– Командирам орудий – установить, какой провиант еще есть на позиции.
Доклад: итого пять мешков сухарей, три банки мясных консервов. Остальное попорчено дождем. В лучшем случае этого хватит для орудийной прислуги. Но они все очень мало ели, в последние сутки вообще почти ничего.
Кому-то приходит голову хорошая идея – обыскать убитых. Возможно, найдется что-то. Они тоже промокли, но раз им не пришлось сидеть в ямах по шею в воде, шанс есть.
Точно, рядом со вторым орудием лежат два убитых сигнальщика, а у четвертого орудия – тот, которому попало в живот, тоже мертвый – у каждого в карманах шинели по два мешочка галет.
Унтер-санитар идет к обгоревшей куче боеприпасов. Но оттуда принести нечего – всё разлетелось на клочки.
Теперь у каждого солдата есть по четыре-пять сухарей и кусочек мясных консервов на кончике ножа. Это поднимает настроение. Кроме того, ведь потом подвезут еще.
Усталость сейчас хуже голода.
Рядами ложатся спиной на землю. Почва влажная, грязь от взрывов – словно слой коричневого ила глубиной по колено. И всё же многие засыпают.
Над ними в воздухе всё жужжат и визжат летящие по дуге снаряды. Позади вдалеке всё пространство грохочет и дымится.
Офицеры и солдаты сидят на корзинах с боеприпасами на поле, распаханном в месиво. Устали, устали. Штиллер спит. Райзигеру трудно держать голову прямо.
Зиберт и Россдорф обсуждают положение. Что-то надвигается! Как минимум нужно отправить донесение в полк. В конце концов, 1/96 здесь совсем одна, на открытой местности, а полк уже отвели черт его знает куда. Всё уже происходит там. Может быть, вообще думают, что в их батарее уже никого не осталось в живых.
– Только бы вахмистр, собака, додумался уже прислать еды и снарядов, – рычит капитан. – Кроме того, полагаю, ему, естественно, стоило бы показаться здесь лично.
Он оборачивается. Там вдали всё барабанит враг. Подносит трубу к глазам и говорит:
– У меня такое чувство, Россдорф, что они там натурально проводят подвижной заградительный огонь. Взгляните. И этот каток, без сомнения, опять идет к нам.
Россдорф:
– Не кажется ли вам, герр капитан, что следует сменить позицию? Стоит батарее дать первый залп, противник нас разнесет подчистую за пять минут.
Огненный вал всё ближе.
Сменить позицию? Высота, за которой сейчас стоит батарея, тянется метров на триста вправо. Это был бы единственный способ сменить позицию. Другого укрытия нет.
Точно, вал всё ближе.
Если оттащить орудия и разместить их на триста метров правее, есть хоть какая-то возможность избежать прицельного огня.
– Батарея, сменить позицию! Толкаем орудия вправо, дотуда, где кончается высота!
Канониры вздрогнули, просыпаясь.
Огненный вал всё ближе.
Орудия оттаскивают по грязи на расстояние триста метров. Копают новые ямы под укрытия. Тяжело: глины надо выкопать целый центнер.
Корзины с боеприпасами вытаскивают из намокшей земли. Каждый снаряд чистят и протирают насухо брезентом и шинелями.
Огненный вал всё ближе, всё ближе.
Около полудня вал уже здесь.
Но 1/96 не достается ни одного прилета. Все уже сидят по новым ямам. Голодные, уставшие, они чувствуют себя безнадежно брошенными.
Враг всё барабанит и барабанит.
Около пяти часов дня – прямое попадание в третье орудие. Тяжелым калибром. Ни один винтик целым не остался. Куча металлолома.
Немецкие украшения из настоящей снарядной бронзы с театра военных действий. Самый выдающийся сувенир великой эпохи Германии.
Каждое изделие искусно изготовлено вручную в известных художественных мастерских «Шуле Райман» в Берлине.
Около восьми вечера на батарею вдруг приходят пехотинцы. Их трое. Сапоги и форма заляпаны грязью. Лица черные. У одного из щеки сильно течет кровь. Она течет ему на грудь. В один прыжок они перескакивают насыпь, кричат: «Командира батареи!» – и запрыгивают в яму, где укрылись Райзигер и Зиберт. Яма так узка, что пятеро громоздятся друг на друге.
Что случилось?
– Капитан, мы уже час стреляем красными ракетами. Враг повсюду между нашими линиями. Батарее нужно открыть огонь.
Зиберт выпрямляется, насколько это возможно:
– Есть ориентиры по дальности?
Солдат с кровоточащей щекой:
– Наш фельдфебель велел батарее стрелять по краю холма. Из наших там точно никого не осталось, – он поворачивается к двум товарищам: – В общем, я остаюсь здесь. Вы – бегом дальше в тыл. Может, вам удастся добраться до батальона и привести подкрепление. Иначе всё кончено.
Двое вылезают из ямы и скрываются.
Тот, с окровавленной щекой, внезапно падает и всем телом обрушивается прямо на Райзигера.
– Пусть хоть немного передохнёт, – говорит капитан.
Рядом с ямой со свистом пролетает снаряд – половина стенки осыпается. Зиберт пригибается. Встает, прямой как свечка.
– Давайте, Райзигер, батарея, к орудиям! Беглым на тысячу метров!
