20 июля
Западный театр военных действий
Группа армий «Немецкий кронпринц»:
Битва между Эной и Марной идет своим чередом… Ночью мы скрытно для противника отвели войска южнее Марны – на северный берег реки.
21 июля
…Вчерашний день на поле битвы по уровню достигнутого командованием и войсками, по своему победоносному итогу стоит в одном ряду с крупными успехами, одержанными ранее на этом участке… В ночное время, не встречая помех от противника, мы заняли оборону в районе к северу и северо-востоку от Шато-Тьерри.
22 июля
…Вчерашний день боев вновь привел к полному успеху немецкого оружия.
29 июля
Наши передовые позиции оставлены, как и планировалось… Наши передовые подразделения отступили на новые позиции, как и было приказано.
Немецкому народу:
Начинающийся ныне пятый год войны не освободит немецкий народ от дальнейших лишений и испытаний. Но что бы ни случилось, мы знаем, что труднейшее уже позади… Священный долг требует от нас сделать всё, чтобы бесценная кровь не была пролита напрасно. С нами Бог!
Германской армии и германскому флоту:
…На западе противник чувствительно пострадал от ваших атак. Выигранные за последние несколько месяцев полевые сражения относятся к числу наиславнейших деяний в истории Германии… Нас страшат не американские армии, не их численное превосходство, но дух, решающий исход всего.
…дабы отодвинуть нашу линию… отводим наши войска… заняли оборону… Назад, назад, назад: полный успех немецкого оружия!.. дух, решающий исход всего!..
Нет-нет, об этом не слишком задумываешься, сидя ночами у аппарата и слушая поступающую фронтовую сводку. Нет-нет, особо не думаешь об этом, получая все эти предписания, воззвания.
Но что-то каждую ночь копится, что-то обваливается крошевом. От каждой сводки, каждого призыва.
Нет-нет, об этом не думаешь. На это времени нет.
Это всё слишком отвлеченное, а тут, на фронте, думаешь только о чем-то близком, повседневном, все решения и заботы – на минуту вперед. День разбивается в виде мозаики из двадцати четырех часов по шестьдесят минут каждый: каждая минута – поле битвы. Поступков требует она.
По крайней мере так думает Райзигер.
Капитан Бретт уехал. Замещает его капитан из ландвера[45]: с седыми волосами, морщинистым лицом, трясущимися руками. Остается его только пожалеть: такой он старый и неуверенный в себе. Воистину, какой-то обломок тыловой глубинки. Непонятно вообще, кто додумался одеть этого старика в военную форму.
Так что приходится трудно: адъютанту-лейтенанту Райзигеру нужно руководить дивизионом через голову командира. Капитан просто ставит подпись под каждым донесением и кивает на каждый приказ. Всякий раз глаза у него одинаково беспомощны. Он благодарен, когда приходится поменьше подписывать и поменьше кивать.
Под его началом подразделение теперь бросают то туда, то сюда. Позиции меняются один-два раза в день.
– Герр капитан, седьмая докладывает: у них с утра восемь убитых.
– Да, Райзигеру следует позаботиться о пополнении.
– Герр капитан, в девятую не поступает боеприпасов.
– Да, конечно, пусть обратятся напрямую к дежурному офицеру.
Посреди ночи:
– Герр капитан, прибыл унтер-офицер. Восьмую час назад взяли американцы. Кто не убит, все в плену.
– Да, герр лейтенант Райзигер, доложите в полк. Немедленно. Нужно как можно скорее запросить новую батарею.
После нескольких часов бесплодных попыток Райзигер связывается со штабом полка. Полковой адъютант ревет в трубку:
– Я вам что, орудия родить сейчас должен? Не говоря уж о том, что мы несколько дней не получаем пополнения личного состава. Третьему дивизиону вместе с двумя другими батареями оставаться на позиции!
Но их хватает только на сорок восемь часов. Потом оказывается, что и в соседних подразделениях дела не лучше. В тот же день в первом дивизионе выбывают две батареи, во втором – еще одна.
И вот полк, сократившийся в составе примерно на пятьдесят процентов, отводят в тыл.
Нач. Ген. шт. действ. армии.
Ia № 9845 сов. секр.
Секретно! Передать с офицером!
Гл. штаб-кв., 16 августа 1918 г.
