Потом каждый, кто был тогда на улице, начнет усиленно припоминать, что видел и чувствовал в те секунды, пока длилось землетрясение, и окажется, что в памяти остались сущие мелочи. Один различил, как зазмеились по стене ближайшего дома рваные трещины. Другого поразило, с какой скоростью взвивались над домами, над улицей клубы пыли. Рядом с Николаем и Сергеем приткнулся к штакетнику самосвал с наглухо закрытой пустой кабиной, и Николай изумился тому, что эта громадина принялась переваливаться с боку на бок на своих рессорах. Плясала многотонная железяка под пенье земли! Сергей же почти ничего не увидел, кроме пьяных столбов и завалившихся труб на крышах, да и то потому, что на них показал Николай.
Ему стало на мгновенье смешно от нелепостей, творившихся вокруг. Он точно наблюдал чью-то глупую выходку. И до него с большим опозданием дошло, почему истерично вскрикнули женщины, почему бородач в джинсах и батнике, явно из приезжих, замахал руками и завопил так, что на лбу его вздулась жила:
— Подальше от домов! Могут завалиться!..
Время будто растянулось. В немногие мгновенья, вместилось паденье стены одного из домов: рухнув на тротуар, она выдохнула из себя мутное, дерущее горло облако пыли; движение газетного киоска, который пронзительно заскрипел и, словно в обмороке, привалился к акации, росшей рядом; взлет водяной струи из-под уличной колонки, что выставила свой мокрый хоботок неподалеку от штакетника…
Пугливо и враждебно глянул Сергей себе под ноги. Должно быть, такие же чувства испытывал и Николай: он ругнулся, рассматривая асфальт.
— Ишь прет из матушки-кормилицы! С чего бы?
У Сергея изменился голос от страшной мысли:
— Слушай, а ведь в домах — люди…
Теперь они пропустили момент, когда затих, наконец, подземный гул и земля вновь стала неподвижной. Их отвлек истошный крик:
— Школа!
С этой секунды время для Сергея помчалось немыслимо быстро. Ему казалось, что они с Николаем, со всеми, кто находился на автобусной остановке, никогда не добегут до школы, чьи четыре этажа сверкали под солнцем вроде бы совсем близко. Он задохнулся, добежав до серой кирпичной стены и обнаружив, что стекол-то нет, блестят одни осколки. Со всхлипом набрал воздух, огляделся по сторонам.
Толпа напуганных ребятишек жалась к прутьям ограды, подальше от здания. Раскинув руки, чтобы какой-нибудь несмышленыш не кинулся в школу, их заслонили собой бледные осунувшиеся учителя.
На крыльцо взбежал бородач. Сергею бросилось в глаза, что батник на его спине пересекла наискосок узкая красная тесьма. Задело чем-то человека.
Бородач бросил учителям, кивнул на входную дверь:
— Там остался кто-нибудь?
— Не знаем!..
Бородач исчез в дверях. Сергей бросился за ним, подхваченный чувствами, которым не нашел бы объяснения. Глянув через плечо, успел заметить, что следом идет Николай. Уже в коридоре услышал, как зычно скомандовал кто-то у дверей:
— Назад, всем не входить!..
Бородач, привыкший, судя по всему, распоряжаться, выпалил:
— Проверяйте каждый класс! Под партами.
Началась сумасшедшая гонка по коридорам. В ней повторялись одни и те же действия: следовало рвануть ручку на себя, забежать в класс, вскочить на парты, промчаться по ним, заглядывая во все углы, выскочить в коридор и нестись дальше. Рывок двери, класс, рывок, класс, еще рывок. То в одной комнате, то в другой он замечал пугающие трещины, а то и щели поперек стен. В уборной на четвертом этаже на кафель легла полоса света, бившая из угла. Там стены отошли друг от друга на добрую ладонь. Сергею почудилось, что вот сейчас они повалятся на улицу, и ему пришлось от них отвернуться, чтобы взять себя в руки.
Детворы нигде не было, и по мере того, как все меньше оставалось непроверенных классов, становилось спокойнее. До Сергея лишь однажды донесся из дальнего конца коридора голос бородача и детское всхлипыванье. Нашел-таки парень какого-то трусишку, залезшего под парту.
В соседнем классе явственно послышались шаги. Сергей суматошно вбежал в него и облегченно вздохнул, увидев Николая. Тот прохаживался по комнате, приходя в себя после бега по этажам, потный, шумно дышащий, и разглядывал стены, на которых висели портреты стариков в допотопных пиджаках, и шкафы с вылетевшими стеклами.
Перед одним из шкафом лежали битые приборы. Николай поднял неизвестно как уцелевший стеклянный сосуд на подставке и перенес его на подоконник, чтобы кто-нибудь ненароком не наступил.
— Дает стихия прикурить!.. — Он рассматривал сосуд, внутри которого на тонюсеньком стерженьке застыло нечто вроде детской вертушки с растопыренными лопастями. — Серега, не знаешь, что это такое?
— Не припомню! — Сергей на всякий случай заглянул за шкафы. — Что-то по физике.
Николай переставил сосуд на освещенный солнцем край подоконника, чтобы получше рассмотреть, какая диковина ему попалась. И замер, потому что свершилось чудо: лопасти дрогнули, пошли по кругу, и вот уж вертушка плавно и бесшумно закружилась! Без моторчика!
Не веря собственным глазам, Николай поднял прибор, осмотрел подставку. Гладкая массивная дощечка, ничего больше. Поставил прибор на место, и лопасти, замедлившие было свое кружение, слились в стремительное серебристое кольцо.
— Гляди, Серега! — Николай забыл на минуту, зачем они здесь. — Где тут моторчик? Не может она без моторчика!..
В комнату заглянул бородач, смерил обоих тревожным взглядом.
— Что случилось?
— Слушай, друг! — В голосе Николая промелькнуло смущенье. Он приложил руку к груди, заранее извиняясь, что в такой момент интересуется чепухой. — Может, знаешь, отчего она вертится? Чушь, конечно, но заело.
Бородач непонимающе вгляделся в него, покачал головой, молча осуждая за нелепый сейчас вопрос.
— В школе разве не учился?
— Почему же? Да всего не упомнишь…
— А не боишься, что в данный момент, когда ты любопытствуешь, тряхнет вторично, что полетим мы с тобой вверх тормашками?
Сергей тотчас глянул на стены, словно ожидал, что они вот-вот завалятся. И удивился спокойному ответу Николая:
— Сразу второго толчка не бывает, еще по Ташкенту знаю. Попозже обязательно тряхнет, а пока будет тихо.
— Значит, опытный по части землетрясений? — сбавил тон бородач.
— Я, друг ты мой, по всему опытный… Так отчего, говоришь, вертушка крутится?
Покоренный выдержкой Николая, бородач подошел к прибору и заслонил его ладонями от солнца. В серебристом кольце замелькали темные провалы: лопасти замедляли круженье. Бородач направился к двери, считая, что все растолковал достаточно доступно, но, поскольку Николай с Сергеем продолжали недоуменно смотреть, как вертушка опять набирала скорость, нетерпеливо кинул:
— Прибор наглядно показывает, что солнечный свет давит. В колбе — вакуум… Пошли, товарищи!
Уже направляясь к двери, Николай многозначительно поджал губы и подмигнул Сергею.
— Понял? Свет! Невесомый, ласковый, а давление оказывает.
— Ну и что?
— А то, — поставил он точку. — Двигай!..
Ребят, ни старших, ни младших, больше не обнаружили. Во дворе застали лишь двух учительниц, которые встречали подходивших школьников и отправляли их назад, домой. Мальчишки восторженно свистели, радуясь, что уроков не будет.
Улица также обезлюдела. Редкие прохожие шли по ее середине и неохотно уступали дорогу машинам. А солнце светило по-прежнему безмятежно. Равнодушное и далекое небо было пустым. Только из-за домов, со стороны головных сооружений, заползало на него грузное облако.
Высоко протрещал зеленый вертолет. Его кабина напоминала скорбное лицо с непроницаемыми глазницами и коротким округлым носом, опущенным книзу.
Одна и та же мысль завладела всеми троими: Аланга стала похожа на разбомбленный во время войны город. Черепичные крыши облысели, обнажив стропила, за рухнувшими стенами трех или четырех домов открылись миру во всей своей обнаженности комнаты с кроватями, шкафами, стульями… И всюду лежала желто-серая пыль. Она висела и в воздухе, душная, сухая. Ветер, обычно поднимавшийся в Аланге с восходом солнца, сегодня что-то запаздывал.
Из-за поворота вынырнул «уазик», битком набитый людьми. Увидев среди них кого-то из знакомых, бородач поднял руку, однако машина пронеслась мимо, клонясь от перегрузки набок, и лишь донеслось до них:
— Головные горят!
Облако, заползавшее на небесную крутизну, растекалось вширь, и теперь легко различались его грязно-черные дымные бока. Глянув на них, бородач, а за ним и Сергей сорвались с места и что есть духу кинулись вслед за «уазиком». От грязи ли, от того ли, что царапина на спине бородача продолжала кровоточить, красная тесьма на батнике стала шире и выглядела ленточкой лидера в этом бешеном беге.
Николай машинально шагнул за ними, но, подумав, заторопился в противоположную сторону, к дому Турсынгуль.
Там, у подъездов, собрались жильцы — из тех, кто остается по утрам дома: старики, молодые матери, дети. Николай приготовился к гвалту, плачу, перебранке перепуганных людей. Однако все они вели себя сдержанно, ходили неспешно, разговаривали с длинными паузами. Каждый старался скрыть, что ошеломлен, растерян и не имеет ни малейшего представления, как жить дальше. Дом перевит трещинами, в квартиры заходить нельзя, потому что в любую секунду толчки могут повториться. Нет на руках ни вещей, ни документов, ни продуктов, детей и то нечем будет накормить в обед. Единственное утешение — в том, что хоть не убило и не ранило никого. Редкостное счастье: землетрясение произошло как раз тогда, когда люди покидали квартиры, чтобы идти в школу, на работу, в магазины — если, конечно, можно говорить о счастье, когда речь идет о стихийном бедствии.
Николай приблизился к дородной старухе, сидевшей на перевернутом ящике и без конца теребившей платье на коленях.
— Мамаша, у вас тут Турсынгуль с сыном живут. Не видали?
— Равшанчик здесь бегает, — ломким голосом произнесла она. Челюсть у нее ходила из стороны в сторону, чуть подрагивала голова. Видно, страху она натерпелась сверх всякой меры. — А Гуля убежала на пожар, только попросила сына в дом не пускать. Мы следим!..