Если б можно было что-то сделать!
Если б можно было что-нибудь увидеть!
Артиллеристы выжидают, не в силах вымолвить ни слова, вслушиваются.
Ну, когда уже команда от капитана?!
Фрике и Штойвер на правом фланге, с телефоном. Тоже молчат.
Грохот вдали нарастает волнами. То пронзительно и громко, вздымаясь к высшей точке, то вновь вразброд, рассыпчато, словно заикаясь.
Получается?
Кто достаточно долго на фронте, тот знает, что взять траншею, расположенную в трехстах-четырехстах метрах перед вами, можно либо за десять минут, либо никогда.
Десять минут давно прошли.
Огонь не стихает. Тревога в батарее растет. Всех уже лихорадит: вот сейчас бы выстрелить! Неважно куда, просто высвободить это поганое напряжение.
Ага, вот лейтенант Фрике берет трубку.
На него обращены взоры всей батареи.
Разговор долгий. Наконец вешает трубку. Оборачивается к Штойверу. Всем, вплоть до последнего орудия, понятно каждое слово:
– Похоже, атака провалилась. Вражеские окопы взяты только в нескольких местах. Нам пока не разрешают стрелять, чтобы не побить собственную пехоту.
Всё тот же треск. «Атака не удалась? М-да, ничего не поделаешь». Постепенно шум наскучивает.
Наконец слышится какой-то новый звук. Что это?
По улице, виднеющейся между двумя домами, выдвигается трусцой новая пехота с винтовками наготове. Резервы.
Зрелище завораживает: значит, те батальоны, что бросили в бой сегодня утром, уже разбиты?
Райзигер смотрит на запыхавшихся солдат. Многие с бородами, среди них почти сплошь очень молоденькие офицеры, с пистолетами в руках. Бедолаги. Он вспоминает гражданских на улицах, с цветами на окнах и крылечках. Надеюсь, у наступающих достаточно времени, чтобы повыбрасывать этот чертов хлам.
В воздухе раздается вой. Пожилой офицер вскидывает руки и падает навзничь. Шестеро пехотинцев падают, дергаясь и вытягиваясь. Напирающие следом пробегают мимо них.
Враг бьет шрапнелью! Она начинает рассеиваться, над домами появляются белые облака. Наконец пехота прошла. Теперь снова есть время на другие дела.
Залпы орудий? Райзигер подталкивает соседа:
– Слышишь? Тихо, как в гробу.
– Если капитан говорит, что контратака не удалась, то кто будет стрелять? Дружище, у нас, артиллеристов, дела получше, чем у пехоты.
«Да, – думает Райзигер, – у нас дела получше. Там у них пара шрапнелей – и бегом на пулеметы».
Он смотрит на Фрике. Тот снова кладет трубку:
– Всем внимание! На данный момент дело в тупике. Батарее временно разойтись!
На данный момент в тупике? Итак, всё пропало.
– Полный бардак.
Сосед ничего не понимает:
– Я бы предпочел, чтоб обед поскорее привезли.
Проходят часы. С грохотом приближается полевая кухня. Дают фасолевый суп. Поев, артиллеристы достают из шинелей карты. Повсюду болтовня. Фрике и Штойвер прогуливаются без дела. Райзигер, который понятия не имеет, как играть в карты, вмиг спускает жалование за прошлый месяц.
– У тебя ж теперь есть надбавка, герр ефрейтор, – смеется ему один из выигравших. Кругом хихикают:
– Эй, ну что, еще разок? Погоди, вот будем на отдыхе…
Унтер-офицер достает из ранца две пуговицы:
– Приделайте их уже себе на петлицы![32]
Пять минут спустя их закрепили с помощью спичек: ефрейтор Адольф Райзигер.
Кем только не побываешь!
Райзигеру приходит в голову, что из тех добровольцев, что ушли с ним на войну, больше половины уже стали унтер-офицерами, а человек шесть уже и лейтенантами.
В карты больше играть не хочется.
Ближе к вечеру капитан передает, что в ночном карауле офицеры не требуются. Достаточно унтера и двух солдат.
Часов в восемь вечера приносят хлеб, сыр, ливерную колбасу в жестянках, две большие кастрюли кофе и полевую почту. Чуть позже все заворачиваются в одеяла. Ночь холодная, спится плохо. Разговаривать никому не хочется.
В одном из домов по левой стороне горит свет. Там капитан с лейтенантами.
– Давно не видел такого бедлама, как сегодня утром. Так и не получилось выбить эту кучку из траншей. Вопрос в том, чем это обернется. Фрике, начиная с завтрашнего утра в четыре часа утра прошу вас снова заступить в наблюдение вместе с Райзигером и Ауфрихтом.
Ночью не становится тише. Кругом темнота прорезана длинными трещинами шумов. Выстрелы. Крики. Шепот. Грохот. Шаги. Марширующие, неустанные, монотонные, шаркающие каблуками. Райзигер вытягивается: кажется, звуки проходят сквозь него, мимо него. Шаги, бредущие колонны. Всё движется к фронту, идет прямо тут. А завтра будет еще больше.
Он думает о гражданских. Их невозможно себе представить посреди этой тревожной ночи. Когда солнце взойдет, вместо них встанут солдаты, один за другим, в ожидании врага. Тогда их цветы исчезнут!
Цветы. Его мысли уперлись в этот предмет. В то, что этот женский жест был красив, как и их гордость, их бессмысленная уверенность в своей победе.