Генералу от артиллерии,
королевскому государственному и военному министру
г-ну фон Штайну
Постановлением Военного министерства № 1101/7.18 объявлено, что по ряду преступлений вместо прежнего минимального срока в четырнадцать суток строгого ареста будут применяться четырнадцать суток ареста средней степени. Помимо этого, действие этого закона распространяется на сроки, не отбытые до его вступления в силу. Мне неизвестно, обнародован ли уже этот закон, однако, выслушав мнения нескольких командующих армиями, могу лишь возразить против введения в силу этого закона, как и против любого смягчения наказаний, поскольку и то и другое не соответствует подлинным интересам действующей армии. В войсках всё громче звучат призывы вернуть наказание в виде связывания[46] – за трусость и другие тяжкие проступки, к сожалению, ставшие обычным явлением. Пожелание это тем более оправданно, что, несмотря на все указания, несмотря на постановление Военного министерства от 22 июля 1918 за № 7385/18 С4, наши суды склонны к мягкому применению законов, что не соответствует текущему уровню падения дисциплины. Ущерб, причиненный таким непонятным отправлением правосудия, возмещению не поддается.
Трудно отвести полк на отдых. Потому что – а где взять отдых? Да, раньше, когда был сплошной фронт, когда артиллерия противника была вкопана, когда можно было понять или высчитать дальность его обстрела, тыловой район располагался в каких-то километрах позади передовой.
А что такое отдых сегодня?
Стоит подразделение в каком-нибудь лесу, вроде бы в безопасности. Обозами приходят боеприпасы, раненые, вестовые – и вдруг: ой, противник далеко, но снаряды его уже ложатся всего в получасе езды от этого леса.
Остается смотреть на часы и переживать это вновь и вновь: вот до обстрела всего четверть часа. И скоро место отдыха становится местом битвы. В отдыхающие порядки вклиниваются отступающие колонны. Что это за отдых?
Раньше, конечно, иногда налетал аэроплан. Само собой, сброшенная бомба могла убить двоих-троих и сбить всех с толку. Но в таком случае просто укрывались как могли. Понимали: ну что может самолет? Бомбы сбросит, ну две или три, может, попадет, а может, и нет. В итоге развернется и полетит назад. И снова отдыхаем.
А теперь? Вместо одного аэроплана идут эскадрильи по двадцать штук. Плотно сбившись, почти крыло к крылу. Вместо двух-трех бомб стало шестьдесят–сто. Когда их сбрасывают, когда стая поворачивает назад, приходит следующая, крыло к крылу. Так длится день и ночь. Что это за отдых?
Редко когда удается по-настоящему отдохнуть хотя бы сутки.
Третьему дивизиону, похоже, пока везет.
Вот лес. Полянка размером с базарную площадь. На ней пруд, дающий воду. Идеальный привал. Батареи распрягли, лошади стоят в поводу между деревьями, жуют мох и древесную кору. На краю опушки, в паре сотен метров, для солдат и офицеров поставили палатки. Хорошее прикрытие от самолетов, но и с видом на поляну, на солнце. С доступом к воде. Так что можно осторожно кашеварить.
В стороне от батарей еще две палатки: там штаб, капитан с Райзигером, Шлумпе и Винкелем.
Постоянный грохот, грохот. Как легко к нему привыкают. Всё это далеко, как будто гроза.
Несколько часов назад одну батарею отправили из дивизиона в тыл. Узнали, что там пункт снабжения. Так что надо получить еды, да побольше. В последние дни и недели паек состоял из одного мерзкого картофельного хлеба и скрипящей на зубах консервированной колбасы. Может, удастся получить мяса? Или немного сыра? Или рыбы?
Но расчеты не могут ждать, пока вернется обоз. А павшие лошади на что? Повсюду, где на пути их батарей попадались убитые животные – а ими дороги были просто завалены, – канониры спрыгивали с орудий на ходу, крупными ломтями срезая конское мясо.
Всё это теперь жарят на маленьких, тщательно укрытых очагах. Жрут наполовину сырое. Хорошо же!
Две повозки возвращаются: ничего не дают, кроме картофельного хлеба и сахара – желтоватой, растекающейся субстанции. Однако – тут общий рев – есть на каждую батарею по бочонку шнапса. О да, срочный приказ: раздать шнапс!
Напирают на бочонки.
Стой! На каждой батарее одно и то же: командир кричит «Стой!». Нет-нет, так не пойдет. Пересчитаться. В каждой емкости по две полные кружки шнапса на человека. Многовато. Вечером каждый получит по одной, а вторую завтра. Кстати, кто за снабжение штаба? Ему налить немного сверху. Отлить у восьмой батареи.
Да, штаб получает добавку. Денщик капитана усмехается, показывая посудину в проеме офицерской палатки:
– Герр капитан, у нас сегодня арак[47].
– И всё?
– Герр капитан, еще хлеб. И сахар. Если герр капитан не против, я испеку для господ офицеров «Бедного рыцаря»[48]. У меня остался маргарин. А если господам угодно, потом можно грог. Похолодало немного. Что скажет герр капитан?
Так и сделали.
Райзигер наполняет кружки из подогретой посудины:
– Позвольте, герр капитан…
Вполголоса, больше сам себе: