Гарри искоса на меня глянул.
– Да нет, я вот сам часто думаю, знал ли я ее вообще, – помолчал и продолжил, чуть сбавив тон: – Она очень мне нравилась, чрезвычайно, пусть и не в том смысле, какой вы в это вкладываете. Она обворожительное, волнующее создание, она всюду привносит с собой дух приключений. Рядом с ней жизнь кажется интересней, чем на самом деле. Я сказал вам, что не верю в то, что она это сделала, и это чистая правда. Но при этом я верю, что сделать это она могла. И это слова, которых не скажешь про большинство женщин и даже, если на то пошло, мужчин. И не потому, что у них высокие принципы и они гуманны, а потому что, как говорится, кишка тонка. – Если они были в любовной связи, то сейчас юный Росс очень ловко, просто мастерски морочил мне голову. – Воспринимай я ее в каком-то ином, романтическом свете, – продолжал он, – разве я мог бы брать у нее деньги? Как вы думаете? Ну конечно же, нет, хотя, видит Бог, в деньгах я нуждался. Однако она выручала меня и не один раз. И я брал эти деньги, не дрогнув, ведь они были из папашиного кошелька. Но порой мне казалось, что она и впрямь боится того, что способен выкинуть мой папаша.
– Да бросьте, – возразил я, – она не из пугливых.
– Это противоречит ее темпераменту, согласен, но подумайте сами, каково ей было с ним жить? Она была замужем одиннадцать лет и, сдается мне, добрую половину этого срока глубоко несчастна. Именно это настроило меня против отца, именно это, а совсем не то, как он со мной поступил.
– Обвинитель заметит по этому поводу, что у вашего отца имелись свои резоны. На суде обсуждалось, – тут я посмотрел на него очень внимательно, – не приезжала ли она в Лондон, чтобы встречаться с любовником.
Он побелел, протянул руку, чтобы ухватиться за каминную полку, и тихо проговорил:
– Нет, я не верю. Не может быть.
Я не знал, что и думать.
– Ваш отец явно ее подозревал.
– Я знаю. Но такое ведь невозможно, правда? Так она поступить не могла. То есть понятно, что она хотела уйти от него, но не так же! Это выставляет мужчину уж совсем каким-то болваном.
По-прежнему сомневаясь в его уверениях относительно невинности их с мачехой отношений, я не мог не думать о том, что сама жизнь сделала нас союзниками в борьбе за Виолу Росс. Однако же при этом мы с Круком вступили в заговор с целью перевалить вину на Гарри Росса, и мне было неловко. Глядя, как стискивает он руки при разговоре, я поневоле обратил внимание на то, какие они у него мускулистые. И все-таки мне не хотелось, чтобы он занял место Виолы на скамье подсудимых. Я предпочел бы увидеть там какого-нибудь неизвестного мне парня, с которым я не был знаком. Но если окажется, что юный Росс был ее любовником, тогда вся моя жалость к ней развеется по ветру. Такой поворот событий был для меня совершенно непереносим.
– Я вам сейчас скажу нечто ужасное, – повернулся ко мне юный Росс, – пожалуй, думать такое про родного отца – страшный грех. Как вы думаете, есть вероятность, пусть даже самая ничтожная, что он сам это сделал?
– Что? Удушил себя?
– Мог он такое сделать?
– Сомневаюсь. И главное, зачем?
– Ну, как же. Во-первых, ему грозило остаться без работы. Во-вторых, он понимал, что теряет жену. Он понимал, что она не из тех женщин, кто останется без мужчины, и что она, как только уйдет от него, верней всего, сочтет себя вправе жить так, как ей вздумается. Что ему оставалось? Он ведь чудовищно ее ревновал. Ревновал, это мы знаем, иначе не устраивал бы в доме этих переселений из комнаты в комнату. Итак? Что можно возразить?
– Кровь на подушке? – предложил я.
– Сам мог замазать.
– Будильник в шляпной коробке?
– Вполне в его духе.
– Камень из кольца?
– У него единственного была возможность и выковырнуть камень, и бросить его в постель. И никто бы об этом не прознал.
– Однако удушить себя? Черт побери, нет, это в голове не укладывается!
– Да вот не знаю… Так мы смогли бы объяснить и появление сыщика, и тот факт, что отец послал за своим поверенным. В конце концов, лишив ее наследства, он лишал себя последней возможности ее удержать.
– И сам, своими руками организовал все так, чтобы умереть в ночь перед тем, как изменить завещание?
– Конечно. Именно таким образом он обеспечил ей мотив преступления!
Звучало заманчиво, но принять такую версию я не мог. В медицине я не силен, но поверить, что человек сам себя душит подушкой, а потом отбрасывает ее на стул? Да, придумано остроумно, но маловероятно.
Гарри Росс, однако, так легко не сдавался. Он сделал еще несколько безумных предположений, ни одно из которых не выдержало бы и пары минут перед здравым смыслом присяжных заседателей.
– Тогда, значит, есть какая-то иная разгадка, – вскричал он, – и нам необходимо найти ее! Видите, мы ходим кругами, все время возвращаемся к одному и тому же и получаем один и тот же ответ: Виола.
Это испытанный художественный прием, когда преступник отчаянно ищет способа оправдать невиновного. Я, почему-то всегда считавший такой прием надуманным и сугубо литературным, нынче был свидетелем его использования.
– И знаете, – снова заговорил юный Росс, – самое неприятное здесь то, что, пойди ход вещей чуть иначе, я, вполне вероятно, смог бы предотвратить преступление.
