Вавилова[749] (в этой серии вышли «Воинские повести древней Руси», А. Никитин[750], выходит «Повесть вр[еменных] лет», выйдет и «Слово»). На днях Вы получите об этом письмо от нашего редактора члена-корр[еспондента] Варвары Павловны Адриановой-Перетц. Надеюсь, что Вы нам не откажете.
Ваш перевод я ценю как современное поэтическое восприятие поэзии прошлого. Поэтому, конечно, к нему нельзя предъявлять требования «археологической» точности. Это произведение современное, это поэзия наша. Поэтический перевод в данном случае и может быть только таким: переводом поэтической системы прошлого в поэтическую систему настоящего. Вы поэтически откликнулись на поэзию прошлого. В Вашем переводе важна не только поэзия «Слова», но и поэзия Ваша собственная.
Я пишу это затем, чтобы Вы в дальнейшем не подумали, что я этого не понимаю. Трудность Вашего «перевода поэтических чувств» заключается в том, чтобы Ваше современное поэтическое восприятие «Слова» не диссонировало с поэзией самого «Слова». Тут должен быть какой-то «контрапункт». В основном в Вашем переводе это и достигнуто. Он несомненно лучший из существующих, лучший своей поэтической силой. Однако позвольте мне, как человеку, давно занимающемуся древней русской литературой и языком, сделать Вам некоторые мелкие замечания, которые в моем восприятии «Слова» отчасти диссонируют с Вашим переводом. Я буду краток, и Вы, пожалуйста, не принимайте эту краткость за грубость.
1. «Вздрагивали струны и рыдали» — здесь больше от А. Григорьева[751] и гитары, чем от Бояна и гуслей.
2. «Ратники исправные» — это скорее могло бы относиться к солдатам XVIII или XIX вв.
3. «Сами волком». Режет ухо единственное число.
4. «Вздрогнул Игорь». Нервность ему была несвойственна. Он шел наперекор всему: наперекор знамениям, приметам, предупреждениям природы, даже собственному разуму, который он подчинил своему мужеству.
5. «Князь воскликнул». Игорь не восклицал. Его речь — типичный образец мужественного воинского древнерусского красноречия, которым князья «подавали дерзость» своим воинам перед битвой и походом. Ср. знаменитые речи Святослава. В Игоре нет нервности, в нем — дерзость.
6. «Не взирая боле на светило».
7. «Точно вести шлет о новом горе». Див — божество восточных народов — он предупреждает свои страны, а не шлет им вести о новом горе (чьем?).
8. «Уж лиса». Ед[инственное] число? Ведь степи были наполнены зверьем.
9. «Табор дикий». Половцы были совсем не похожи на цыган.
10. «Стяги плещут». Загляните в мой «объясн[ительный] перевод». Может быть, найдете возможным исправить это место.
11. «Натянув попону между вьюков». Слишком конкретно. Делались эти перевозки иначе: иноходцы (чтобы не было качки) ставились гуськом (друг за другом) и между ними (между хвостом передней лошади и головой задней) помещались носилки на длинных жердях.
Есть изображение такой повозки в Радзив[илловской] летописи. Следовательно, не рисуйте здесь такой конкретной картины. Если уж добиваться зрительно четкого образа, тогда надо сделать это точно.
12. «Игорь … летит».
13. Венецианцы, греки, морава поют славу Святославу в своих странах, а не на пиршестве в гриднице у Святослава, как представлялось многим. Дело в том, что обширные гридницы в XII в. использовались обычно как тюрьмы для массовых заключений (если было много пленных). Кобяк очутился не на пиру у Святослава, а в тюрьме. Упоминание же славы, которую поют тому или иному князю окружающие народы — обычно в др[евне]р[усской] литературе (житие Довмонта, Алекс[андра] Невского, в летописи о Вл[адимире] Мономахе и т. д.). Народы эти поют славу в своих странах (ср. в том же «Слове» — девицы поют на Дунае, готские девы на берегу синего моря).
14. «И собрал бояр он по уставу». Диссонанс с бытом XII в. Это скорее быт XVII в. Никаких придворных уставов не могло существовать. Это не в духе эпохи.
15. «Плыл мертвец». Дети заинтересуются — какой, откуда, зачем? Эта сильная деталь фантастична. Мне удалось истолковать это место проще и скромнее. Приведу Вам его в др[евне]р[усском] тексте: «Всю нощь съ вечера бусови (серые) врани възграяху у Плѣсньска (местность под стенами Киева), на болони (в предградьи) бѣша дебрь кияня (киевские леса, о которых часто упоминается в летописи), и несошася (серые вороны, о которых было выше) к синему морю».
