– Мистер Райт сказал только, что он пытался войти.
– Мы ведь обо всем этом уже говорили! – нетерпеливо сказал я. – Конечно, доказать, что кто-то вошел в дом, мы не можем. Я это понимаю. Однако же это дает шанс. Британские присяжные, как правило, предпочитают быть вполне уверены в своих выводах, прежде чем вынесут смертный приговор. И вот Гарри Росс пришел ко мне, чтобы сказать, что он и есть тот самый ночной гость.
– Интересно, почему он это сделал.
– Чтобы развеять мои пустые надежды, я полагаю.
– На мой взгляд, это странно. Если бы он вам не сказал, вы бы об этом не знали, верно?
– Ну, о том, что в ту ночь он был здесь поблизости, мне было известно.
– Но вы не знали, что он приходил к дому.
– Нет, конечно, не знал.
– Потому-то я и говорю, что странно, что он вам это сказал.
– Разве вы не видите, у него должна быть для этого причина. А кроме того, возможно, он считал, что это безопасно. Мертвые не выбалтывают секретов.
– То есть вы связываете его с отравленным виски, сэр?
– Ну, виски ведь не могло само себя отравить, правда?
– Безусловно, сэр. Вы предъявите ему обвинение?
– Послушайте, – взорвался я, – зачем я, по-вашему, плачу налоги? Разве мне не полагается защита полиции?
– Она вам нужна?
– Ну, во всяком случае, толку от нее немного. Я все еще жив отнюдь не благодаря ее попечению.
– В нашу задачу не входит препятствовать джентльменам подсыпать яд в стаканы. Мы не вмешиваемся, покуда преступление не совершено.
– Так вы по-прежнему сомневаетесь, что оно было совершено?
– Нет, сэр. Но, само собой, мы хотим быть уверены в собранных нами фактах.
– Из чего следует, что вы думаете, я мог сам подсыпать себе яд. В таком случае, уверяю вас, я бы сделал это как полагается, не прибегая к полумерам, и не пришлось бы мне на три четверти умереть, а потом вернуться к жизни с тем, чтобы предстать перед судом за попытку самоубийства[7]. Не говоря уж о том, с какой бы стати я это сделал?
– Именно этот вопрос я пришел с вами обсудить, сэр. Мне необходимо ваше заявление.
– Ну, не знаю, что еще и добавить. Я подробно рассказал вам, что именно произошло. Если вы хотите спросить, как у него появилась такая возможность, я вам отвечу. Я имел глупость выйти из гостиной в спальню, чтобы переговорить по телефону. Стакан с виски все это время стоял на столе.
– Я, собственно, не это имел в виду. Я, собственно, вот о чем. – Он протянул мне ладонь, на которой лежало что-то маленькое, круглое, темное. Я вгляделся.
– Что это такое?
– Пуговица.
– Ну да. И что? Зачем вы мне ее принесли?
– Судя по всему, она подходит к одному из ваших пиджаков.
– Моему? Но это самая обычная пуговица.
– Сама по себе пуговица ничего не доказывает, это так, но тут вот что, – и Фишер указал на клочок ткани, с которым пуговица составляла единое целое.
– А, понятно. Вы хотите сказать, это помогло вам найти пиджак, к которому пуговица была пришита.
– Вот именно, сэр.
– И вы его нашли?
– В вашем гардеробе, сэр, висит пиджак с дыркой на месте одной пуговицы.
– И дырка совпадает с этим клочком, как деталь головоломки?
– Да, сэр.
– И что? – Я был сбит с толку и этого не скрывал. – Где вы ее нашли, эту пуговицу?
– В кустах под окном библиотеки мистера Райта.
Я онемел. Потерял дар речи. События последних двух дней полностью вытеснили из моей памяти и Райта, и его самоубийство.
– Помните, на дознании слуга Райта Батлер вспомнил про сучки и листья, что валялись в комнате на ковре? – продолжил меж тем сержант. – Мы там все осмотрели и нашли это. Оставалось найти пиджак.
Я по-прежнему молчал. Было понятно, что я влип по самые уши. Оставалось только признаться начистоту. Изворачиваться и юлить смысла не было. Я проклял про себя свою глупость. Как можно было не осмотреть пиджак после того, как я выбрался из кустарника! Но единственным желанием моим на тот момент было унести ноги.
– Как вы его нашли? – наконец вымолвил я.
– Когда вы лежали без сознания, то все время говорили про какое-то письмо в кармане, ну, мы и начали его искать…
– И нашли пиджак?
– Да, сэр.
Я перевел дух:
– Пожалуй, я должен рассказать вам все, как было. Это правда, я был там той ночью, хотя к смерти Райта я не причастен.
– Да, сэр? – Фишер, выказав намек на сочувствие, снова обратился в робота.
– Да, не причастен. Суть в том, что мне случилось проходить мимо дома, когда я услышал звук выстрела. Стояла полночь, и вокруг было тихо. Я имею в виду, что это не мог быть звук лопнувшей автомобильной шины или что-то подобное, потому что никакого движения на улицах не было. Дома по обе стороны от дома Райта, как вы знаете, пустуют. Окна его дома также были черны, но я открыл калитку, по подъездной дорожке прошел к парадной двери и постучался. Никто не ответил. Я позвонил в дверь. Опять ничего. Наверное, самым очевидным было бы вызвать полицию, но я не понимал, что происходит. Это могла быть случайность, кто-то мог быть серьезно ранен; я хотел попасть в дом и выяснить, что происходит. Вспомнив, что у этих домов имеется черный ход, я свернул с Ромэри-стрит на Литл-Дэвид-лейн и прошел садом. В окне первого этажа горел свет, и в просвет между шторами можно было заглянуть в комнату. Я смог рассмотреть только тело, лежавшее на полу. Окно было приоткрыто, я поднял створку и протиснулся внутрь. Райт лежал так, как его впоследствии нашли, а револьвер валялся на ковре рядом. Я сразу понял, что он мертв. Ну, вы же сами видели тело.
