– Пехота! – кричит Штиллер.
В ответ вопрос:
– И что?
У свечи сидит молодой пехотный офицер. Он протягивает руку Штиллеру, кивает Райзигеру, придвигая ногой к стене два ящика с ручными гранатами:
– Присаживайтесь, пожалуйста.
Он объясняет ситуацию по карте. Гребень высоты, то есть вся линия глубиной около тридцати метров в сторону противника перед этим укрытием, все основные воронки – всё занято нашей пехотой. Больше сказать нечего, ни одной роты сейчас там не разглядеть. Он торчит здесь уже сутки и знает только, что его рота потеряла на данный момент около половины личного состава.
– Как дальше пойдет, одному Богу известно. Но всё же приятно, что артиллерия хотя бы показалась. Слабое, конечно, утешение. Только бейте посильнее сегодня вечером! Кстати, да, товарищ, могу вас заверить, что противник в полдень находился еще в ста метрах от высот. Как вообще дела сейчас? Я считаю, что пока обстрел ложится, как сейчас, с нами ничего не случится. Он направляет его больше к вам, туда. А если будут класть по нам, пониже… – тут он пожал плечами, – ну пускай, тут уж как повезет.
После этого разговора Штиллеру становится ясно, что батарея может вести огонь на сто пятьдесят метров за высотой, не подвергая опасности пехоту.
– Если вам нужно, мы по карте наведемся так, чтобы поставить заградительный огонь прямо на вершине высоты. Согласны?
– Отлично! – пехотинец встает и смотрит наверх, в выходное отверстие. – Надеюсь, вы благополучно вернетесь к батарее, – говорит он. – Ах да, донесения я вам передавать не смогу. Телефон также бесполезен. Но вы должны знать: четыре красные ракеты означают атаку противника. Позвольте предложить вам сигарету.
Он достает из кармана пальто скомканную белую колбаску:
– Всё что есть.
Попрощались. Двое ползут наверх. На полпути им навстречу из темноты взметается пламя. Ступеньки подпрыгивают под ногами, слышен грохот. Застывают в ожидании. Вскоре двигаются дальше. Как можно быстрее – на батарею!
Верю, что как в III Армейском корпусе, так и во всей армии на этот счет может быть только одно мнение: мы скорее положим на поле боя все наши 18 корпусов и 42 миллиона жителей, чем отдадим хоть один камень из той земли, что завоевана моим отцом и принцем Фридрихом Карлом. Памятуя об этом, поднимаю я свой бокал…
Когда около десяти часов вечера к батарее 1/96 неожиданно подъехали шесть подвод с боеприпасами, огонь противника после долгого перерыва переместился с передовой на ближние тылы. Повозки снабженцев, несмотря на официальные приказы, крики и ругательства, не удалось уговорить подъехать поближе к позиции. Еще на подходе к ней снабженцы повыкидывали корзины со снарядами из повозок, разбросав их в полном беспорядке по всему участку, а затем бросились врассыпную и скрылись.
Батарея засела по своим норам. На левом фланге поля командовал капитан Зиберт, на втором орудии, кроме обслуги, – Райзигер, на третьем – Россдорф, на четвертом – Штиллер.
Спереди и сзади батареи барабанил снарядами противник.
Буря, непрестанные вспышки. При каждом ударе огонь красным и желтоватым пламенем взметался в небо на несколько метров. Вверху висела голубоватая полная луна – жирная, дородная, она испускала бледный жуткий свет. У всех сделались беловато-синие лица, всё это выглядело как какое-то безумие.
Между вторым и третьим орудиями за холмом в качестве сигнальщика лежал канонир. Его голова в стальном шлеме была прижата к земле, открытой оставалась только узкая щель для глаз.
Внезапно он взревел, упал навзничь, покатился по склону и остался лежать там.
Крик услышали – со второго расчета отправили на смену нового сигнальщика, он лег на том же месте.
Около одиннадцати часов, когда луна стояла в небе прямо над батареей, он выкрикнул:
– Заградительный!
Батарея дала залп. Орудия били на отметку в тысяча семьсот метров. Первый залп по противнику дали, едва прозвучал сигнал тревоги.
Теперь всё стало неважно: и эти часы, проведенные в три погибели в яме, и уклонение от вражеских снарядов – офицеры, унтеры и канониры кинулись наводить орудия. Во вспышки вражеского обстрела горизонтально вклинилось пламя стреляющей батареи 1/96.
Капитан отдавал команды, которые тут же хладнокровно передавались дальше. Гнев. Злость оттого, что даже сейчас приходилось падать на брюхо перед лицом чего-то бессмысленного.
Когда Зиберт при виде взлетающих красных ракет сменил методичный обстрел на беглый огонь, расчеты засияли.
Корзину за корзиной добывали из ям и отбрасывали пустыми позади.
Боеприпасы таяли. Стало ясно, что единственная возможность продолжить огонь – добраться до куч с дополнительными боеприпасами, разбросанных снабженцами за батареей.
Вмешался Зиберт – пришлось выделить по два канонира от каждого орудия для доставки. Офицеры сели за них на место наводчиков. Райзигер бросился к последнему орудию.