16. «Два багряных солнца отсверкали». Что-то режет мне мой «древнерусский слух» это «отсверкали». Не знаю почему.
17. «И, как барсы». Нельзя ли оставить пардусов? Ведь это совсем другая порода зверей. См. т. VI «Трудов Отдела древнерусской литературы», интереснейшую статью, по-своему поэтическую, зоолога проф[ессора] Шарлеманя.
18. «Ночь кругом и крови по колено»?
19. «Обращая вежи в пепелище». Этого нельзя сделать. Вежи — это шатры на телегах (кстати: с вытяжными трубами, загнутыми, как шеи у лебедей) или юрты. Пепелище же может быть только на месте постоянного поселения.
20. «Шишаками». Шишак — нечто позднейшее. Шлем — другое.
21. «Дверь Дуная». Правильнее «дверь Дунаю» — от Дуная.
22. «Бей его, поганого, как встарь». Сейчас же возникает вопрос: когда Ярослав бил еще Кончака. Этого же не было.
(Простите: только сейчас заметил, что неверно подложил копирку и затруднил Вам чтение первой страницы, переписать же нет времени.)
23. «Наследственный шелом». Это что-то слишком не похоже на быт XII в. Непременно уберите.
24. «Снопы кладут на риге». Слишком натуралистично.
25. «Он клюкой согнулся над конем». Этот образ рожден недоразумением. «Клюка» по-др[евне]р[усски] только хитрость и никогда не клюшка. См. мой объяснительный перевод. Всеслав в 1068 г. пришел к власти в Киеве, воспользовавшись восстанием киевлян против Изяслава. Киевляне потребовали у Изяслава коней и оружие, чтобы защищаться от половцев. На это-то требование коней хитро и оперся Всеслав, чтобы прийти к власти самому.
26.[752]Старого Владимира нельзя было пригвоздить к горам Киевским — так часто он ходил в походы, а не потому, что он был смертен, как и все.
Наконец, возвращаюсь к самому началу. Отношение автора «Слова» к Бояну походит на отношение Пушкина, например, к Державину: велик, но устарел, слишком высокопарен, слишком льстив и придворен. Сам Пушкин в своих материалах к переводу «Слова» это отлично понял[753]. Я не могу Вам сейчас привести точных цитат, но Пушкин писал, что автор «Слова» отказывается следовать высокопарной манере Бояна и считает ее устарелой. Соответственно он переводил и первую фразу «Слова». Он считал, что частица «ли» употреблена в этой первой фразе в утвердительном смысле. Я думаю, что Пушкин безусловно прав. Он поэтически почувствовал то, чего не почувствовали все ученые педанты до и после него. Я понимаю Бояна и обращение к Бояну в начале так, как это делал Пушкин, вернее, вслед за ним развиваю его мысль. Согласитесь ли Вы в этом месте с моим объяснительным переводом? А может быть, я и сам ученый педант[754].
Вообще все то, что я Вам здесь пишу, я пишу только потому, что, как мне сообщили из Детгиза, Вы продолжаете работать над переводом. Если мои замечания противоречат Вашему восприятию «Слова», если они вызваны не случайными оборотами Вашей поэтической мысли, а органически Вам противоречат, то и отбросьте их. Ваш перевод и без исправлений хорош.
Крепко жму Вашу руку. От всей души желаю Вам дальнейших поэтических успехов. Кроме сборника стихов, вышедшего в прошлом году[755], было ли у Вас еще что-либо напечатано в 1949 г.? Вас любят.
Д. Лихачев 2.II.50
________________________
Мой адрес: Ленинград 136, Лахтинская […]
Лихачев Дмитрий Сергеевич
РГАЛИ. Ф. 1494. Оп. 3. Ед. хр. 109. Л. 1–2. Авторизованная машинопись с правкой и припиской автора. На письме многочисленные подчеркивания и выделения Н. А. Заболоцкого в процессе работы над замечаниями Д. С. Лихачева.
Опубл.: Вопросы литературы. 1969. № 1. С. 169.
2. Н. А. Заболоцкий — Д. С. Лихачеву 10 февраля 1950 г.
Уважаемый Дмитрий Сергеевич!
Я разобрался в Ваших замечаниях к моему переводу и удостоверился в Вашем просвещенном понимании тех специально-поэтических задач, которые стояли передо мною. Нужно сказать, что далеко не все специалисты проявляют к работе поэта подобное чутье. Поэтому сотрудничать с Вами мне вдвойне приятно, и я очень жалею о том, что в свое время не имел возможности пользоваться Вашими советами.
Посылаю Вам текст перевода с исправлениями, сделанными по Вашим замечаниям.
