Ирина Николаевна Томашевская (урожд. Блинова; по первому мужу Медведева; 1903–1973) — литературовед, кандидат филологических наук (1949). Жена Б. В. Томашевского. Родилась в Женеве в семье русских студентов. По возвращении в Россию ее отец Н. И. Блинов организовал в Житомире дружину по защите евреев, в 1905 г. он был убит во время одного из еврейских погромов. Окончила ЛГУ (1930), где будущий муж — Б. В. Томашевский — был одним из ее университетских преподавателей. С середины 1930-х годов дружила с А. А. Ахматовой. Подготовила к изданию 2 сборника стихотворений и поэм Н. И. Гнедича для Малой и Большой серий «Библиотеки поэта» (1936, 1956). Автор книг о Тавриде, комедии «Горе от ума» А. С. Грибоедова, драматической актрисе пушкинской поры Е. С. Семеновой. В 1967 г. познакомилась с А. И. Солженицыным, который несколько раз гостил у нее в Гурзуфе. Под влиянием Солженицына и при поддержке Е. Ц. Чуковской в 1971 г. написала работу «Стремя „Тихого Дона“» об авторстве романа «Тихий Дон», опубликованную в 1974 г. в Париже под псевдонимом Д*.
В семье Томашевских сохранились 50 писем семьи Лихачевых (самого Дмитрия Сергеевича, его жены, дочерей Людмилы и Веры, зятя С. С. Зилитинкевича) к Ирине Николаевне (4 сентября 1963 г. — сентябрь 1973 г.). В 2007 г. Мария Николаевна Томашевская, филолог, внучка И. Н. Томашевской, передала эти письма в Музей А. С. Пушкина в Гурзуфе, в 2013 г. они были опубликованы[1437].
Кроме того, письма Лихачева к И. Н. Томашевской сохранились в фонде Томашевских в ОР РГБ[1438]. В настоящем издании публикуются 9 писем из этого эпистолярного комплекса.
1. 4 сентября 1957 г.
Дорогая, милая Ирина Николаевна!
Только что получил от Вас письмо, а вчера только сказал по телефону Лёве[1439], что письма Вашего не получал, и он Вам об этом напишет.
Смерть Бориса Викторовича все время камнем лежит у меня на душе и очень расстраивает Зинаиду Александровну (она очень добрый и чуткий к чужому горю человек). Зин[аида] Алекс[андровна] за меня ходит в ц[ерковь] и подала за упокой. Вспоминает Б[ориса] В[икторовича] каждый день.
Как хорошо, что в такое торжественное для каждого человека мгновение Б[орис] В[икторович] был наедине с природой[1440].
Сегодня же я написал Якобсону, некоторые сведения о смерти Б[ориса] В[икторовича], которые ему могут пригодиться для некролога[1441]. Он сделает это хорошо.
В Ин[ститу]те будет заседание Ученого Совета памяти Б[ориса] В[икторовича][1442]. Не пугайтесь: доклад будет делать Н. В. Измайлов. Это хорошо, и это нужно. Н[иколай] В[асильевич] сделает не блестяще, но обстоятельно, а главное, он человек хороший[1443].
Когда вернетесь, нам непременно хотелось бы с Вами повидаться.
Зин[аида] Алекс[андровна] шлет Вам самый сердечный привет. К этому привету присоединились бы и мои дочки, на которых Вы произвели очень большое впечатление, но они в отъезде.
Искренно и глубоко Вас уважающий
Ваш Д. Лихачев 4.IX.57
Мы ведь заходили в апреле к Вам и очень ясно убедились в том, как к Вам в Гурзуфе хорошо относятся жители: нас провожали до самого дома, так как решили, что нам Вас трудно найти[1444]. Все, кого мы ни спрашивали, Вас знали и были приветливы.
ОР РГБ. Ф. 645. Карт. 37. Ед. хр. 14. Л. 2 и об. Автограф.
Опубл.: Текст и традиция: альманах. Вып. 11. С. 322–323.
2. 31 мая 1958 г.
Дорогая Ирина Николаевна!