Но как взять себя в руки, заставить выскочить за кромку укрытия на поле? Восемь канониров застряли в нерешительности рядом с орудием на левом фланге. Никто не мог осмелиться первым.
Наконец капитан вскочил, дал одному из них под зад и закричал, сложив руки рупором:
– Дебилы! Тащите уже сюда снаряды!
Все восемь на мгновение выпрямились, согнув колени и прижав подбородки к груди. Удары противника стали ложиться прямо возле батареи. Над высотой дождем свистели шрапнельные пули.
Секунды… Наводчик Верштедт отпрыгнул назад, сразу лег на живот и пополз на четвереньках. Он был в трех метрах позади пушки, когда за ним последовал второй. Третий. Остальные. Восемь человек образовали цепочку. Верштедт оказался перед самой большой из трех куч боеприпасов. Схватив корзину, он стащил ее вниз, толкнул и швырнул стоявшему позади. Тот передал дальше. Дальше. Доставка боеприпасов заработала.
Беглым огнем!
Гора почти кончилась.
Внезапно расчеты отшатнулись: широкая полоса синеватого пламени высотой с трехэтажный дом взметнулась в небо. Черные ошметки взлетали на фоне огня. Пятеро канониров из цепочки подскочили и бросились к батарее.
Среди всего этого гвалта раздался громкий глубокий разрыв: в одну из груд боеприпасов прямое попадание. Верштедта и двоих рядом с ним разорвало в клочья.
Снаряды! На сколько еще хватит снарядов?
Штиллер стоял на коленях перед третьим орудием, затем подскочил ко второму, к первому, к капитану:
– Герр капитан, если будем продолжать огонь, то надо постараться доставить оставшиеся боеприпасы.
И снова – красная ракета на высоте!
– Беглым огнем! – кричит Зиберт. Приказ едва слышен у второго орудия, где Россдорф машет кулаками третьему и четвертому. Беглый огонь продолжается с новой силой.
Капитан оборачивается к Штиллеру:
– Лично командуйте новой доставкой! По двое от каждого орудия! Бегом!
Прилет по полю. Он распадается на две части: одна вздымается, выбрасывая пламя на своем острие, другая черными клубами движется вперед.
Штиллер толкает под ребра двоих канониров с первого орудия:
– За мной!
Прыжками перебегает с ними ко второму расчету.
Дальше дело не идет.
Батарею внезапно заливает ярким белым светом, жгучим холодным свечением.
Все поднимают головы.
Над позицией, на высоте около десяти метров, парят два больших желтоватых парашюта с искрящимися магниевыми ракетами. Вскоре между ними появляется аэроплан. Хищная птица невиданных размеров проносится над батареей, делает резкую дугу и пикирует на высоту шесть-семь метров.
Ее пулемет стреляет по артиллеристам.
Можно разглядеть каждую пулю. Стреляет трассирующими патронами. Кругом шипят маленькие желтоватые осы, сверкающие крохотными разлетающимися хвостиками.
Все попадали на животы. Кто-то кричит: «Ложись!» Но как тут спрячешься от противника с воздуха? Вдруг возле второго орудия кто-то вскакивает, выгнувшись дугой, шлепается вниз. Вот и на четвертом кто-то кричит, стоя на коленях, прижимая руки к животу. Есть ли спасение? Смотрят вверх. Вспышки гаснут. Аэроплан пропадает.
Такого никто не ожидал. Воздушный налет ночью, обстрел из пулемета с высоты пяти метров – это что-то новенькое!
Батарея в остолбенении.
Наконец Зиберт уясняет себе их положение. Возле второго орудия рядом с Райзигером лежит канонир Кольпе, тот, что вскочил незадолго до этого. Лицом всё так же в землю. Зиберт осторожно поднимает ему голову. Кровь капает с макушки.
– Без толку! – говорит Зиберт Райзигеру.
К четвертому орудию.
Там наводчик Зеелов всё еще корчится, прижав руки к животу и откинувшись назад. К нему склонились товарищи по расчету, унтер-санитар и Россдорф.
Но что тут сделаешь? Разрезали на нем шинель и штаны: ранение в живот.
Санитар беспомощен. Как это всё перевязывать теперь? Засунешь вату в пулевое отверстие, а она тут же лезет обратно.
Зиберт хочет дать совет.
Вдруг снова свист в воздухе, как будто на позицию налетает вихрь. Опять свечение, снова искрящиеся пули. Самолет вернулся!
Все сбиваются в кучу, скучиваясь у подножия склона.
Подняв на миг голову, Райзигер видит три желтых шара, вылетающих в небо из самолета.
Он тут же опускает голову.
Спустя секунды расчеты бросаются, толкая друг друга: четыре прилета вражеской батареи прямо в их укрытие!
За четырьмя прилетами тут же следуют четыре новых, три в то же место, четвертый немного дальше.
Где капитан? Райзигер бросается к третьему орудию, проталкивается к четвертому:
– Герр капитан, пилот нас выследил! Желтые ракеты! Теперь мы у них в кармане!
Зиберт хочет ответить. Тут снова взрыв. Четыре столба дыма, набухшие огнем. Четыре прилета прямо за позицией.
Зиберт кричит:
– Всем укрыться!
При этом он отпрыгивает вправо, в одну из больших воронок. За ним следом – канониры четвертого орудия.