Чувствовали себя ненужными. Противник не стреляет, батарея не стреляет – зачем вообще всё это надо?
И вот лёжа так, без сна, в густом набрякшем воздухе, который даже ночью не смягчался, порой слушали доносившиеся обрывки музыки: орган, оркестрион, фортепиано.
Черт бы их драл, это, должно быть, из Ланса!
– Камрад, слышь, в Лансе музыка. Они там что, танцуют?
– Нда, паря, это ж вальс, так его в душу!
– Еще не хватало. И женщин держат подальше от нас.
– Ну, Ауфрихт тебе ж вчера одну нарисовал, крепкую такую.
– Тупень хренов, завали варежку.
Музыка, и большой неразрушенный город в десяти минутах пути от огневой позиции, и там, возможно, танцы, возможно, женщины… Если не дают стрелять в этом треклятом месте, дали бы хотя бы изведать это, потаенное…
Порой мимо позиции проходили пехотинцы, рассказывали о гарнизоне в Лансе. Да, там полно гражданских, есть кабаки, лавки и кино, совсем как дома.
И женщины тоже?
Да, конечно, и женщины, молодые и старые. Свободно шатаются себе по всем улицам, сидят по вечерам на крылечках, обслуживают в харчевнях. В иных местах очень весело, танцуют до утра. С ними можно неплохо поболтать, ведь по-немецки они вполне сносно.
– Глянь-ка, – сказал один пехотинец, земляк Георги, ужинавший однажды вместе с первым расчетом. – Поразительно, скажи ведь? – Он вытащил из нагрудного кармана бумажку и развернул ее. – Я это содрал с одного дома. Так-с, вот у нас, значится, как офицеры живут. Но и на нас, конечно, хватит. За церковью есть там один бордель, а если зайти в переулок возле киношки, там еще один.
Плакат переходил из рук в руки.
Вино игристое сухое «Хенкель», 18 марок за бутылку
«Бордо Шато Лафилль», 6 марок
Венгерское вино, 8 марок
Пиво, 1 большая бутылка, 1,5 марки
Кофе, 1 чашка, 1 марка
…кофейник малый, на 6 чашек, 6 марок
…кофейник большой, на 12 чашек, 12 марок
Чай, 1 стакан, 0,6 марки
Сельтерская, 1 бутылочка, 0,3 марки
за всю ночь, 30 марок
в течение 2–3 часов вечером и
в ночное время, 20 марок
за 1 час, 10 марок,
за любой час с 9 утра
до 6 вечера, 10 марок
Пехотинец гордился своим известием. Он припрятал сокровище обратно в карман:
– При нашем жаловании о таком нет даже речи, но кто бы чего понимал…
Георги прищурился:
– Сколько стоит у нас рабочий час? Я имею в виду у расчетов?
– Я и говорю, кто бы чего понимал. Но смотри, ведь вот как: этим бабам, естественно, жрать нечего. Например, дашь им буханку хлеба или, скажем, полбуханки – держу пари, любая ноги раздвинет. Ха!
За полбуханки? Полбуханки – это немного, это легко накопить, не сдохнув от голода. Хм, полбуханки.
Георги подошел к вахмистру и попросил отпустить его раздобыть что-нибудь в Лансе.
Вахмистр посмотрел на него как на сумасшедшего:
– Отставить, никаких увольнительных!
Что ж, этак предприятие не задалось. Ауфрихту пришлось рисовать голых девчонок еще больше, чем раньше. Он не мог отбиться от заказов и даже сумел поднять цену до восьми сигарет за штуку.
Позавчера, находясь в Варшаве, я увидел необычно большое количество офицеров, военврачей и военных чиновников, прогуливающихся по улицам города, в основном в компании женщин. Это свидетельствует о бездеятельности данных военнослужащих, полном отсутствии у них чувства долга и отсутствии контроля со стороны начальства, допускающего подобное уклонение от службы. Это безобразие с завтрашнего дня должно быть прекращено, все офицеры должны немедленно направиться по своим частям, где им надлежит находиться постоянно. Им не следует забывать, что мы сейчас находимся в состоянии войны. Офицеры, не имеющие непосредственного командования, не позднее завтрашнего дня должны быть переданы в распоряжение коменданта моего штаба для пополнения нуждающихся подразделений. Все офицеры и военные чиновники во время войны должны обучать военнослужащих или нести иные обязанности. Свободные часы досуга надлежит проводить в подразделениях. Необходимо избегать любой распущенности, дабы не подавать плохой пример войскам и не подрывать их доверие.
Однажды вечером вахмистр Бургхардт (он был придан к батарее в Дуэ замещать офицера) пригласил всех унтеров на вечеринку на свою квартиру. Он проживал в доме на правом фланге позиции один, сам по себе. Там, в гостиной с красной плюшевой мебелью и фортепиано, собрались гости. Пива была небольшая бочечка. Настроение у всех быстро приподнялось.
Расчеты хотели спать, но шум и смех разносились по всем углам.
У Райзигера болел зуб. Он лег спать особенно рано. Теперь ворочался туда-сюда, потому что не мог заснуть. Он был в отчаянии.