– Вы? – уставился на него я. – Каким это образом?
– Да. Той ночью я был поблизости, в Селби, это соседняя с Марстоном железнодорожная станция. И почти что надумал навестить старика, а потом решил, что он наверняка откажется меня видеть, и тогда я пропущу последний поезд на Лондон, а ведь мне утром надо было бежать по делу.
– Но что вы там делали?
– Помните то недавнее ограбление в Селби? Многое из украденного, меха и прочее, отыскать так и не удалось.
– А разве не было принято объяснение, что добычу переправили за границу?
– В полиции, конечно же, именно так все и объясняли. Они всегда на заграницу ссылаются, если прошляпят дело. Но доказательств никаких нет. И тогда мне пришло в голову, что добыча спрятана где-то там, а преступники выжидают, когда утихнет шумиха. Я там отлично ориентируюсь на местности. Мальчишкой все облазил и помню ужасную историю, которая произвела на меня огромное впечатление, когда мне было лет девять. Пропал мальчик, который учился со мной в школе. Люди винили цыган, а его мать думала, что его убили. Потом, примерно через неделю, из тех же мест исчезла маленькая девочка, но ее тело через какое-то время нашли. Ее убили каким-то ужасающе гнусным образом, и все склонялись к тому, что негодяй, на котором лежит смерть одного ребенка, ответствен и за пропажу другого. Но год спустя тело мальчика обнаружилось. Лежало в этаком полом месте в земле, вроде норы или тесной пещерки. После дождя было скользко, он оступился, сполз туда и застрял, как в ловушке, под землей. Кричи не кричи, никто его не услышал. Ужасная штука. Тот, кто поскользнулся вторым, обнаружил вход, власти поставили там знак с предупреждением, и больше трагедий не было. Но мне пришло в голову, что, если грабители местные, отчего бы им, зная про эту пещерку, не спрятать свою добычу там? Наверное, вам эта идея покажется дикой, но мы, газетчики, готовы на все, чтобы раздобыть что-то погорячее. Сенсация нужна, что ты скажешь! Необычное что-нибудь, почуднее или на злобу дня, а пуще всего то, про что другие еще прознать не успели. Тут, понимаете ли, всегда кроется шанс. Согласен, вероятность, что краденое окажется там, был один к ста, но я был в отчаянии и решился проверить. Поехал в Селби и направился за город. Когда добрался до места, увидел, что старого указателя нет, то ли убрали, то ли украли, кто его знает. Вид был такой заброшенный, такой дикий, словно там много лет ничья нога не ступала. Пошел по тропке, которая вела к пещере, и увидел, что она совершенно завалена, никакой надежды туда вообще проникнуть. Отчаялся, но меня не покидала мысль, что еще немного, и я утру нос полиции. Я принялся рыскать по округе, то к заброшенной штольне схожу, то к колодцу пересохшему, где в принципе что-то можно припрятать, и в общем все без толку, ничего не добился.
– Вы так и не добрались до отцовского дома?
– Нет. Господи, как же мне жаль, что этого не случилось. Я смог бы предотвратить несчастье. Но время уже было позднее, а поезда ночью ходят нечасто.
– Долго вы, надо полагать, там бродили, – сказал я.
– Да уж. Все пытался припомнить, где может быть еще местечко поукромней.
– И, вероятно, встретили кого-нибудь из знакомых? Это ведь почти что ваши родные места, верно?
– Сказать по чести, не встретил ни единой живой души. Я ведь сказал: округа выглядела заброшенной и безлюдной, а в город я не зашел. А потом я ведь в Марстоне последнее время бывал только на каникулах. И мои школьные приятели, они, конечно, были совсем не из Марстона.
«Очень ловко, – подумал я, – и, если судить поверхностно, вполне достоверно. Никого не встретил на станции, из служащих там его никто не признал. Долго ли проверить билет, а контролер билетный – мальчишка шестнадцати лет. Нет, никаких нет причин, чтобы его увидели и запомнили. И для него это чрезвычайно удачно».
– И вы сели на последний поезд?
– Да. Выпил рюмку в «Птичьей клетке» и успел на 9.49. Как раз к полуночи был дома.
– И вряд ли в вагоне была толчея?
– Да, всего несколько рабочих, и те сошли, не доезжая до Лондона.
– Вымотались, наверное, устали после такой-то прогулки. И перекусить было негде.
– Нет, мне повезло. Перекусить удалось. И хотя я вернулся поздно, миссис Джаджес, она понимает, что газетчики народ сумбурный. Я открыл дверь своим ключом и увиделся с ней только наутро, когда вышел купить газеты. Вернулся, а она у телефона, как раз переговорила с моей мачехой.
В общем, так или иначе, но мои изначальные подозрения подтвердились. В ходе нашей беседы шаг за шагом я проникался к парню доверием. Столь искренне вошел в роль союзника, что по крайней мере на какое-то время сам позабыл, в чем суть моей миссии, тогда как миссия состояла в том, чтобы заменить кем-то, все равно кем, миссис Росс на скамье подсудимых. При этом юный Росс с таким неподдельным жаром посыпал голову пеплом и сопереживал страданиям своей мачехи, что я понемногу проникся мыслью, что обвинить в преступлении этого человека невозможно. И что же? Все это время Гарри просто старался замаскировать один чрезвычайной важности факт: в ту злосчастную ночь он не ночевал дома.