Райзигер опирается на плечо пехотинца, выпрыгивает, становясь между двумя орудиями по правую сторону. Приходит в голову: «Никакой стрельбы сейчас не выйдет. Ни одну задницу сейчас из ям не вытащишь». Тут перед ним в землю врезается граната. Он падает, ощупывая голову – вроде в порядке. Кричит прямо в ямы справа и слева:
– Батарея! Беглым на тысячу!
Оба орудия стреляют. Райзигер – прыжками дальше. Второго орудия слева уже не видно. Куча металлолома утонула в грязи. Оно и к лучшему: так расчёты продержатся подольше. Кричит:
– Первому – беглым на тысячу!
Стреляют уже три орудия. Работают как часы. Но всё очень неудобно. Предписанные уставом способы отставлены. Все прижались к защитным щиткам. Заряжающие – на карачках у края снарядных ям.
Спустя минуты выстрелила и пушка по правому флангу. Райзигер видит с левого фланга, что командир и наводчик там лежат мертвые. За них теперь наводит Россдорф. Ну, значит, порядок. Командир орудия там пока не нужен. Капитан справится.
Батарея стреляет, стреляет и стреляет на тысячу метров.
Враг всё барабанит.
Медленно темнеет.
Ох ты, бог мой, с передка снова идут пехотинцы. Райзигеру видно, как там, впереди, движутся люди. Он подскакивает к капитану и показывает: «Прекратить огонь!».
Зиберт подносит к глазам трубу:
– Это англичане!
Враг всё барабанит.
Канониры таращатся поверх щитов орудий: в десяти метрах перед ними появляются англичане.
Сколько их?
Трудно сказать. Движение заметно с разных сторон.
– За карабины!
У среднего орудия уже пошел треск. Обстрел бросили. Канониры, выскочив из-за щита, лежат на холме и ведут огонь.
Англичане поднимают руки!
Враг всё барабанит.
Напротив третьего орудия прямое попадание ложится прямо в быстро приближающуюся группу: шестеро взлетают в воздух.
Тем быстрее остальные. Десять, двадцать, тридцать ползут на холм! У них уже нет оружия. Насколько это возможно при обстреле, они поднимают руки вверх.
Пленные? Это что, пленные?
Что с ними делать?
Времени терять нельзя, противник барабанит, батарея должна вести беглый огонь.
– Беглым огнем! – орет капитан.
Тут он на миг задумывается: что делать? В конце концов, оставлять врагов на позиции, возможно, неправильно. Кто знает, как всё обернется? Они же могут батарее ударить в спину.
– Россдорф, уберите этих с позиции. Проследите, чтобы они исчезли как можно быстрее.
Россдорф смотрит на них. На них жалко смотреть. Лежат прямо под стволами, измученные, грязные, испуганные. Ничего не поделать. Он должен сплавить их дальше в тыл, под огонь их собственных батарей. Они, конечно, не хотят, смотрят на него умоляюще, но их отгоняют пинками. Ничего не поделать.
Один за другим они бросаются прочь и скрываются вдали. Тех, кто доберется, там уже соберут и транспортируют в Цоссен.
Враг всё барабанит.
Зиберт осматривает позицию: боеприпасы скоро кончатся! От орудия к орудию передают приказ: «Прекратить огонь, укрыться!».
Капитан, Россдорф, Штиллер и Райзигер теперь сидят вместе.
Враг всё барабанит.
Откуда вообще взялись эти пленные? Это добрый или плохой знак? Только бы узнать, черт подери, верно ли отрабатывает батарея на тысячу метров. Или что там творится? И да – снаряды! Снаряды! Взгляд на небо: самое позднее через час должно стемнеть. Сможем ли тогда отправить связного в тыл? А может, вахмистр, проклятый дебил, наконец-то по собственному желанию проявит к нам доброту? Зиберт высовывает голову из ямы и снова пригибается:
– Господа, мне всё это кажется крайне скверным. К нам из тыла никому не добраться. Просто посмотрите на это.
Все выглядывают наружу. Враг всё барабанит.
Штиллер:
– Что ж, герр капитан, я готов попытаться.
– Что?
– Попытаюсь добраться до передков.
Райзигер слышит и не верит. Штиллер хочет пойти? Ого, Штиллер добровольно вызвался? А я, разве я не должен, разве это не мой долг?
Он думает и в тот же миг отказывается. Нет уж. Не надо добровольно, ну нет, я не хочу добровольно.
Тут он слышит голос Россдорфа:
– Снаряды идут, герр капитан.
Все головы высовываются наружу! Да, снаряды!
Во весь дух мчатся три повозки. У одной только две лошади и один ездовой. На второй шесть лошадей и один всадник на первой из них. Второй ездовой свисает с козел, запутавшись в упряжи, его живот распорот, голова волочится по грязи.
Артиллеристы выскакивают из ям. Корзины сюда!
Вскоре на батарее достаточно гранат, чтобы еще какое-то время поддерживать беглый огонь.
Повозки с боеприпасами уходят обратно.
Слава богу, нового приказа открыть огонь нет. Так что батарея пока может сидеть по укрытиям. Тем временем Зиберт обдумывает, как установить, много это или мало – тысяча метров.
Враг всё барабанит. По крайней мере нашу 1/96 он пока щадит.