Исправление 7-го замечания (о Диве) не примите за реверанс в сторону Югова[756]. Во-первых, Югов здесь не оригинален. Во-вторых, у меня сравнение «как», а не понимание Дива в качестве дикого половца. Это сравнение уясняет ситуацию.
8-е замечание: «уж лиса» — я решил оставить старый вариант, т. к. единственное в народной речи часто употребляется вместо множественного.
11-е замечание. Исправлено приблизительно. Все равно без примечания не обойдемся, а рифму терять жаль.
14-е замечание: по уставу. Нужно ломать всю строфу, что нежелательно, т. к. первые 3 строчки хороши для начала. Другие же рифмы: слава, держава (понятие более позднее, не так ли?). А с другой стороны, устав может быть неписаный, в смысле: обычай. Пока решил оставить.
17-е. Давайте барсов оставим. Пардусы и гепарды — это для нашего читателя дело темное, а сущность образа не меняется.
21 и 24. Дверь Дуная и На риге, — я думаю, это несущественно, оставил.
По всем остальным двадцати замечаниям исправления худо ли, хорошо ли, но сделаны. Причем сон Святослава стал явно лучше, — Ваше толкование очень убедительно. «Конскую историю» Всеслава я решил обойти. Она требует большого количества стихотворной «отсебятины» или особого примечания-комментария, чего я стараюсь избегать.
Стилистически многие места после исправления, мне кажется, выиграли.
Будьте любезны сообщить мне Ваши соображения по поводу исправлений. На некоторые отдельные строфы перевода у меня имеется более сотни вариантов, но все же перевод, видимо, не созрел еще окончательно даже в пределах того замысла, который я имел в виду.
Одновременно с этим письмом посылаю текст перевода В. П. Адриановой-Перетц, приглашение которой я получил на днях.
В случае, если исправления Вас удовлетворят, рукопись перевода с Вашим решением нужно, очевидно, направить в редакцию Детгиза, где ее приведут в подходящий для набора вид.
Будьте здоровы.
Уважающий Вас [Н. А. Заболоцкий]
РГАЛИ. Ф. 1494. Оп. 3. Ед. хр. 71. Л. 1–2. Машинописная копия.
Опубл.: Вопросы литературы. 1969. № 1. С. 171–172.
3. Д. С. Лихачев — Н. А. Заболоцкому 14 февраля 1950 г.
Уважаемый Николай Алексеевич!
Я получил и прочитал Ваш перевод. Мнение мое о Вашем переводе Вы знаете; никаких дополнительных замечаний у меня нет. Сегодня же отсылаю его в Детгиз А. А. Титову[757].
Ваши исправления мне понравились тем особенно, что они нейтральны: не идут за мной и не противоречат мне. Если бы удалось Вам сделать нечто подобное и в начале, то было бы совсем хорошо. Ведь Вы пишете:
Чтоб старинной речью рассказать,
а ниже четырьмя строками:
Не гоняясь мыслю за Бояном.
Но «старинная речь» и есть речь Бояна! Вы не находите?
В будущем ([19]51) году я, возможно, буду составлять выпуск «Древнерусская поэзия» для Большой серии «Библиотеки поэта»[758]. Вы не будете возражать против включения Вашего перевода «Слова» и туда? Если Вы надумаете перевести еще что-либо из древнерусского[759], то имейте в виду, что мне очень понадобился бы Ваш перевод «Повести о разорении Рязани Батыем» или хотя бы эпизода в ней с Евпатием Коловратом (это могло бы пригодиться и для школы, где «Повесть» эту проходят в 6 классе); нужно было бы поэтическое переложение «Задонщины» (ту и другую вещь по текстам, изданным в сборнике «Воинская повесть древней Руси», серия «Литературные памятники», Изд. АН СССР, М.—Л., 1949) и «Слово о погибели Русской земли». Может быть, нужна была бы еще и чудная летописная заметка с характеристикой Романа Галицкого, хана Отрока и с рассказом истории о траве евшан (Ипатьевская летопись под 1201 годом). Выпуск этот «Библиотеки поэта» значится в плане издательства «Советский писатель» на 1951 г. (вернее, в плане Большой серии «Библиотеки поэта»), но реально это предприятие или нет — говорить пока еще рано.
Продолжает меня несколько смущать место — «уж лиса». Конечно, ед[инственное] ч[исло] в народной речи часто употребляется вм[есто] мн[ожественного] ч[исла], а все-таки слух с этим не мирится — в Вашем переводе.
Простите за некоторую неряшливость письма: пишу вечером, устал.
Привет! Уважающий Вас
Д. Лихачев 14.II.50
РГАЛИ. Ф. 1494. Оп. 3. Ед. хр. 109. Л. 3 и об. Авторизованная машинопись с правкой автора. На письме подчеркивания Н. А. Заболоцкого.
Опубл.: Вопросы литературы. 1969. № 1. С. 173.
4. Н. А. Заболоцкий — Д. С. Лихачеву 20 февраля 1950 г.
Уважаемый Дмитрий Сергеевич!
В ответ на последнее Ваше письмо хочу поделиться с Вами некоторыми соображениями по поводу «Слова».
Отношение автора к Бояну. Начинать свою песнь с поношения своего прославленного и давно умершего предка-певца — не в духе и не в стиле эпохи. Неясности начала дали исследователям печальный повод приписать автору психологию времен неизмеримо позднейших. Древние русские люди так не делали. Если они шли наперекор старине, то делали это без деклараций; на словах они всегда демонстрировали свое уважение к прошлому, идеализируя его. Вы же это лучше меня знаете.
Все «бояновские» места «Слова» свидетельствуют о том, что Боян для автора — учитель, великий предшественник, вещий певец, провидец. Цитаты из него приводятся с мыслью: «Вот ежели бы ты пел о нашем времени!» И видно, что стилистически автор старается идти за Бояном. Подражание великим образцам прошлого было в старину почетным делом. «Старыми словесы» — теми же добрыми старыми (испытанными) словами, какими наши славные деды пели о временах могучего Ярослава. Можно видеть на примере «Задонщины», как пели старыми словесы. Другое дело, что автор ее был посредственным писателем.
Всё дело только в том, что автор «Слова» хочет петь о подвигах современных ему князей — Игоря, Всеволода и др., в то время как Боян пел Ярослава, Мстислава и др. «Не по замышлению Бояню». Замышление Бояна — воспеть могущество Ярославова времени, но это время давно минуло, у певца другое замышление — повествовать о печальном времени развала и кликнуть клич о спасении земли русской. Вот и всё. Новые времена — новые песни. Хорошо было бы, если бы сам Боян сия полки ущекотал, но нет его, приходится это делать другому!
В моем переводе я не толкую это понимание до конца. Но, может быть, Вы правы в отношении строчки «Не гоняясь мыслью за Бояном». (Кстати — она из перевода Майкова.) М[ожет] [быть], поставить: «Не гоняясь в песне за Бояном». Это нейтральнее и не противоречит ни подлиннику, ни моему пониманию его.
Что-то сомнительным кажется мне чтение «серые вóроны» в сне Святослава. Все-таки не бывает этого в природе. Есть в тексте три схожих места: Дѣти бѣсови, Бусови врани и Время Бусово. С чего бы, собственно, готским девам в XII веке петь время Боозово? И побили этого Боза, и давным-давно это было — в IV веке! Наверное, это профессора выдумали! Не бесово ли время поют готки, когда побиты русские, когда отмщен Шарукан? (Бесово — с точки зрения певца-патриота.) С другой стороны — бусый в смысле цвета (в применение к вóронам), хотя и легко толкуется даже по Далю, но уж что-то очень несообразно. Вóрон может быть только черным, с синеватым отливом. Воронóй. Не бесовы ли врани все-таки? Лучше бы поставить в моем переводе: Вражий ворон в Плесенске кричал.
И Вы, и В. П. Адрианова-Перетц, хотя и по разным мотивам, возражаете против строчки «Уж лиса». Коль такое у Вас единодушие, значит, в строчке действительно не все благополучно. В[арвара] П[авловна] предлагает вариант «На щиты червленые лисицы брешут», но это не подходит, т. к. неудобно пятистопный хорей в данном случае перебивать шестистопной строчкой, затем — получается сдвиг «червленые лисицы», наконец, — ослабляется созвучие «брешет — скрежет». М[ожет] б[ыть], сделать так: «Стая лис на щит червленый брешет»? Я еще подумаю.
Если мой перевод пригодится для «Библиотеки поэта», я, конечно, буду только рад этому. Что же касается других переводов с древнерусского, то из всего, перечисленного Вами, я прилично знаю только «Задонщину», но ценю ее лишь как подсобный матерьял[760] для изучения «Слова». Впрочем, о возможных будущих работах, так же как и о «Слове», я был бы рад побеседовать с Вами при встрече. Когда надумаете быть в Москве, прошу Вас навестить меня, предварительно позвонив по телефону Д–3–00–80, добавочн[ый] 10. У меня, как и у всякого дилетанта, интересующегося «Словом», есть всякие касающиеся его доморощенные теории, которые мы с Вами могли бы обсудить за бутылкой Цинандали.
Будьте здоровы.
Уважающий Вас
[Н. А. Заболоцкий]
РГАЛИ. Ф. 1494. Оп. 3. Ед. хр. 71. Л. 3–5. Машинописная копия c правкой автора.
