Следующая запись оставлена реаниматологом: раз все хорошо, больная переводится на терапевтическое отделение. Наверное, думаю, опечатка, после операции — на хирургическое. Значит, спасли еще одну человеческую жизнь. Но сохраняется интерес: что же все-таки такое сделали бабушке, от чего сразу ей стало легче, да и вообще, что с ней было? Наверное, протокол операции просто забыли вклеить. Любопытство всегда заставляет делать лишнее, и иду я искать по больнице эту бабушку, а заодно отдать историю на отделение. Нашел, и нашел действительно на терапии, но не саму бабушку, а ее трупик. Нашел, правда не в палате, а в так называемом полулюксе, а точнее, в закутке коридора у грузового лифта. Этапность в лечении у нас на высоте, и потенциально готовых к вывозу в морг кладут именно туда. Зачем потом смущать пациентов и катить каталку с трупом через весь коридор? Медсестры поняли, что труп скоро придется вывозить, и сразу определили бабушку поближе к выходу.
Ладно, может быть хоть по расположению дренажей попробую догадаться, что за операцию сделали бабуле. И тут очередной тупик. Осматриваю живот трупика и не вижу никаких на нем следов хирургической активности, кроме довоенного рубца от аппендицита. Ни шва, ни дренажей. В былые времена старые хирурги говорили: лучшая операция — это та, которая не сделана. И с этим утверждением можно согласиться, но ведь не настолько? И понимаю, что мне надо срочно сделать один телефонный звонок.
Звоню знакомому психиатру.
— Что случилось?
— Да ничего, ты просто поговори со мной. Если что-то покажется странным, скажи.
Рассказываю историю, спрашиваю: у меня это поехала крыша или такое возможно? Доктор по телефону затрудняется ответить, просит:
— Ты бы зашел завтра, поговорим, а пока выпей что-нибудь, валерьянки например.
— Валерьянки нету, есть аминазин. Галоперидол где-то есть в таблетках. Есть водка.
— Не, галоперидол не пей, водки тоже. Приходи завтра.
Надо, думаю, с утра зайти, благо приятель работает в диспансере рядом с моим домом. Но заходить не пришлось, на следующий день все прояснилось. Визит к психиатру отложим, пока.
С утра, узнав об умершей бабушке, которую уже укатили в морг, терапевты наотрез отказываются писать посмертный эпикриз: «Мы эту бабку несколько дней не видели, пока лежала в реанимации, числилась за хирургическим отделением, кто ее обратно перевел, нам неведомо, понятия не имеем, оперирована она или нет, у вас, граждане хирурги, написано, что проперирована, вы и пишите. А в морг мы не пойдем, смотреть, есть ли на ней следы операции или нет». Я вставил слово, что никаких следов операции нет, но мне на слово никто не верит, все знают, что я могу и пошутить. Заведующий хирургией думает мысль, и по красной роже видно, что бывший полковник крепко отметил 23 февраля и начисто про бабку забыл. Может, и проперировал перед праздником, а может и нет. Приходится соглашаться, хорошо, говорит, напишу, раз пять повторив, что история нуждается в доработке. Историю он доработал, пообещав написать обтекаемо. Вырвав все листы с намеками на необходимость операции, похоронил бабулю с диагнозами, приличными ее возрасту: ЦВБ, ИБС, атеросклероз…. Без всяких упоминаний о больном животе. Лелея надежду, что придут родственники и их удастся уговорить отказаться от вскрытия. В общем, обтек полностью.
Родственники рано утром не пришли, и патологоанатом находит на вскрытии перфоративную язву желудка. Разлитой перитонит. Смерть от септического шока. Расхождение диагнозов 3-й категории. Кто не в курсе — для врача это конец. Если в былые времена за расхождение первой категории пожурят, а иногда даже и похвалят, если изобразишь попытки поставить правильный диагноз, за вторую накажут на месте, то увольнение за третью было не самым строгим наказанием.
Наш заведующий хирургией даже не поинтересовался результатом вскрытия, ему не до пустяков. А что делает начмед? Начмед идет в морг, а как она договаривается с патологоанатомом, который ей не подчиняется, это загадка. Приятель, санитар из морга, говорит, что она там ползает на коленях, что обещает патологоанатому — неизвестно, но в результате тот ставит вторую степень расхождения диагнозов. Тоже не хорошо, но неправильно поставленный диагноз якобы на исход заболевания не повлиял.
Идя сдавать дежурство, спрашиваю начмеда:
— Ну почему вы ничего раньше нам не говорили, что отмажете от любого косяка? Или это только для избранных? А то знаете, в отдельные палаты, в которых собираются самые отъявленные гоблины, вообще с собой очень хочется на обход брать, например, топор, а после обхода причиной смерти указывать какое-нибудь широко распространенное заболевание, инфаркт, к примеру, или инсульт. И в зависимости от того, как ты ударил клиента — обухом или острием, получаешь соответственно первую или вторую степень расхождения диагнозов.
Перечитываем Стивенсона
Смотришь на происходящее вокруг и неожиданно задумаешься: а ведь зря Стивенсона считают детским писателем. Очень даже писатель интересный и актуальный в наше время. А его история про доктора Джекила и мистера Хайда оказывается вовсе не вымыслом. На работе наблюдаем за развитием одного сюжета, в надежде на его полное повторение. Возможно, окончание истории будет полностью соответствовать описанной в повести.
