— Начну бить с коэффициента трудового участия. На первый взгляд, все вроде бы правильно: сильный — слабый… Но лодыри бывают и сильными, а передовиками — физически слабые. Так что определить вклад каждого, сидя в кабинете, невозможно. И в поле его не определишь. Ну, вот соберутся сейчас трое работяг и решат: плохо ты поработал, товарищ Санаев, понизим тебе коэффициент трудового участия, получай-ка наполовину меньше товарища Эргашева.
— Почему трое?
— Ну, пятеро, семеро. Какая разница! Все равно произвол. Нет в кодексе законов о труде статьи, которая бы разрешала так штрафовать людей. И коэффициент твой потому надуманный и незаконный. А еще — оскорбительный.
Назар поднял на Юлдаша удивленный взгляд. Тот разгорелся от спора.
— Да, оскорбительный! Он не учитывает человеческих отношений.
— Как же быть?
— А вот так. Считать, что все равны. Ведь если кто-то в чем-то слабее, то в другом он сильнее. Вон на том тракторе Далимов работает: его можно вместо домкрата использовать. А на другом тракторе Шамсиев вроде бы и слабенький, не дотянется никогда до Далимова, но зато поломки мотора по слуху определяет. Знаешь, сколько он времени нам сэкономил! Один силой берет, другой — умением, а выигрываем все вместе. Так зачем же нам взвешивать каждого? И на каких весах можно определить, кто больше дает пользы, а кто меньше. Да и надо ли?
— Но при трудоднях тоже определяется участие в труде?
— Правильно. Вот сейчас мы выполняем одну работу и каждому запишем по трудодню. А если я полдня поработаю — в город, к примеру, потребовалось съездить, — запишут полтрудодня. И так ежедневно. Трудодни накапливаются, каждый ведет им счет. В конце года полученная прибыль делится на сумму всех бригадных трудодней, умножается на свои — вот и сумма твоего заработка. Просто, наглядно, а потому и мобилизует бороться за каждый свой трудовой день. Приблизительно у нас каждый знает, сколько он заработал сегодня. А попробуй подсчитай так же просто заработок при ваших коэффициентах, всевозможных надбавках за классность, за опытность, еще черт знает за что, да еще при авансировании — с ЭВМ не управишься. Так что трудодень и тут выгоднее.
— Так вы на трудоднях?
— Переходим. Сейчас пока некоторая неувязка с администрацией. Кое-кто побаивается, что обвинят в возврате к старому.
— А ты?
— А я убедил бригаду. Рузметову сказал. Он заинтересовался, велел проштудировать опыт по трудодням, накопленный ранее. Изучаю.
В середине дня работу прервали и поехали на полевой стан. Перед обедом полагался душ. Разделись в пристройке. Рабочие топтались на месте, заговорщически поглядывая друг на друга, потом предложили Назару, как гостю, первым войти в душевую. Поняв, что ему приготовлен сюрприз, Назар прикинулся простачком и, шагнув за порожек, наступил на резиновый коврик — тут же из рожка и снизу, и со всех сторон на него хлынули струи воды. Именно этого он и ожидал, но все равно затрепыхался в струях, как птица в сети, чем оправдал ожидание развеселившихся рабочих.
После душа ноги сами понесли его на запах шурпы. Обедали в комнате с затемненными окнами и кондиционером. Назара посадили на почетное место, и на этом кончились восточные церемонии. Касы дымились парком, и все дружно заработали ложками. Вошла повариха с ляганом отварного мяса, подала его Юлдашу и вышла. Юлдаш покрошил мясо ножом, выставил ляган на середину дастархана и принялся доедать шурпу.
— Повариху нанимаете? — поинтересовался Назар.
— Угу…
Потом пили чай. Молчали, прислушивались к тихо звучащей музыке. Парни отодвигались от дастархана, ложились на курпаче, и кое-кто блаженно засыпал. Назар тоже прилег и тут же уснул.
После короткого сна опять вышли в поле. Назар заметил по часам, что отдыхали три часа, как заведено и у них в бригаде, но здесь после отдыха он ощутил прилив сил и бодрости необыкновенный. Обязательно заведем у себя такой же порядок, решил он.
И снова засыпка удобрений, разговоры.
— Ты извини за молчание за столом, — сказал Юлдаш.
— Я понял: ритуал.
— Ни в коем случае. Просто разговоры и смех взбадривают, долго не уснешь.
— Душ тоже бодрит.
— Горячий расслабляет. А потом горячий обед — опять расслабление, и короткий сон. В санатории так научил врач. Сделали — понравилось ребятам. А производительность — сам видишь! Трудодень работает!
Это было приглашение к продолжению начатого до обеда разговора, но Назара интересовало много других вопросов.
8
Зина пребывала в ожидании каких-то волнующих событий. Мать следила за ней и, все понимая, вздыхала тайком. Степан Матвеевич не понимал тревоги жены.
— Чего дергаешься? Заговорит о замужестве — отдадим.
— За кого?
— Дело молодое — договорятся. А к свадьбе, пожалуй, надо готовиться. Бычка у Салимова куплю. Говорил он сегодня, что продаст одного.
Сама Зина ждала чего-то, что поможет ей понять себя, разобраться в своих чувствах. Неделю назад Бекташ объявил ей, что до начала уборочной они должны пожениться, и на другой день уехал в Тюмень продавать чеснок, чтобы набрать денег на свадьбу.