Только сегодня, наконец, выяснилось, что мы с Зин[аидой] Александровн[ой] едем лечиться в Карловы Вары. Очень беспокоимся за дочек — как они без нас будут, но отказаться от путевок мы не решились. Зин[аида] Алекс[андровна] ехать не хотела, но я уговорил, так как второго такого случая не будет. Это важно и для нек[оторой] «реабилитации» нас.
Погода у нас отвратительная: то духота до 30°, то холодно — до 8°. Многие болеют, да и я от гриппа еще не освободился.
Очень хотелось, чтобы Ваше настроение было получше. Вся беда в том только, что человеческое восприятие времени крайне неточно. Движение времени кажется необратимым, а на самом деле прошло[е] остается существовать, а будущее уже[1445] существует. Представьте себе, что какая-нибудь букашка ползет по дороге и не может оглянуться («шея мешает») и не может остановиться. Представьте себе, что ни разу в жизни она не оглядывалась и не останавливалась. Конечно же, она убеждена, что дорога, оставшаяся позади ее[1446], больше не существует, а дороги впереди ее (по малости своего роста она этой дороги впереди не видит) еще не существует. Вот так и люди рассуждают о прошлом и будущем, так их представляют. Я же абсолютно убежден, что всё есть.
Я в этом абсолютно убежден.
Я ясно объяснил свою мысль? Разве эта мысль, если она верна (а она верна!), не заставляет нас быть спокойными?
Только не думайте, что я фаталист. Отнюдь нет. Я верю в свободу воли и в вечное одновременно.
Извините за эти философствования. Конечно, все, что я сказал, — доморощенная философия, но мне этим хочется намекнуть на возможный источник некоторой примиренности.
Читаем сейчас всем домом «Жизнь Арсеньева»[1447]. Превосходная вещь!
Добыли и второй том «Жизни артиста[1448]» Бенуа, но второй том хуже первого[1449].
Привет всем Вашим малышам[1450].
Желаем всем Вам самого хорошего.
З[инаида] А[лександровна], Вера и Мила шлют Вам самые сердечные приветы.
Ваш Д. Лихачев 31.V.58
ОР РГБ. Ф. 645. Карт. 37. Ед. хр. 14. Л. 8 и об. Автограф. С припиской З. А. Лихачевой: «Дорогая Ирина Николаевна, через два дня мы должны выехать из Ленинграда в Карловы Вары. Мне очень не хочется: только что приехали и опять оставляем детей, а у них экзамены. Кроме того, как будет сложно с дачей: Вера хочет заниматься на даче, а Мила — в городе. Желаю Вам всего лучшего. Целую Вас З. Лихачева».
Опубл.: Текст и традиция: альманах. Вып. 11. С. 324–325.
3. 6 июля 1962 г.
Дорогая Ирина Никол[аевна]! Ну, конечно, огорчительно, что книжка пропала, но не придавайте этому слишком большого значения. Эта книга не по моей специальности, и я без нее обойдусь. Мобилизовывать для ее новой покупки знакомых не надо. С этой книгой РОЯ[1451] выслал мне через В. В. Виноградова стихи Мандельштама[1452]. И тот (ВВВ) вовсе мне их не передал! А мне бы их хотелось иметь больше, чем Кодрянскую[1453]. Последнюю — прочел и отложил[1454] (добуду ее у Малышева). У Зин[аиды] Алекс[андровны] спазм мозговых сосудов. Вера больна. Домработницу прогнали. Живем поэтому плохо. Все Вам кланяются.
Ваш Д. Лихачев 6.VII.62
ОР РГБ. Ф. 645. Карт. 37. Ед. хр. 14. Л. 10. Автограф. На почтовой карточке.
Опубл.: Текст и традиция: альманах. Вып. 11. С. 333.
4. 21 июля 1962 г.
Дорогая Ирина Николаевна!
Большое Вам спасибо за сердечное письмо, за приглашение приехать. Зинаиде Александровне лучше. Она почти здорова. Очень Вас благодарит. Но Вы правы в одном отношении: она не может думать о себе и поехать ей к Вам осенью почти будет невозможно. Вера и Мила со мной ее уговаривают, но пока безуспешно. Если нам удастся уговорить и она поедет, то будет у Вас все-таки думать о доме и волноваться — все ли там благополучно.