Опубл.: Вопросы литературы. 1969. № 1. С. 173–175.
5. Д. С. Лихачев — Н. А. Заболоцкому 2 марта 1950 г.
Глубокоуважаемый Николай Алексеевич!
Не стану продолжать спора по поводу Бояна. Вы аргументируете чувством эпохи. У меня чувство эпохи несколько иное. Мне кажется, что усиленная оглядка на прошлое воспиталась в XIV–XVI вв., когда волей-неволей приходилось постоянно обращаться ко временам независимости Руси (об этом я писал в книжечке «Русская культура эпохи образования русского национального государства» (простите, переврал заглавие: «Культура Руси э[похи] обр[азования] р[усского] нац[ионального] г[осударст]ва»[761]). В XI–XII вв. этой постоянной оглядки не было (ср. драматическую картину срытия в Киеве старых языческих могильников, вскрытую археологическими изысканиями Каргера[762]; уничтожение культа предков — язычество было очень прочным даже в XIV в. и т. п.). Об этом мы как-нибудь поговорим. Нельзя только Киевскую Русь представлять себе по Московской. Различие было чрезвычайным.
«Серые вороны». Следует: не «серые вóроны», а «серые ворóны»! Об этом обо всем посмотрите интереснейшую статью проф[ессора] зоологии Н. В. Шарлеманя[763] в VI т[оме] «Трудов Отдела др[евне]русской литературы»[764]. Шарлемань тоже своего рода поэт — человек, прекрасно знающий и чувствующий природу. Статья его Вам многое даст.
«Стаи лис». Лисицы не ходят стаями. Лиса хитрая, а хитрецы всегда индивидуалисты. (Объяснение это мое, а факт принадлежит природе.)
«Бусови или бѣсови». Народная психология вплоть до XX в. игнорировала «бесов», предпочитая им домовых, леших, рожаниц и т. д., и т. п. «Бесы» принадлежат монашескому мироощущению. Они законны в Киево-Печерском патерике, но не в глубоко народном произведении — в «Слове». Христианский Бог входит легко в народное сознание, он есть и в «Слове». Бесы вытесняют «низшую мифологию» с гораздо бóльшим трудом. Вспомните: бесы до XX в. были достоянием монахов, духовенства вообще и… интеллигенции (от Достоевского до Н. Клюева). «Слово» же тесно связано с язычеством. Бесы в нем невероятны! Их профессора выдумали.
«Время Бусово». В памяти народа вполне могли сохраняться события IV в. Ведь поют же в Карелии (в XIX в.) о далеком южном князе Владимире (дистанция в IX веков). Почему же в XII в. не могли петь о Бусе (дистанция в VIII веков)? Ведь помнили же в Киеве о Кие, а о Кие рассказывал еще армянский историк Зенон Глак[765] в VII в.
Ну, это все мелочи.
На днях буду заключать договор с «Библиотекой поэта» на спец[иальный] выпуск Большой серии, посвященный др[евне]русской поэзии. Предварительно говорил о Вас. Ваш перевод «Слова» пойдет наверное, но мне бы очень хотелось и других Ваших переводов. Издательство заключит с Вами договор, если Вы согласны. Посмотрите, пожалуйста, «Воинские повести древней Руси» (серия «Памятники литературы», Изд-во АН СССР, М.—Л., 1949) — не вдохновит ли Вас «Повесть о разорении Рязани Батыем» (или хоть часть ее — с Евпатием Коловратом), «Задонщина» в интерпретации В. П. Адриановой-Перетц (текст там реконструированный) и Поэтическая повесть об Азове. Может быть, заглянете и в «Слово о погибели Русской земли»? «Воинские повести» в Ленинграде уже разошлись, и я, к сожалению, не могу Вам прислать авторского экземпляра.
С искренним уважением и приветом
Д. Лихачев 2.III.50
РГАЛИ. Ф. 1494. Оп. 3. Ед. хр. 109. Л. 4 и об. Авторизованная машинопись с правкой автора. На письме подчеркивания Н. А. Заболоцкого.
Опубл.: Вопросы литературы. 1969. № 1. С. 175–176.
6. Д. С. Лихачев — Н. А. Заболоцкому 16 марта 1952 г.
Глубокоуважаемый Николай Алексеевич!
Мне было очень приятно получить от Вас поздравление с получением Сталинской премии[766]. Я большой поклонник Вашего поэтического дарования.
Сердечное Вам спасибо за поздравление, а еще более сердечное, самое задушевное — за Ваши стихи.
