Между тем и меня не оставляли в покое. Вечером после дознания по поводу смерти Райта ко мне явился репортер из «Газетт». Сказал, ему известно о том, что покойный заходил ко мне за день до смерти. Что и говорить, разве могла пресса пройти мимо такой истории!
Само собой, я решил попытаться выжать из этой ситуации все, что можно. Время уходило, меня все больше беспокоило положение миссис Росс; подобно злополучному шекспировскому герою, я бегал туда и сюда, «пред кем шута ни корчил площадного»[6], по выражению классика, но по существу дела не добился почти ничего.
Я согласился дать интервью, подтвердил, что встречался с покойным перед его смертью, и пересказал ту историю, которую к тому времени повторял так часто, что сам уже начал в нее верить. Репортер, будучи завзятым профессионалом, в один момент понял, какой эффектный получится заголовок. Дело Россов еще было у всех на устах; большинство верило, что Виола Росс виновна, но имелось и некоторое число сомневающихся плюс, кроме того, обычный процент тех, кто принципиально был против смертной казни независимо от тяжести преступления.
– А кто был этот ночной гость? Никому не известно?
– Нет. Надо отметить, что он не выступил во время процесса, не назвал себя. Это важно.
– Возможно, боялся, что его втянут в дело.
– Значит, у него совесть нечиста. И действительно, кто же убивает забавы ради?
Я видел, как сверкают энтузиазмом его глаза.
– А кому было выгодно убрать с дороги бедного старикана, кроме его жены? Его сыну?
– Против сына нет никаких улик, по крайней мере пока.
– Любопытно, чем он занимался в ту ночь, когда убивали его предка?
Я пожал плечами, чтобы показать, что меня это не касается.
– А полиция с ним разобралась? – не унимался репортер.
– Кажется, его расспрашивали насчет возможных врагов отца.
– А ведь он, помнится, в тот момент не поддерживал с отцом никаких отношений. Так-так-так. Отношения можно не поддерживать, это не мешает желанию убить.
– А вы в курсе, что существует закон о клевете? – сухо поинтересовался я.
– Мой редактор наверняка в курсе.
Я не стал спрашивать, какие у него планы. Проводил его к двери и позвонил Круку.
– Хм, – характерным для него образом отреагировал Крук. – Кто там был тот парень, которому ничто в жизни так не пристало, как уход из нее? Один из Стюартов, верно? Ну хоть в чем-то наш друг Райт совпал с особами королевской крови! Впрочем, с дневником его вышла незадача. Там могло что-нибудь быть. Вот что, – прибавив строгости в голос, сказал он, – сделай одолжение, несколько дней держись от всего этого подальше. Отправляйся пострелять уток, запрись у себя, напейся, предайся разврату, только, Христа милосердного ради, дай мне управиться с этим самому.
На сем мы расстались. Про репортера я Круку ничего не сказал. По мне, чем больше народу станет мутить воду, тем лучше. У меня улика за уликой, последовательно складывалось обвинение против Росса.
И что же? На следующий день самым неожиданным образом юный Росс собственной персоной явился в Марстон ко мне, взбудораженный, озабоченный, перепуганный, и пуще всего, – по крайней мере внешне, – сердитый.
– Послушайте, – вскричал он, – это вы послали ко мне этого репортера?
– Нет, конечно. Этот писака, кажется, думает, что ему по силам распутать любую тайну.
– К смерти Райта я не имею ни малейшего отношения.
– Ну и я тоже, если на то пошло.
– Он приходил к вам за день до смерти.
– Ну и что?
– Ничего. Просто я хочу знать: зачем вы мне лгали?
– Лгал?!
– Да. Не лукавьте. Это уже не поможет. Зачем вы сказали мне, будто, по словам Райта, ночной визитер вышел из дому в одиннадцать тридцать, когда прекрасно знали, что он видел человека, который пытался войти в дом в пол-одиннадцатого? Да, уж репортеру-то вы сказали правду… – Он оборвал себя на полуслове.
Я внимательно на него смотрел.
– Значит, вы там были, – пробормотал я и тут же понял, что сглупил.
Гарри вскочил на ноги:
– Вы хитрите со мной, и я хочу знать почему! Вы на все готовы, только бы оправдать Виолу! Это просто какая-то мания! Похоже, вам непереносима мысль, что вы можете провалиться.
– Почему вы не сказали, – спокойно спросил я, – что той ночью пытались войти в дом отца?
– Вы что, дурак? Не понимаете, что подумают люди, если я это скажу?
– Что вы виновны.
– Вот именно. А это не так!
– Вы признались репортеру, что были там?
– Конечно, нет. Сказал: знать ничего не знаю. Это самая лучшая политика.
Я промолчал, и он продолжил свою тираду:
– Послушайте, давайте расставим точки над «i». Я понял, вам все равно, кого повесят, только бы не вашу протеже. Верно? Да, хуже случая гордыни я еще не встречал. Не побоюсь сказать, что вам наплевать, даже если она в самом деле убила отца.
– Мы теряем время, – холодно сказал я.
– Что вы имеете в виду? У вас тут что, кто-то спрятан за шторами? Полиция? Ну, говорите!
– Что за вздор! Перестаньте разыгрывать мелодраму. Откуда мне было знать, что вы явитесь?
– Но сейчас вы пойдете в полицию, так?
– Не знаю, куда я пойду, – честно ответил я. – Вы правы, моя задача – оправдать миссис Росс, но это не значит, что я хочу, чтобы ее место занял человек невиновный. Скажите мне только одно: вы согласны, что кто-то убил вашего отца?
– То был не я! – в голос вскричал он.
– Никто и не говорит, что вы. Однако…
– Если вы так не думаете, – перебил он меня, – почему такое значение придаете тому факту, что я, так уж случилось, оказался в ту ночь на отцовском пороге? Сказал же вам этот тип, Райт, что я не смог войти в дом.
Разговор зашел в тупик. В тот момент я не считал возможным открыть ему все карты. На деле я сводил воедино накопившиеся у меня факты: окурок в летнем домике Россов, револьвер в моем саду, иголку в подушке, открытое окно, из которого я едва не вывалился, забитую трубу водонагревателя – и ломал голову, как перечисление этих улик прозвучит в зале суда. Улики были, приходилось это признать, довольно неубедительные. Хотелось чего-то более весомого. Полицейские, несмотря на все их старания, не отследили ни оружия, которое пальнуло в моей комнате, ни его владельца. Как говорится, все окрестности прочистили зубной щеткой, все лицензии на ношение огнестрельного оружия проверили, расспросили всех и вся, но тщетно. И вот теперь, по всему судя, моя жизнь снова была в опасности.
– Знаете что, – с обидой сказал Росс, – я думаю, вы действуете на пару с этой отвратительной женщиной.
– С какой женщиной? – поразился я.
– Да ладно, не прикидывайтесь невинной овечкой. Хватит уже. Я говорю об Айрин Кобб.
– Айрин Кобб? Да я после смерти вашего отца и видел-то ее всего один-единственный раз!
– Вот как? Тогда я вас удивлю: она служит у миссис Джаджес.
– У миссис Джаджес?
– Ну я же сказал! Что вы все повторяете за мной, как попугай!
– Но у миссис Джаджес… Это смеху подобно. Что она там делает?
– Разве не слышали, как миссис Джаджес жалуется на новую горничную? Леди она или не леди?
– Ну?
– Вот она и есть Айрин Кобб.
Словно в свете вспышки мне вспомнилось: да, в самом деле, горничная «из благородных», работала в конторе, попала, по выражению миссис Джаджес, «в беду». Значит, вот это кто. Айрин Кобб. Устроилась туда, надо думать, чтобы присматривать за мной и Россом, но прежде всего, конечно, за мной.
Печальный случай, когда отвращение не сгладить ничем, даже жалостью. Айрин Кобб была безнадежно влюблена в Эдварда Росса, который на роль рыцаря Галахада годился не больше, чем она сама – на роль прекрасной дамы. Ее чувство к нему было нездоровым и всепоглощающим. В этом я был уверен. Она впала в ярость, когда до нее дошло, что я твердо намерен добиться оправдания вдовы Росса. А потом в моей памяти всплыло кое-что еще, видение фигуры в форменном платье и фартуке, выходящей из ванной между тем, как юный Росс покинул ее, и тем, как вошел я. Интересно, видел это еще кто-нибудь? Трудно сказать. И предположим, я перескажу эту историю в полиции, как она будет выглядеть в свете полученной информации?
«Вот черт!» – выругался я.
Хотя факт присутствия Айрин Кобб на Вэйн-стрит, разумеется, никак не доказывает, что Росс не имел отношения к тряпке, забившей трубу, он, тем не менее, привносит в трактовку происходившего там оттенок сомнения, который может оказаться существенным. Даже письма не будут иметь того значения, что прежде, а ведь именно на них основывал я свое обвинение в адрес Гарри Росса. Любой толковый присяжный, даже новичок вроде меня, укажет в его защиту, что комната его весь день не заперта, что дома он не сидит и что горничной, которая работает там с утра до вечера, нет ничего проще, чем зайти на минутку, вставить лист бумаги в каретку и… Мисс Кобб умеет обращаться с машинкой, разве она не служила секретаршей? О! Я только что зубами от злости не заскрипел!
Окно, конечно же, пропустят мимо ушей, как простую случайность. Доказать злонамеренность этого случая не удастся, я всегда это понимал. А что до иглы – разве мне не ответят, что игла явно орудие женщины, а не мужчины и разве у горничной не было массы возможностей войти в мою комнату? А револьвер? С равной легкостью можно приписать его как Гарри Россу, так и Айрин Кобб, но полиция не нашла тут связи ни с ним, ни с ней.
Мысль моя работала лихорадочно. Нужно рискнуть еще раз, это я понял. Проблема была в том, что предсказать в точности, в чем именно будет состоять риск, я не мог. Но, как бы то ни было, я решил, что надо дать ему еще один шанс со мной покончить.
Язык мой одеревенел. Я смешал виски с содовой и предложил Россу, но тот отказался.
– Что ж, – пожал я плечами и поднес стакан к губам.
Тут раздался телефонный звонок. Машинально поставив стакан на стол, я поднял трубку. Звонила Банти. Я вопросительно глянул на Росса,