Расскажем еще одну историю о нашем заведующем. Наш замечательный Хирург, именно так, с большой буквы Х, он же не менее замечательный заведующий хирургическим отделением нашей больницы, требует отчета от дежурных врачей. Ежедневно вечером, ровно минута в минуту, в двадцать один ноль-ноль, и ровно в девять утра в выходные, в конце дежурства. Армейская привычка, надо быть в курсе, обозначить свою причастность к процессу. Правда, в остальное время телефон отключен и дозвониться, если надо спросить совета или не дай бог попросить помощи, приехать помочь при сложной операции, как всегда это у нас было принято, еще не удавалось никому.
Дежурный хирург звонит вечером, зачитывает отчет. Хирург сам бывший военный, привык к придури начальства. Поэтому краток:
— Поступило столько-то, выписано столько-то, прооперированы (перечень фамилий и диагнозов). Какие будут указания?
— Указание одно. Завтра (в субботу) на моем столе должно лежать ваше заявление на увольнение! Иначе будете уволены по статье. Завтра лично приеду, проконтролирую. И еще, с вас объяснительная на имя главного врача.
Естественный вопрос — а за какие грехи?
— А вы что, не помните? За то преступление, что вы совершили! Как вы посмели отправить домой ребенка с разлитым перитонитом! Теперь девочка умирает в детской городской больнице. Таким, как вы, у нас не место!
— Минуту, да, была девочка, приводили родители, причем приводили два дня подряд. Было подозрение на аппендицит, им предлагали лечь, я предлагал прооперировать, но они категорически отказались. Дважды родители писали расписку и уходили. Там все оформлено, расписка, отказ, даже подписи трех врачей, свидетелей, что, несмотря на все предупреждения, и прочее, они категорически отказываются…
По телефону слышно, как заведующий заливается опереточным хохотом:
— Ха-ха-ха. Нет в истории никакой расписки, нету! Ха-ха! И ни одного анализа вы не взяли. Вы преступник! Да за такое вас уволить мало!
Интересный поворот сюжета. Тут уже не лень разобраться. Вместе сходили в лабораторию, во всех журналах отмечено, что были анализы. Берем историю болезни, расписок родителей нет, вместо них явные следы вырванных листов. Вместо них подклеены новые, с какими-то непонятными записями. Хирург в панике:
— Вот сука, вырвал, теперь же ничего не докажешь, что была расписка.
Успокаиваю:
— Не паникуй, пошли видеозапись в приемном отделении, посмотрим, наверняка на ней видно, как тетка сидела за столом, писала расписку. Перепишем на всякий случай к себе этот отрывок, пока там охранник знакомый сидит, он разрешит. У нас еще этот контрацептив за подлог ответит.
— Да ну их, он говорит, что и главный требует увольнения, еще до начала разборок. А разборки будут, якобы уже написана жалоба. Сейчас напишу заявление и на х… Пусть завтра сам дежурит. У меня отпусков скопилось больше полугода, припомню немецкий и к чертям, давно в Германию зовут работать, уеду. Там хирурги нужны.
— Ладно, успокойся, завтра решим твою проблему, есть одна мысль.
Поздно вечером на телефон хирурга приходит СМС-ка с напоминанием: «Заявление мне на стол!!!»
— Опять таки, — говорю, — не переживай. Нахерачился ваш заведующий коньячком в пятницу вечером, вот и сидит, развлекается, как пираты у Стивенсона в «Острове сокровищ», черные метки шлет. Такие СМС-ки уже получили почти все ваши. Но никто же не уволился.
Утро субботы, время очередного звонка с отчетом. Напутствую:
— Если он что-то будет кричать насчет увольнения, ты ему намекни, как он вчера на плановой операции накосячил, я свидетель. Мужика после его операции надо сегодня снова срочно на стол брать, вот пусть сам приезжает и оперирует.
Возвратившись после звонка, хирург задает странный вопрос:
— А что такое сумеречное сознание?
— Ну, форма такая, помрачения сознания.
Обычно у эпилептиков. А что?
— А амнезия при нем бывает?
— Не только бывает, а обязательно должна быть по определению, человек потом вообще ничего не помнит. Но ты объясни, в чем дело?
— Понимаешь, звоню, отчитываюсь. Жду, что скажет. А он мне: «Ну вы и молодец, вы наверное устали? Столько тяжелых больных прооперировать за дежурство, я просто в восторге. Отдыхайте, а вы что, остаетесь еще на одни сутки? (Хирург по домашним обстоятельствам много лет дежурит по два дня подряд, в пятницу и субботу, о чем в больнице знают все). Ну держитесь, — говорит, — я всегда спокоен, только когда вы дежурите. Из всех вы единственный, на кого я могу положиться, в ком уверен на все сто». Странно как-то все это, о вчерашнем ни слова. Что это такое, может быть какие-нибудь вещества?
— Да черт его знает. Попивать-то он попивает, но в наркотиках не замечен. И тогда логичнее предположить агрессию с утра, с перепоя, а вечером хорошее настроение, благос