Кодрянская нашлась[1455]. Лежит сейчас передо мной в прекрасном состоянии — ни царапинки!
У нас второй день тепло. Верочка заходила в воду и брызгалась. Довольна очень.
Бузанов[1456],[1457] одолел нажимами, сложной системой интриг и содействием Мих[аила] П[авлови]ча Ал[ексее]ва, который очернил на обсуждениях кандидатов всех его соперников — Реизова[1458] (он был одно время самым верным кандидатом), Бурсова и Мейлаха. Я вынужден был поехать в Москву на выборное собрание, так как был поставлен мой доклад по текстологии. Пробыл там три дня и вдоволь хлебнул выборной грязи. Все отвратительно.
Познакомился со Шкловским[1459]. Очень интересный человек. Был у Асеева[1460] (что-то не очень!). Был в гостях у Нат[альи] Алексеевны Деминой[1461] и отдохнул у нее душой. Непременно с ней познакомьтесь. Она, правда, не работает уже в музее Рублева (ушла на пенсию). Позвоните ей по дом[ашнему] телефону (Б–874–63) и условьтесь о встрече. Я ей о Вас говорил. В Музее тоже побывайте. Там теперь выставлена новая рублевская икона — Иоанн Креститель из Серпухова. Красоты необычайной!
В Эрмитаже выставлены две картины Кандинского[1462] и много прибавили новых французов.
В Институте готовится сокращение на 25 %. Но, даст Бог, отменится. Скоро выйдет моя книжечка «Культура Руси эпохи А[ндрея] Рублева и Епифания Премудрого»[1463]. Будьте здоровы. Поклон от З[инаиды] А[лександровны] и молодежи. Всегда Ваш
Д. Лихачев
ОР РГБ. Ф. 645. Карт. 37. Ед. хр. 14. Л. 11. Авторизованная машинопись.
Опубл.: Текст и традиция: альманах. Вып. 11. С. 333–335.
5. 17 сентября 1962 г.
Дорогая Ирина Николаевна. Слышал, что на Музыкальную осень в Варшаве[1464] представлено 3 произведения от Сов[етского] Союза: 8-й квартет Шостаковича[1465], очень левая вещь Уствольской[1466] и… что-то Волконского[1467]. Решили блеснуть либералами. Это очень радует.
Написал Вам письмо с дочкой Коссого Маней. Она получила 1-ю премию за лучший рисунок на Всесоюзной выставке детской живописи и награждена Артеком. Родители дрожат за нее.
У нас все благополучно; через несколько дней еду в Польшу на 3 дня.
Будьте здоровы и не скучайте. Мои все Вам кланяются (З[инаида] А[лександровна], Мила, Вера и Сережа[1468] (Юра в командировке[1469])) и просят не грустить.
Всегда Ваш Д. Лихачев 17.IX.62
ОР РГБ. Ф. 645. Карт. 37. Ед. хр. 14. Л. 12. Автограф. На почтовой карточке.
Опубл.: Текст и традиция: альманах. Вып. 11. С. 335–337.
6. 23 июля 1966 г.
23. VII. Дорогая Ирина Николаевна! Я был дня 4 в Архангельске и в его окрестностях, а затем пять неполных дней на Соловках[1470]. До чего они разрушились, запустели, обезлюдели! Если в конце [19]20-х — [19]30-х гг. старина сохраняла (даже после грандиозного пожара) следы ухоженности. Сейчас все перестроено, обрушилось, опустело (буквально: морское командование приказало «очистить помещения», и сожгли не только рукописи, иконы, иконостасы, но и старую мебель). Но пока еще острова не опошлены. Правда, уже появились какие-то девицы с их кавалерами, которые в самом монастыре, раздевшись до нижнего белья, играют в мяч («кикают»), но еще нет, слава Богу, ресторанов и баров, а помещения для туристов сохраняют следы глазков и форточек для подачи пищи в дверях, есть кое-где и скромные решетки на окнах. На Анзере развалины побелены, чтобы скрыть на стенах лагерные надписи. А дороги заросли, некоторые покрыты лесом по фундаментам. Приезжающая туристическая публика имеет смутное представление о том, что здесь было «до…» и «после». И все-таки я рад, что побывал. Я сделал множество снимков (диапозитивов и обычных фотографий).