– Да, сэр, – кивнул Фишер. – И вы никого не известили?
– Нет. Думаю, я просто потерял голову. Мною овладело одно желание: убраться оттуда подальше. Сделать я ничего не мог, человек, который лежал на полу, ничего для меня не значил, я даже не знал, почему он лишил себя жизни.
– Вы узнали его?
– Нет. – Меня передернуло. – Я даже не осознал, кто это. Там лежал человек, с которым я не был знаком; я до того вообще видел его только раз в жизни, и в ту ночь, по мне, это мог быть, ну, кто угодно. В таком виде он был, что никто, никто не смог бы признать его.
Фишер опять повернулся ко мне своей человеческой стороной.
– Я знаю, сэр. В общем, вы оставили все как есть?
– Да. Я просто снова полез в окно, выбрался и вернулся домой. Дома я снова подумал, не позвонить ли в полицию, но…
– Но не сделали этого.
– Да. Я вообразил себе, как рассказываю эту историю, как странно, неправдоподобно она звучит, и потом я, знаете, столько читал про то, как невинных людей арестовывают за убийства, которых они не совершали. Как это будет воспринято? Я влез ночью в чужой дом и даже не знаю, чей дом! Теперь-то я понимаю, что сразу должен был позвонить. Там был телефон в комнате, я помню. Возможно, если бы он не представлял собой такое ужасное зрелище, я поступил бы иначе, поступил правильно.
– Так, значит, вы не были с ним приятелями?
– Я видел его всего один раз, говорю же!
Фишер потер свой длинный подбородок.
– Понимаю, – сказал он.
– Вы уверены, что понимаете? – с горечью сказал я. – Один Господь знает, чем это закончится!
– Будут ли у вас возражения, сэр, насчет того, чтобы составить показания, все, что вы сейчас мне рассказали?
– Про то, как я залез в библиотеку Райта?
– Да, сэр.
– Нет, возражений у меня нет. Скажите мне, впрочем, одну вещь, сержант. Намерены ли вы оспорить вердикт присяжных по делу Райта?
– Нет-нет! Никаких сомнений, он покончил с собой. Только трудно понять, почему несколько страниц дневника уничтожено.
– Я думаю, это случайность. Там, помнится, на столе свеча горела в подсвечнике.
– Да, может, и так. А не вы ли сожгли эти страницы, сэр?
– Нет, я не прикасался к дневнику. Зачем это мне? В конце концов, это было бы в мою пользу, если бы Райт сделал запись про того человека, которого видел ночью у дверей Росса.
– Ну, разумеется, мистер Арнольд. Потому-то это и выглядит так странно.
Фишер ушел. Мне было крайне не по себе. Я знал, что невиновен в смерти Райта, но страшно ругал себя за то, что полиция сумела собрать доказательства того, что я был в одной комнате с ним в ночь его смерти. Сказать, что я трогал дневник, они меня не заставят, и доказательств у них ни на грош, но все равно меня мучила неуверенность. Я думал о том, заинтересуется ли следствие Гарри Россом и моим отравлением. Вероятно, я могу выдвинуть обвинение, но после бесед с врачом и полицией вынужден был понять, что еще неизвестно, куда это выведет. На мой взгляд, ситуация становилась все более и более безысходной, а Виола Росс, меж тем, сидела в тюрьме, и со всеми моими хлопотами я ничуть не приблизился к тому, чтобы доказать, что мужа она не убивала. Наконец, я вспомнил про письмо, которое написал в ту ночь, когда меня скрутило. Фишер о нем не упомянул. Неизвестно, нашли ли они его.
Кое-как я выбрался из кровати и стал осматривать свое пальто. Сначала мне показалось, что письма нет, но потом что-то хрустнуло, и стало ясно, что конверт проскользнул под подкладку. Вот еще один недостаток того, что ты сам у себя слуга. Не замечаешь, что в кармане дырка. Я положил письмо в другой конверт вместе с запиской: «Это документ, о котором я говорил, когда был в беспамятстве. Он может представлять для вас интерес».
Следующие два дня прошли без происшествий. А потом Фишер явился снова и в сопровождении констебля. Я уже вставал, хотя чувствовал себя неважно. Визитеров я принял в гостиной.
– Ричард Оливер Арнольд, – без промедления заговорил Фишер, – у меня имеется ордер на ваш арест. Вы обвиняетесь в убийстве Артура Филдинга посредством отравления газом, имевшем место 29 июня сего года. Вы можете сохранять молчание, но если хотите сделать заявление, то мой долг предупредить вас, что все, что вы скажете, может быть использовано против вас.
Существуют положения столь отвратительные, что мысль о них невообразима, во всяком случае, применительно к себе самому. Они могут рассматриваться как вероятность, отдаленная, но не вполне немыслимая, когда речь идет о других, но никогда, решительно никогда, когда дело касается лично вас. Мне хватило ума не произнести ни слова, пока не приехал Крук.