Верьте моей искренности —
Д. Лихачев 16.III.52
РГАЛИ. Ф. 1494. Оп. 3. Ед. хр. 109. Л. 5. Автограф.
7. Д. С. Лихачев — Н. А. Заболоцкому 24 января 1953 г.
Глубокоуважаемый Николай Алексеевич!
Спешу сообщить Вам, что Ваш перевод «Слова о полку Игореве» я печатаю в Малой серии «Библиотеки поэта»[767]. Уже была верстка. Книжечка выйдет в марте. Вы ничего не имеете против?
Я очень люблю Ваш перевод (вернее, поэтическое переложение) и считаю его лучшим.
Ирина Николаевна Томашевская[768] говорила мне о Вашем новом замысле: дать былины в переработке для детей. От всей души желаю Вам успеха в этом деле.
Я искренне люблю былины, народные лирические песни и плачи. В них необыкновенные красоты, но красоты эти часто перемежаются с длиннотами, с бледными местами. Здесь надо выбирать и выбирать, отбрасывать лишнее, иногда соединять из разных мест. Фольклористы, стоящие на коленях перед фольклором, мне противны. Не умея отбирать лучшее, они губят в своих изданиях это лучшее, топят его в массе лишнего. В основном фольклористы (как и литературоведы) лишены вкуса. Они — этнографы (а литературоведы — книговеды).
Лучшие былины, конечно, у Кирши Данилова[769], но там далеко не всё, что нужно.
Итак, желаю Вам полного успеха в Вашем большом, патриотическом замысле. Пусть «Ваши былины» будут самыми русскими, самыми народными, сохранят в себе всю свежесть полей и нашей Руси, пусть их любят и дети, и взрослые. Я уверен, что Вам удастся эта книга.
Крепко, крепко жму Вам руки, а если бы Вы позволили обнять себя незнакомому человеку, но искреннему Вашему почитателю, то и обнимаю.
Д. Лихачев 24.I.53
РГАЛИ. Ф. 1494. Оп. 3. Ед. хр. 109. Л. 6 и об. Автограф.
8. Д. С. Лихачев — Н. А. Заболоцкому 11 февраля 1953 г.
Дорогой Николай Алексеевич!
Проект Ваш я получил и вполне его одобряю. Советовался по этому поводу и с Варварой Павловной Адриановой-Перетц (член-корресп[ондент] АН, специалист по др[евне]русской литературе, Вы ее, наверное, знаете). Варв[ара] Павл[овна] также Вашим проектом очень заинтересована. Так что от нас двоих в случае надобности всегда получите полную поддержку. Не знаю — поддержат ли Вас ленинградские фольклористы: они фетишируют записи (ах Рябинин[770]! Ах Марфа Крюкова[771]! и пр.). Кое-кого из них я на днях увижу и поговорю. На всякий случай будьте готовы к возражениям с их стороны.
В обработке, мне кажется, следует все же кое-что сохранять от народного языка и некоторые диалектные формы, чтобы не утрачен был аромат. Многое ведь в народном языке чудесно. Уверен, что все хорошее вы и сохраните.
Консультантом своим возьмите В. П. Адрианову-Перетц. Она очень хорошо знает и чувствует былину, а Вашими стихами восторгается. Поговорю еще с лучшим знатоком былин — Анной Михайловной Астаховой[772]. А[нна] М[ихайловна] — хороший человек, хотя и имеет некоторые предрассудки фольклористов. Желаю Вам всего самого, самого хорошего.
С искренним уважением, крепко жму Вашу руку
Д. Лихачев 11.II.53
РГАЛИ. Ф. 1494. Оп. 3. Ед. хр. 109. Л. 8. Авторизованная машинопись.
9. Е. В. Заболоцкая — Д. С. Лихачеву 30 ноября 1968 г.
Глубокоуважаемый Дмитрий Сергеевич!
Большое спасибо Вам за Ваши труды и хлопоты по публикации материалов по «Слову о полку Игореве»[773].
Мне переслали корректуру для сверки статьи Николая Алексеевича.
Очень огорчило меня, что я недостаточно внимательно следила за публикацией текста после 1958 года.
Теперь я все проверила и поняла, что произошло. В 1950 г., когда печатали «Слово» в издании Академии наук[774], Николай Алексеевич внес исправления по Вашим замечаниям, но некоторые стихи остались или неисправленными, или ему не нравились новые варианты.
Так было с серыми ворóнами. В стих не входила «ворона», новый вариант не придумывался, он оставил строку: «Серый ворон в Плесенске кричал», но эта неточность, — серый ворон, а не ворона, — мучила его. Не разночтение его огорчало, а очевидная, зримая неточность образа.
6 марта 1950 года Николай Алексеевич отправил письмо В. П. Адриановой-Перетц с просьбой сделать в переводе следующие исправления:
1. Вступление, 8-я стр[ока] сверху:
Не гоняясь в песне за Бояном.
2. Часть первая, 5-я главка, 13–14 стр[оки]:
На щиты червленые лисица
Дико брешет в сумраке ночном…
3. Часть 1, гл[авка] 13, стих 6:
Укрепив носилки между вьюков.
4. Часть вторая, 1-я главка, 15-й стих:
Вражий ворон в Плесенске кричал.
5. То же, 2-я главка, 3-я стр[ока]:
Не твои ль два сокола, два чада.
(Это исправление восстанавливает текст 1946 года.)
На копии этого письма карандашом записано еще исправление:
Укрепив носилки между вьюков.
От В. П. Адриановой-Перетц от 4.IX пришел ответ: «К сожалению, Ваши поправки опоздали: книга уже вся подписана в последней корректуре к печати, поступают чистые листы».
Когда Николай Алексеевич подготавливал к печати «Стихотворения» 1957 года, он внес в текст, напечатанный в изд[ательстве] Академ[ии] наук, все эти исправления и еще мелкие исправления:
1. Не подняться после лютой сечи (вместо — грозной).
2. Не ко благу дерево листья обронило (вместо — уронило).
3. Без дорог летит он, без путей (вместо — летит и без).
Еще из книги 1957 года перешла в текст 1965 г. («Стихотворения» в «Библ[иотеке] поэта») досадная опечатка:
1. Времена ты мечешь выше туч (вместо — бремена)
2. К Киеву его б не пригвоздила (вместо — к Кмеву б его)
Кроме этого, — одно разночтение с текстом Академии наук:
Ведь под самым Ромовым кричат.
А у Николая Алексеевича (в сборнике «Стихотв[орения]» 1947 — Ромовым) — Ромовом кричат.
Я не знаю — как правильно.
С перечисленными исправлениями текст был напечатан в последнем прижизненном издании 1957 года. С этого текста и перепечатывали в сборник, составленный Стеллецким[775] в 1961[776], в сборники стихотворений 1960 и 1965 г., но не с варианта до исправлений 1950 года.
Я просила в редакции журнала задержать на несколько дней корректуру. Может быть, прочитав мое объяснение, Вы захотите изменить замечание о публикации текстов в 1960, 1961 и 1965 гг.[777]
К январю мы сдаем в Госиздат двухтомник Н. А. Заболоцкого[778]. И я теперь в растерянности, — не знаю, какой текст надо считать окончательным. Простите, что я затрудняю Вас, но я думаю, что только Вы можете дать мне совет, т. к. Николай Алексеевич глубоко уважал Вас и по Вашим замечаниям делал исправления. Я думаю, последние исправления не были Вам известны, и если бы Вы возражали, Николай Алексеевич их не внес бы, — он высоко ценил Ваше мнение. Прошу Вас помочь мне разобраться в этом.
Простите, что так много времени отнимаю у Вас.
Желаю Вам и Зинаиде Александровне всего самого хорошего.
С глубоким уважением Е. Заболоцкая
РГАЛИ. Ф. 1494. Оп. 3. Ед. хр. 272. Л. 1–3. Машинописная копия с правкой автора.
Заболоцкая Екатерина Васильевна (1906–1997) — жена Н. А. Заболоцкого.
10. Д. С. Лихачев — Е. В. Заболоцкой 19 февраля 1969 г.
Дорогая и глубокоуважаемая Екатерина Васильевна!
Очень рад, что Вы удовлетворены публикацией. Мне только стыдно, что рядом с письмами Николая Алексеевича напечатали мои письма. Знакомые меня утешают, говорят, что это нужно для понимания переделок в переводе, а мне все равно стыдно. Нескромно это.
Статья же очень хорошая.
Как Вы живете? Если будете в Ленинграде или Комарове, непременно приходите к нам.
Мы будем Вам очень, очень рады.
Поклон от Зинаиды Александровны.
Искренне Ваш Д. Лихачев 19.II.69
РГАЛИ. Ф. 1494. Оп. 3. Ед. хр. 302. Л. 1. Автограф.
11. Д. С. Лихачев — Е. В. Заболоцкой 15 апреля 1969 г.
Дорогая Екатерина Васильевна![779]
Ваше письмо, посланное 30 XI 68 по старому адресу, я получил только сегодня!
Какая жалость и какая досада!
Я бы успел внести изменения в свои примечания в «Вопросах литературы».
Единственное мое замечание: Ремовом — опечатка. Надо Римовым или Римовом (это безразлично).
Что же теперь делать? Внесите, пожалуйста, исправления к моим неточностям хоть в двухтомник.