А Назару она давно простила оплошность. Совсем не сердилась на него. Но что же он не подходит?
В этот день на обед она приехала с поля раньше обычного, помылась под душем и, прогретая горячей водой, в легком платье остывала на скамье, привалясь к стволу. С поливавшихся полей веяло прохладой. За кустами гранатов слышалось, как готовила обед у летней печки мать. Зина собралась пойти помочь ей, но почувствовала на себе чей-то взгляд. Оглянулась и увидела Назара. Он стоял на тропке и не решался подойти. Зина улыбнулась, и неуверенность в его глазах исчезла. Он подошел к ней и сел рядом.
— Воду на вторую карту дали? — спросил он.
Она кивнула. И Назар растерялся, не зная, о чем говорить. Все заранее заготовленные варианты объяснения в любви вылетели из головы, и он снова заговорил о работе.
— А я арык продлил — чтоб третью карту поливать.
— Я видела. Ты опять с Джахангиром поругался?
— Получилось так…
— Ты не ругайся с ним… пока…
— Почему?
— Ну… Так надо… Я сон видела. А сны иногда сбываются. Даже в газете писали, что по снам болезни узнают. У меня вырезка есть, могу дать почитать.
— Дай. А что ты видела?
— Неважно, — уклонилась Зина от ответа. — В общем, ты поберегись его.
— Я сам против него иду. Обидно будет, если не поддержат.
— А кто поддержать должен?
— Все. И ты тоже.
— Да я же не знаю ничего. Это вы с отцом все шепчетесь.
— Надо, чтоб убрали его. Сняли с завотделением. Не захочет он работать по-новому и нам не даст.
— По-новому, как мы?
— Как мы, только лучше еще надо, — вздохнул Назар, вспомнив бригаду Юлдаша. — А у нас не получается лучше. Я не пойму, почему? Ведь вначале все дружно взялись, а вот опять стали, как под принудиловкой. Помнишь, ветер был? Иссушил ростки. Их бы полить скорей, а Урун на базар просится: отпусти и все тут! Бекташ уехал… без спроса.
— Ему жениться надо, — сказала она как бы между прочим и испытующе поглядела ему в глаза. Назар выдержал этот взгляд и сказал твердо:
— Мне — тоже. Зин, я тогда не так сказал… Все перепуталось.
— Я поняла.
— Я тоже понял. Дурак я был, да?
— Что ты понял? — заволновалась Зина.
— Понял, что ты тревожилась за меня.
— Придумал тоже! — зарделась она и отвела глаза в сторону.
— А я поверил, — заявил Назар, теперь уже смело глядя ей в глаза. — Когда ругался с Джахангиром, то специально уступил ему — и ты пожалела меня: мол, что поделаешь. А когда пошел в разнос — он слово, а я два, — ты встревожилась.
— Да потому что не переспоришь его, а бригаде навредишь, — нахмурилась Зина. — Посмотри-ка, смелый какой стал!
Разговор их опять мог не завершиться, потому что сквозь кусты увидели подъехавших на «Жигулях» Джахангира и Бекташа.
— Зин, а мы поженимся?
— Я другого люблю, — сказала она и почувствовала, что затрепетала при виде Бекташа.
— Не любишь… Не любишь! Ведь не видишь его во сне?! Не тревожишься?! Нет?! — почти кричал Назар.
— Вон он приехал с Джахангиром, — кивнула она на кусты. — Ты хочешь выгнать его из бригады?
— Это решит совет бригады, — поднялся Назар, услышав ненавистный голос Бекташа. Посмотрел ей в глаза и добавил: — И ты будешь решать.
— А ты не решай. И не деритесь опять, а то бинтовать здесь нечем, — усмехнулась она и, видя, что Бекташ направился к ним, метнулась за кусты, обошла их с другой стороны, чтобы не сталкиваться с ним.
Бекташ подошел к Назару, сверля его насмешливо-презрительным взглядом. Он был в новом костюме из вельвета в мелкий рубчик, в модных туфлях на высокой подошве, в руке крутил, держа за дужку, блестящие и, наверное, дорогие очки.
— Привет, бригадир, — сказал Бекташ, закрывая глаза темными очками, по Назар успел заметить, как покосился он в сторону кустов, за которые ускользнула Зина. Не подавая руки, он всем своим вызывающим видом говорил, что пришел сюда вовсе не приветствовать. — Вижу, ты времени не теряешь. Оформляешься, не отходя от кассы.
— Привет, — ответил Назар с такой же насмешкой. Поднялся со скамьи и встал напротив него. — О кассе — это ты о себе намекаешь? Из Тюмени пришла телеграмма, что задержали тебя за спекуляцию чесноком.
— За продажу! А не за спекуляцию. Разницу уловил? Так и дыши. А теперь я тебя буду спрашивать. Ты когда отстанешь от нес? Учти, в этих делах ты мне не начальник. Моя она! Я с ней первый начал…
— Первый — это, конечно, очень важно! — сыронизировал Назар. — Зина тут не в счет.
— А что? — выжидательно уставился на него Бекташ, и в его глазах притаился злой огонек.
— А то, что может она не тебя, первого, выбрать, а кого-нибудь второго.
— Тогда я тебе шею сверну, — кинулся на Назара Бекташ.
— Убери руку!
И вдруг между ними, раздвигая и расталкивая их по сторонам, поднялась фигура Шалдаева.