После Соловков ездил в Москву по славистическим делам[1471]. Жарища была ужасающая. И хотя я приехал позавчера, но еще чувствую усталость.
В понедельник выяснится — хорошо ли вышли снимки и фотографии. Очень хочется, чтобы хорошо. Я хотел бы все показать и рассказать Вам, когда Вы будете в Ленинграде. Теперь на Соловки можно съездить зимой (самолетом). Мы с Верой собираемся туда в феврале — марте. Сделаем зимние снимки. Пока еще есть что снимать.
В Архангельске на конференции я делал о Соловках доклад. Все поняли, что я там был. Надо будет его где-нибудь напечатать.
Существующие проекты реставрации неграмотны. Архангельские реставраторы не понимают основного, а одна реставраторша приказала «почистить» стены — освободить их от необычайно красивых лишайников. Хорошо, что какие-то туристы запротестовали, и «реставраторша» не успела довести свои «работы» до конца.
Шлем Вам всем семейством самые теплые пожелания здоровья и хорошего отдыха. Следующее письмо напишем в Гурзуф. Спасибо Вам за очень интересное письмо.
Ваши Д. Лихачев и Лихачевы (Сережа приедет во вторник — он в Эстонии).
ОР РГБ. Ф. 645. Карт. 37. Ед. хр. 14. Л. 18 и об. Автограф. Датировано по содержанию. С приложением фотооткрытки с видом восточной стены монастыря на Соловецких островах (фото Д. Смирнова), изданной в 1966 г. Творческим фотообъединением «Орбита» Союза журналистов СССР (Москва) (Л. 22).
Опубл.: Текст и традиция: альманах. Вып. 11. С. 343–344.
7. Сентябрь 1966 г.
Дорогая Ирина Николаевна!
Пишу Вам на машинке, так как что-то очень испортился почерк. Через два часа еду в Москву, а оттуда дня на три-четыре в Берлин на очередное текстологическое совещание[1472].
В Оксфорд[1473] меня не пустили: меня, Алпатова[1474] и еще нескольких человек, которых не любят Банк[1475] и Лазарев[1476].
У нас все относительно благополучно. Но нет домработницы, и очень тяжело Зинаиде Александровне и Вере[1477]. Ведь двое детей[1478], и всех надо накормить.
Мне, конечно, было очень неприятно то, что я не поехал: готовился, написал и отослал доклад[1479], прививал оспу и все такое. Унизительно!
В Ленинграде сентябрь очень холодный. Даже в осеннем пальто холодно. Держитесь Крыма. Как Вы там? Не много ли работаете?
Недавно два дня читал воспоминания Н. П. Анциферова (он, оказывается, тоже крымчанин — его отец был директором Никитского сада). Воспоминания его поразительны. Я с особым интересом читал еще и потому, что много знакомых. Есть и одна многозначительная заметка о Ник[олае] Васильевиче[1480]. Написаны воспоминания блестяще. К рукописи никого не подпускают. Я просил разрешения. Запрашивали Москву. Называются они «Мои университеты»; перепечатаны на машинке три папки (листов 40–50). Очень рад, что они есть. Посвящены они внукам — от Светика[1481] и от Тани[1482], с которой он говорил недели за две до смерти по телефону. Воспоминания закончены. Доведены до пятидесятых годов[1483].
Надо собираться.
Берегите себя. Ваш Д. Лихачев
ОР РГБ. Ф. 645. Карт. 37. Ед. хр. 14. Л. 19. Авторизованная машинопись. Датировано по содержанию. С припиской З. А. Лихачевой: «Дорогая Ирина Николаевна, очень часто думаю о Вас. Как Вы живете, а главное, как себя чувствуете? Как Ваше здоровье? У нас была домработница, которая гуляла с Верочкой и покупала продукты, мыла посуду. Ушла 1 сентября, так как у ее дочери ожидается рождение ребенка. Дали мы уже два объявления, но было только одно предложение. Пришла девочка — 17 лет, которая учится в техникуме и могла бы временно у нас работать. Сейчас мы одни, а Вере [В. Д. Лихачевой. — Публ.] нужно подготовиться к спецкурсу. Хорошо, что девочка [З. Ю. Курбатова. — Публ.] у нее спокойная и мало доставляет хлопот, — относительно, конечно. Восьмимесячный ребенок очень хороший, толстенький и почти не кричит; просто удивительная девочка. Верочка [В. С. Зилитинкевич. — Публ.] пошла в школу. Учится охотно и уже получает пятерки и даже „звездочку“ одну на весь класс по письменному русскому. Я часто вспоминаю прошлогоднюю поездку в Крым. Как было хорошо. У нас наступила осень, холодно. Всего Вам хорошего. Целую Вас З. Лихачева».
Опубл.: Текст и традиция: альманах. Вып. 11. С. 344–347.
8. 7 сентября 1969 г.
Дорогая Ирина Николаевна,
сообщаю Вам адрес Софии Михайловны Берковой: Ленинград, В–178, В[асильевский] О[стров], 13 линия, […]. Напишите ей, пожалуйста. Она очень нуждается в сочувствии[1484].
Вера с Юрой уехали на две недели в Болгарию. Зиночка у нас, ходит приходящая нянька.
В среду я читаю доклад о будущем литературы. Статья на эту тему принята в «Новом мире»[1485]. Сама тема интереснее статьи. Но по теме поднимется разговор.
Навестил Д. Е. Максимова. Лежит. Иногда встает, но ему очень больно. Писать он не может (пальцы не сгибаются). Жаль, что не сможет написать книгу о Блоке, к которой готовился всю жизнь[1486]. Это урок всем нам: надо спешить и не надеяться на долголетие.
В результате у меня явно начинают сказываться признаки торопливости в работе. А может быть, это от склероза?
Лев Александрович[1487] мне хорошо помогает, и я ему очень благодарен. Мне теперь нужны помощники, и уж очень я завален разными поручениями.
Жду Вашего письма.
Всегда Ваш Д. Лихачев. Вам кланяются З[инаида] А[лександровна] и Мила с Сережей. Не хворайте и берегите себя, не уставайте.
ОР РГБ. Ф. 645. Карт. 37. Ед. хр. 14. Л. 14. Авторизованная машинопись.
Опубл.: Текст и традиция: альманах. Вып. 11. С. 347–348.
9. 1971 г.
Дорогая Ирина Николаевна! Характеристика Ваша и анализ «Горя от ума»[1488] мне очень понравились. Я впервые читал такие глубокие о нем рассуждения. Хочу Вам сообщить и свои некоторые мысли о Чацком. В «Горе от ума» есть одна поразительная вещь: все действующие лица там «типы», кроме Чацкого и дочери Софии. Чацкий в какой-то мере «голубой персонаж» и смягчать это обстоятельство не надо, извинять в этом Грибоедова тоже не надо. Дело, как мне кажется, состоит в следующем. «Тип», «характер» и пр. никогда не могут высказать глубоких мыслей и мыслей, которые бы читатель мог признать своими[1489]. Даже Зосима. Читатель, читая, должен в какой-то мере усваивать мысль автора и отождествлять себя с лицом, высказывающим[1490] эту мысль. Поэтому особенно сильное воздействие на читателя автор осуществляет не через «типы» и «характеры», а через особого рода[1491] действующих лиц, в которых очень много неясного, в которых мало характерного, которые имеют не совсем четкую жизненную линию, неудачники (каждый человек в известной мере считает себя неудачником), невезучие в любви, не свершившие всего, что они могли бы сделать. Такие персонажи, как показывает опыт мировой литературы, легче всего бессознательно признаются читателями за самих себя. Это в первую очередь Гамлет (отдельные персонажи в этой трагедии погружены в быт и характерность), Рудин, Левин, Нехлюдов и… доктор Живаго. Доктор — «голубой персонаж» среди типов романа. Он умен, безволен, недоволен окружающими и собой, неудачник в любви. Но он говорит то, что как раз может быть усвоено читателем как свое. Поэтому то, что они говорят, необыкновенно действенно. Гамлет — человек вообще. Поэтому его трагедия — трагедия любого интеллигента во все века (и в наш). Чацкий современен и будет им всегда. Эти Гамлеты, Чацкие, Нехлюдовы, Живаго — говорят и думают то, что говорит и думает любой мыслящий человек в любом обществе-государстве.
Чацкий вырос из Правдина и онегинских персонажей комедии. Но он, в отличие от Правдина, не идеален, и в этом его громадное достоинство. Никто не чувствует себя идеалом (кроме, разумеется, параноиков и эпилептоидов), но каждый чувствует себя человеком. Каждый о себе знает — он думает. Поэтому в Чацких, Болконских, Левиных важно прежде всего то, что они мыслящие персонажи. Но люди не замечают в себе признаков эпохи, связи своей с бытом, своей типичности, своего характера даже… Поэтому Чацкие лишены всего этого. Чацкий — это античность на сцене. Грибоедов вывел своего умного зрителя (а кто не считает себя умным?) на сцену. Эти представители читателей (что-то от античного хора) всегда много говорят и много мыслят и обладают общечеловеческим комплексом неполноценности. Неполноценность своя собственная в том, что не удается сделать то, что хочешь. Себя мы всегда считаем немного одинокими. Поэтому Гамлет, Чацкий, Левин (несмотря на свое супружеское счастье), Живаго всегда немного одиноки. Идеал желаемый всегда расходится у них с действительностью. Отсюда трагедия их любви (то это Софья, то «скучная» Тоня, то Наташа Ростова, — она все-таки «не та» для Андрея Болконского и пр.).
Одним словом, Чацкий — важное явление мировой литературы, полпред читателя в произведении писателя, личность, в которой главное — «самопредставление каждого интеллигентного читателя». Личность в конфликте с обществом и с государством, в конфликте с действительностью, неудовлетворенная, но лишенная характерности. Индивидуальность, но не тип.
С этой точки зрения не надо противопоставлять Чацкого Молчалину — они в разных сферах. Молчалин страшный, грандиозный, ныне живущий, но все же тип, «персонаж». Нельзя, думаю, отождествлять или видеть «продолжение» Чацкого в Ставрогине, в Герцене, в Версилове даже и в Печорине даже. Печорин все же не «античитатель». К нему Лермонтов не безразличен. В нем есть нечто от типа. Разумеется, не Чацкий и Арбенин. Для того чтобы найти Чацкого, надо проверить персонаж на отношение к нему автора. Автор не может вложить в своего Чацкого ни отрицательных черт, ни сделать его идеальным. Чацкий — ни то, ни другое. Это Гамлет, мыслящий человек.
Чацкий — это не живой человек из плоти и крови. Трудно написать его портрет. Это мыслящая точка. Его не существует. Существуют его мысли и его отношение к окружающему миру. Это человек вообще. Поэтому его монологи так действенны.
Извините за беспорядочность того, что я Вам здесь набросал, но переписывать и упорядочивать нет возможности. Боюсь, что если я начну «обрабатывать» свое письмо и редактировать его, — оно превратится либо в трактат, либо вообще исчезнет, так как я буду им недоволен. Поэтому и не перечитываю его: это мысли, вызванные Вашей статьей. Интереснейшей корректуры сейчас не могу вернуть (тут нет почты, нет больших конвертов), но в корректуре все опечатки исправлены.
З[инаида] А[лександровна] Вам кланяется. У нас все хорошо. Не хворайте. Спасибо за письмо и статью. Ваш Д. Лихачев
ОР РГБ. Ф. 645. Карт. 37. Ед. хр. 14. Л. 20–21 об. Автограф. Датировано по содержанию.
Опубл.: Текст и традиция: альманах. Вып. 11. С. 349–351.