Простите, что так получилось.
Наш адрес: Л[енингра]д, К–21, Второй Муринский проспект […].
Искренне Ваш Д. Лихачев
РГАЛИ. Ф. 1494. Оп. 3. Ед. хр. 302. Л. 3. Автограф. Датировано по почтовому штемпелю.
12. Е. В. Заболоцкая — Д. С. Лихачеву 27 апреля 1969 г.
Глубокоуважаемый Дмитрий Сергеевич!
Получили Ваше письмо. Очень, очень досадно, что так получилось. Я должна была узнать Ваш адрес в Кисловодске и писать туда.
В Гослитиздате двухтомник Николая Алексеевича в плане редподготовки этого года.
У меня к Вам просьба.
В отрывке, который опубликован в «Дне поэзии»[780], речь идет о соборе, в котором из алебастра высечена Божья Матерь. Известна ли такая церковь? Могло ли быть изваяние в православной церкви?
Возможно, здесь говорится о Козельске, о времени нашествия Батыя. Козельск стоит на берегу Жиздры, которая течет по гористой местности.
Мне кажется, что Николай Алексеевич в стихотворении, которое написано, когда он работал над материалами по «Слову», точен в описании.
Поэма «Осада Козельска» кончалась поражением и страшной резней в соборе. В письме из лагеря Николай Алексеевич писал, что написана только первая часть этой поэмы. Возможно, это отрывок из второй части. Сохранился он случайно у Н. Л. Степанова[781]. Первую часть Николай Алексеевич в 1948 г. сжег.
Я собираю материалы для примечаний и не могу разобраться. Влияние католицизма было на Галицкое княжество, — может быть, это Дмитриевский собор в Галиче?
Простите, что я отнимаю у Вас время. Очень сожалею, что в Ленинграде не удалось видеть Вас, но было радостно узнать, что Вы поехали в Италию[782].
Желаю Зинаиде Александровне и Вам хорошего здоровья и всякого благополучия.
Поздравляю с весенними праздниками.
С сердечным приветом
Ваша Е. Заболоцкая
РГАЛИ. Ф. 1494. Оп. 3. Ед. хр. 272. Л. 4–5. Автограф. На л. 5 вверху: «Копия».
13. Д. С. Лихачев — Е. В. Заболоцкой 5 октября 1972 г.
Дорогая Екатерина Васильевна!
Спасибо Вам большое за письмо. И все-таки очень хорошо, что вышел двухтомник!
Лидии Константиновне[783] передайте, пожалуйста, мои самые горячие сочувствия[784].
Я с ней учился в одном классе. Она была хорошей девочкой из высокоинтеллигентной семьи. Такой осталась и ее племянница[785], которую я с В. В. Виноградовым стремились устроить в Пушкинском Доме. Я рад, что это удалось.
Если бы я мог чем-нибудь помочь в издании или переиздании трудов Николая Леонидовича?
Столько смертей вокруг в это лето!
Не знает ли Лидия Конст[антиновна] — кто остался в живых из нашего класса?
Искренне Ваш Д. Лихачев 5.X.72
Зинаида Александровна Вам кланяется.
РГАЛИ. Ф. 1494. Оп. 3. Ед. хр. 302. Л. 5. Автограф.
14. Д. С. Лихачев — Н. Н. Заболоцкому 30 января 1979 г.
Дорогой Никита Николаевич!
Посылаю Вам завизированную мной страничку.
Очень хотелось бы увидеть «Столбцы» в обеих редакциях[786], но… сам я тут бессилен что-либо сделать. Мы приняли решение в «Лит[ературных] памятниках» советской литературы не издавать. Исключение было только «Василий Теркин»[787].
Если бы возникла где-либо возможность издать обе редакции или одну первую, — я бы горячо поддержал. Но — где?
Передайте, пожалуйста, наш с Зинаидой Александровной горячий привет Екатерине Алексеевне[788] и Кавериным[789] (в Болгарии от них в восхищении).
Искренне Ваш
готовый к услугам
Д. Лихачев 30.I.79
РГАЛИ. Ф. 1494. Оп. 3. Ед. хр. 303. Л. 1. Авторизованная машинопись.
Заболоцкий Никита Николаевич (1932–2014) — биолог, педагог; кандидат биологических наук. Сын Н. А. Заболоцкого, автор воспоминаний о нем. В 1994 г. выпустил в Великобритании биографическую книгу «Жизнь Н. А. Заболоцкого» на английском языке, в 1998 г. — на русском в московском издательстве «Согласие»; составил сборник стихов, переводов, статей, писем Н. А. Заболоцкого «Огонь, мерцающий в сосуде» (М., 1995).