Вспоминается девушка из Анная. Мари. Она сейчас спит? Или сидит у въезда в деревню вместе со старухой, тоже ждет? Когда в три часа ночи Фрике вызывает его, он всё еще не спит.
В три тридцать они с Ауфрихтом уже стоят на площадке внутри трубы.
Небо бесцветно. С восточной стороны (Райзигер думает: «Там Германия») – ровная желтизна. Ни облачка.
– Если утром пойдет дождь, дело уже наполовину выиграно, – говорит Фрике с ухмылкой. – Уж это мы устроим.
Телефон гудит.
– Наблюдение 1/96 на проводе.
Приказ из полка.
– Красно-зеленые сигнальные ракеты на участке означают газовую атаку, – повторяет Райзигер себе под нос.
Ах, точно, об этом-то и забыли. И правда, бывают же газовые атаки, вернее, была уже газовая атака. Сегодня опять будет?
Фрике приказывает батарее приготовиться открыть огонь и командует несколькими позициями. Райзигер и Ауфрихт тоже смотрят через край дымохода. Там в поле вздымается пламя, а затем грохот.
– Наши орудия.
Чуть белеют известковые края позиции, занятой противником.
Снова приказ открыть огонь! Фрике наводит орудия так, чтобы снаряды не задевали подходные траншеи.
Артиллерия противника не отвечает.
– Стоп! Отставить огонь!
Звонит Мозель, спрашивая, есть ли новости. Нет. Всё повторяется заново.
Уже так светло, что видно далеко вперед. Там, вдали, Лоос. Вон маленькая белая ферма, спрятавшаяся в густой живой изгороди. Вон черный горб – угольная куча. «Несколько дней назад, – думает Райзигер, – я был там, теперь там будет спать томми». Вдали – дома и башни Грене. Они плывут на горизонте, подобно кораблям с красными парусами. Ложбина распахнута впереди, как жёлоб. Ее дна не видно даже с нашей трубы.
Фрике принюхивается. Солнце поднимается, как большой красный шар:
– Дождь нам некстати, вот чёрт.
Холодный ветер налетает с вражеской стороны.
Ого, ветер с той стороны идет? Фрике припадает к стереотрубе.
– Ветер со стороны противника, – громко произносит он.
Только он собрался отвернуться, как Райзигер кричит:
– Лейтенант!..
Больше ничего он сказать не в силах. Перед ним в небе пляшут красно-зеленые осветительные ракеты. Зеленый цвет едва различим на фоне утреннего неба, тем более грозно выглядит красный. Со стороны Лооса до самого отвала всплескиваются, пляшут, крутятся красно-зеленые огоньки. Одновременно поднимается сумасшедшая стрельба.
– Газ! – все трое говорят это одновременно.
Насколько по-другому всё это выглядит отсюда, нежели с позиции позавчера! Невооруженным глазом видно, как облако газа поднимается с того места, где прежде была передовая линия противника. Оно очень быстро движется вперед. Англичане выстроились на старой немецкой позиции с винтовками наготове и примкнутыми штыками. В касках. В желтых намордниках. У них есть противогазы! Видны их стекла размером с ладонь и хоботы шлангов.
Картина жуткая. Никто из них не двигается: очевидно, дают газовому облаку пройти над ними.
Телефон. Недолго думая:
– Батарея, к орудиям! По заданной цели! Противник начинает газовую атаку!
Первые снаряды 1/96 бьют по ожидающим англичанам. Фрике приказывает переводить огонь орудий на несколько метров после каждого выстрела. Он воет от радости, когда выходит прямое попадание. Газовое облако его не волнует. Он пристально смотрит в трубу:
– Черт возьми, в точку! Мы отправили к черту минимум полдюжины. Ха, прямо видно, как у них ноги отлетают! Ну, слава богу, теперь и другие батареи стреляют.
Ауфрихт сидит на корточках у телефона, Райзигер смотрит через край дымохода.
Противник стоит под шквальным огнем. Газовое облако не производит отсюда никакого впечатления. Оно совсем не плотное: достигая высоты в человеческий рост, облако становится прозрачным, как жалкий кусочек ткани. Солнечные лучи просвечивают сквозь него широкими золотыми полосами. Наконец оно ныряет в ложбину, которая его полностью проглатывает. Занавес откинут, обзор свободен.
Занавес вверх!
Занавес поднят, Фрике отходит от стереотрубы, хватает Райзигера за воротник:
– Кавалерия!
Кавалерия. Противник атакует кавалерией. Она поднимается из ложбины. Видны серые поблескивающие бляхи, каски – целая цепь, от Лооса до самого угольного отвала. Лошадиные головы покачиваются, коричневатая, черно-белая цепь колеблется от Лооса до самого угольного отвала. Она идет, коричневатая, черно-белая, плотно сжатым комком напирая почти без просветов от Лооса до самого угольного отвала.
Вырвавшись из ложбины, кавалерия сомкнутым строем стремительно переходит в галоп! Всё выше, и вот уже на виду. И вот она стоит, непостижимым образом медля под обстрелом, под дождем и огнем немецкой пехоты, немецких батарей.
Фрике, припав к стеклу:
– Второй ряд пошел!
То же самое – прямо на виду. Из лощины вверх медленно вытягивается масса толкающихся конских тел и всадников. От Лооса до самого угольного отвала.