Бургхардт зол:
– Пусть телефонист поцелует меня в зад!
Все ждут следующего выстрела. Ничего не произошло.
Понемногу канониры в подштанниках начали мерзнуть. Шутили по поводу тревоги:
– Ага, вечно, как вахмистр подопьет… Возможно, францман услышал шум…
Спустя десять минут вахмистр взревел, как разъяренный бык:
– Батарея, отбой!
Телефонная сеть немецких войск в Лансе проложена образцово. Во всех пригородах имеются огнеупорные диспетчерские пункты, через которые по различным проводам можно сразу соединиться с важными точками на всем участке фронта. Через весь город под землей проходят тщательно проложенные кабельные линии, защищенные шпалами или слоями камней.
Обслуживание и прокладка этой кабельной сети тем более важны, что строительство пехотных позиций фундаментально изменилось. В начале XV века ров еще представлял собой единую прямую линию, соединенную с тылом подходами. Теперь пехота жила в некой сетке. Четыре или пять занятых траншей тянулись рядами. Построенные зигзагом, частично соединенные друг с другом крытыми коридорами, подведенные траншеями-сапами на переднем крае вплотную к противнику.
Отказ телефонной линии, значивший в спокойные дни лишь неприятную помеху, легко мог привести к путанице и ошибкам в неспокойные времена.
Для поддержания в полном порядке кабельной сети всем воинским частям теперь были необходимы большие подразделения связистов. Они занимали диспетчерские. Они занимали конечные станции. От аппарата к аппарату следили они за тем, чтобы каждая неисправность устранялась как можно быстрее.
Поскольку каждый аппарат, жизненный нерв подразделения, находится в специально защищенном укрытии, у отрядов телефонистов есть большое преимущество перед своими товарищами. Они более защищены от случайных прилетов и непогоды, чем другие.
Но поскольку линии уничтожаются огнем – и только огнем – перед каждым отрядом связистов стоит задача наводить порядок, пока всем остальным солдатам дают приказ занять укрытия.
ПАП 96 сформировала из состава расчетов шести батарей несколько диспетчерских взводов, которые распределили по трем пунктам на участке фронта.
Во взвод под Лоосом попали Рабс и Райзигер из 1/96. Служба сменами: восемь часов на точке, восемь в окопах, восемь на позиции, отдых.
Райзигер охотно отправлялся в окопы. Артиллеристы очень мало знают о жизни пехоты, а он вот познакомился с ней. Там было, как он заключил, похуже, чем у артиллерии. Похуже, особенно если сравнивать расположение, где, например, сейчас стояла его батарея, и вот эти жалкие норы, в которых людям приходилось жить в окопах. И это было для него почти самооправданием, что он пожил здесь немного, неотличимый от пехотинца.
Линия фронта, прокопанная посреди луга, проходила в нескольких сотнях метров за крайними домами Льевена, пригорода Ланса. К Лоретто ее пришлось тянуть через отвал угля, что глубоко врос в равнину своим черным горбом.
Расширить позицию в отвале было невозможно из-за угольных обломков; поэтому из стволов деревьев соорудили засеки, за которыми в дневное время находилась только самая необходимая охрана. Все остальные оставались в туннеле, проложенном сквозь массив угля.
Здесь же днем в заглубленной укрепленной яме размещался артиллерийский телефонист. Он сидел на корточках на соломе, держа телефон на ящике рядом с собой. Единственная его задача – при необходимости запросить огонь по требованию пехоты. Этого почти никогда не происходило. Обычно он спал до самых сумерек.
Ночью с отделением пехотинцев он занимал пост на вершине насыпи за частоколом засеки.
Сидел, привалившись к стенке, болтал с соседями, глядя, как за передним краем сигнальные ракеты гоняются друг за другом. Дремал. Здесь едва ли опасно; врагу сюда не подойти так, чтобы его не заметили заблаговременно. Конечно, его сапы тоже дотянуты до самого выступа отвала. Но того, кто захочет сюда пробиться, внутри угольной кучи уже ждет противник, всегда готовый отбросить его назад.
Много дней пробыл Райзигер здесь, на передке.
Временами противник обстреливал окопы. Среди пехоты были убитые, раненые. «C’est la guerre[7], – пожимали люди плечами. – Тут не так уж и плохо». Если сравнить чудовищный огонь, непрестанно низвергавшийся из Лоретто на соседний участок, с отдельными прилетами по здешним окопам, то оказаться в них было порядочной удачей. Вот оно – славное тихое местечко!
Однажды ночью в задачу Райзигера входило занять свой пост на куче в полночь и покинуть его в восемь утра. Эти часы в темноте прошли вполне нормально. То и дело постреливали. Порой то тут, то там на нейтралке хлопали ручные гранаты. Около четырех утра – только принялось светать – Райзигер собрал свои вещи, одеяло и вещмешок с остатками пайка.
И тут противник начал ожесточенный обстрел. Было видно, как он ударил по окопам. Прилеты ложились на участке шириной около двух километров правее от угольной кучи. Иные сразу попадали в цель, иные – немного мимо. Было видно, что промахи корректировались систематически.
Прошло совсем немного, и вот окоп уже задымился под прицельным огнем неприятельских батарей. Пехота занервничала, оживилась. Солдаты повыползали, пригнувшись, из своих нор, командиры отделений и взводов сновали туда-сюда.
Огонь противника усилился. В совпадение уже не верилось. До самой вершины отвала довели приказ: «Приготовиться к бою, противник атакует».
Райзигер связался со штабом артиллерии и подключился к огневой позиции 1/96. Он узнал, что, согласно приказу из полка, батарея уже полчаса как поднята по тревоге. Вахмистр сказал ему:
– С места не сходить. Если пехота запросит у нас огня, немедленно сообщите об этом. Если линия будет повреждена, дайте три красные сигнальные ракеты! Но в любом случае оставайтесь наверху на своем посту.
Повесили трубку. Теперь Райзигер всё знал.
По отвалу пока не прилетело ни одного снаряда. Райзигер сидел, словно в театральной ложе, и мог без помех наблюдать за происходящим.
Огонь противника становился всё плотнее. Взрывы гремели вдоль всей траншеи и постепенно слились в непрекращающийся грохот. Известняк взлетал кверху, доски и стволы деревьев подбрасывало к небесам.
Рядом с Райзигером неподвижно стояли пятеро часовых-пехотинцев с винтовками наперевес. Они внезапно сдвинулись ближе друг к другу. Появилась группа, выбегавшая из туннеля. Поставили пулемет. Расчёт пулеметчиков протиснулся между стволов баррикады, откинул черную грязь, пропихнув MG в углубление.
Торопливость пехотинцев и бледность их потных лиц будоражили. Никто не разговаривал. Действовали со сжатыми губами в какой-то загадочной немоте.
Внезапно над окопами поднялся грохочущий дымящийся вал. Противник растянул его почти до своих собственных позиций.
В тот же миг к Райзигеру бросился фельдфебель:
– Враг атакует. Артиллерии – беглый огонь!
Атакует? Райзигер машинально снял трубку и повторил слова фельдфебеля. Едва он повесил трубку, удары его собственных батарей, как злобные собаки, уже вгрызались в дымящийся вал противника.
Не поздно ли?
Вал из дыма начал пододвигаться, снова направляясь в сторону немецкой траншеи.
И каждый раз, когда он вскипал, Райзигер видел, как за ним бегут люди. Враг! Это враг!
Он бросился к расчету пулеметчиков:
– Там французы!
В ответ ему, сдержанно:
– Пусть подберутся…
Райзигера зашатало от волнения. Они всё ближе! Вот оно, облако дыма, всё ближе и ближе, а за ним эти бегущие, подпрыгивающие, жестикулирующие люди.
– Стреляйте же, ради бога!
Командир расчета обернулся к Райзигеру:
– Ты, наверное, еще мало чего видел. Пусть подойдут. – И он вновь уставился вперед.
Облако дыма двинулось. Еще на метр ближе. А за ним еще люди.
А потом вдруг, будто буря налетела, облака не стало.
И тут произошло непостижимое. Над землей рассеялся последний дым, и вот серая живая масса врага стоит и лежит, и становится на колени, и ползает, и бегает, и прыгает. И напирает, вздымая ручные гранаты, поднимая штыки, прямо на окоп.
Рядом с Райзигером начинает гавкать пулемет. Частый огонь из всех стволов сыплется отовсюду.
Боже, что же это! Дюжинами французы вскидывают руки и падают навзничь на землю. Но другие дюжины, плотно сбившись, продолжают продвигаться.
Шипят разрывы ручных гранат. Бушует артиллерийский огонь. А французы… вновь и вновь… французы… всё идут вперед…
У пулемета орут друг на друга. Райзигер не понимает ни слова. Порой стрелки смеются, командир показывает новую цель, один из них торжествует:
– Падаль! Больше не встанет!
Но всё же, всё же – французы уже в окопе!
Райзигер видит, как прямо перед входом в туннель пятеро перепрыгивают через бруствер.
Один из немцев снизу поднимает руку со взведенной ручной гранатой. Райзигер видит, как штык француза вонзается ему в шею. Ручная граната взрывается. Оба взлетают на воздух. Французский офицер перескакивает за бруствер. Распахнутые глаза! Распахнутый рот! Тут же на него набрасывается немец. Офицер поднимает приклад винтовки. Не успел он ударить, как немец хватает лопатку, бьёт – француз катится назад с раскроенной головой.
На нейтральной полосе пляшет огонь немецкой артиллерии. Но врага там больше нет. Там только по второму разу убивают мертвецов, подбрасывают их в воздух, мозжат их в лепешку.
А что же в окопе?
Пулеметный расчет рядом с Райзигером с воем бросает свое орудие и бросается вверх по отвалу. Унтер уже держит француза за горло. Бьет его головой о стену, сбивая с ног.
А потом прочесывают позицию. Живых французов не обнаруживается.
Атака отбита.
Когда Райзигера сменили, он услышал, что рота на его участке понесла небольшие потери: «Всего одиннадцать убитых».
Трупы положили в подходную траншею. Пришлось пройти мимо них.