Наконец повязал голову платком, и это немного успокоило боль.
Он лежал в полудреме. Затем услышал свое имя. На улице перед домом кто-то звал его:
– Райзигер, бегом к вахмистру!
Дьявол, этого еще не хватало!
– Да не ходи ты. Можешь сказаться больным, – прошептал Рабс, только что раздевшийся.
– Наверное, пора на пост. Тут мне не отвертеться, – ответил Райзигер. – Вот дерьмо. – Он с трудом надел сапоги и застегнул шинель. Вышел на улицу.
– Паря, поживее. Вахмистр теряет терпение, – часовой подтолкнул его в спину.
Он открыл дверь в квартиру вахмистра и стянул с головы фуражку.
Бургхардт, пошатываясь, подошел к нему:
– Можешь стоять вольно. Ты мой гость, верно же? Ты ведь из начитанных, доброволец? Ну, значит, и на пианино смогёшь, так ведь? Ах, паря, давай не заливай мне тут. Вот пивка попей тут, это самое…
Зубная боль, трудное засыпание, грубое пробуждение, питьё мерзкого пива натощак в компании толпы подпитых унтеров, а затем игра на фортепиано – мрачный сюрприз.
Райзигер не знал, что ответить. Повертел в руках пустой стакан.
Но что поделаешь? Сел за фоно. Клавиши липкие, грязные – им тоже довелось пивка попить. А еще все струны расстроены.
Райзигер счел, что сможет лучше и правильнее всего выполнить свою задачу в унтер-офицерской компании, сыграв «Славься в венце побед». Он мог это сделать только двумя, максимум тремя пальцами, но всё же попытался.
В ответ раздался взрыв смеха. Бургхардт дал ему по голове:
– Ты совсем с катушек, парень? Давай-ка лучше что-нибудь повеселее.
– Я ничего такого не знаю, герр вахмистр.
– Не знаешь? – Бургхардт запнулся. – Разве ты не знаешь… – тут он проревел несколько нот. – Там еще про корону на Рейне? Что?.. Ты должен это сыграть, понял?!
– Тогда господину вахмистру придется напеть еще раз, может, я смогу подыграть на слух.
Смех компании стал еще громче.
– Штольценфельс… – пробормотал Бургхардт. – Можешь про Штольценфельс? Я те говорю «Штольценфельс на Рейне»… я те говорю… ты не настоящий доброволец! – Он уже говорил это не добродушно, это прозвучало как грохот взрывчатки. – Чего ты вообще хочешь, а?.. Стрелять не хочешь, войны не хочешь… Зачем ты здесь вообще нужен, а, доброволец?
Райзигер вспотел, уставившись на клавиши: «Штольценфельс на Рейне? Может, просто сыграю что-нибудь? Может, никто и не заметит, правильно или нет».
Сборище гостей загудело. Они обнялись, запокачивались, запели свой «Штольценфельс». Райзигер попробовал подыгрывать. И правда что. Он же слышал эту песню много раз. Ну, поехали! Со всей силой отчаяния вдарил он по клавишам – фальшиво, но громко.
Когда кончился первый куплет, вахмистр потрепал его по щеке:
– Молодец, юнец, молодец, юнец! Я ж говорю, будешь так играть, станем добрыми друзьями, понял меня? А теперь второй куплет!
Райзигер сыграл второй, потом и третий. Когда песня кончилась четвертым куплетом, голос Бургхардта снова стал раздраженным. Он подвинул Райзигеру стакан:
– На, выпей, и сыграем еще разок!
Пока Райзигер пытался опорожнить стакан, остальные уже запели. Пришлось поторопиться. О, всё прошло отлично! И хотя певцы закончили на несколько тактов раньше пианиста, всем так понравилось, что они тут же начали заново.
Когда Райзигер в седьмой раз без передышки сыграл все четыре куплета про «Штольценфельс на Рейне», произошло нечто странное. На восьмой раз начальные ноты застряли в глотке у вахмистра и унтер-офицеров. Как отрезало. Бургхардт так резко поставил стакан на стол, что тот разлетелся на осколки. Потной рукой он вытер красное лицо и растерянно сказал:
– Черт возьми, эти свиньи стреляют!
Все вскочили. В комнате настала тишина. Вдалеке послышался знакомый звук – резкий свист. Свист превратился в пронзительное шипение. Все подогнули колени. Раздался взрыв. Вахмистр выскочил из комнаты. Все кинулись за ним. Уставились в открытую входную дверь на улицу. Там, прямо напротив дома, метрах в шестидесяти, угрожающе высясь на фоне ночного неба, поднималось желтоватое облако.
Вахмистр крикнул гостям:
– А ну, рысью к орудиям!
Райзигер побежал к своим на квартиру. Там все спали. Он зажег спичку:
– Эй! Живее! Батарея к орудиям! Враг стреляет! – и еще громче в окно: – Батарея, к орудиям!
В несколько мгновений пушки были изготовлены к стрельбе. Большая часть орудийной обслуги еще в подштанниках. Слышно Бургхардта:
– По телефону запросить на пункте наблюдения, что происходит!
Ответ: в окопах тишина. Стоит ли будить капитана?