— Правильно, все правильно, Лизавета. Можно было б и по почте, и телеграфно…
Он подошел к подоконнику с полосками бумаги, а Елизавета Алексеевна убрала со стола один прибор.
После того утра, когда Валера маячил у ворот университета, дожидаясь Галю, после торопливого, на ходу, разговора с ней он затосковал еще сильнее. Все ему тогда не понравилось: и эти парни-студенты, виновато-снисходительно приглашавшие его к себе в общагу, — на фиг он им нужен, и жалость ихняя на фиг ему нужна, — да и сама Галя… Впрочем, его неотвязные мысли о Гале распрыгивались в разные стороны: то ему хотелось сию минуту мчаться к ней и, глядя на нее, цепенеть от восторга, то он готов был бежать куда попало, лишь бы не видеть ее никогда. И хотя она сказала ему у ворот университета, чтобы он звонил ей, приходил к ней, Валера долго терпел, не подавая о себе никакой вести. Терпел он мученически, позволяя себе лишь изредка набирать в телефонной будке неподалеку от ее дома знакомый до дрожи номер и, когда трубку брала Галя, замирать не дыша.
Сюда, к ее дому он приходил, когда становилось совсем невмоготу. Все корпуса новых многоэтажных зданий были здесь одинаковы, но только не для Валеры. Ее дом, ее подъезд и в особенности одно большое окно ее комнаты были мечены его страданием, его унизительной робостью.
И вот в один из поздних осенних вечеров он наконец решился. Решение пришло не сразу, Валера долго бродил вдоль этого дома по противоположной стороне широкой, пустынной в этот час улицы; здесь в ряд стояли несколько телефонных будок, каждая зазывала его к себе в нутро, но он крепился до той минуты, покуда не увидел, как вспыхнул яркий свет в желанном окне. Тут уж Валера не выдержал и, не давая себе опомниться, шагнул в ближайшую будку. Быстро набрал номер и осевшим от волнения голосом произнес:
— Галю мне.
— А кто ее спрашивает?
Это был голос Ирины Владимировны, Валера узнал ее и продолжал молча держать трубку вспотевшей ладонью.
— Кто спрашивает Галю? — Тон ее чуть построжел. — Это, вероятно, вы, Валерий?
Он сдавленно ответил:
— Я.
— Прежде всего, следует поздороваться, Валерий.
— Здравствуйте.
— Надеюсь, вы помните, как меня зовут?
— Ирина Владимировна.
— Правильно, Ирина Владимировна. Значит, и надо произносить: здравствуйте, Ирина Владимировна.
Он покорно повторил:
— Здравствуйте, Ирина Владимировна… Мне Галю.
— Гали нет дома. И вообще, она сейчас очень занята. Очень. Я думаю, Валерий, что вам следует, хотя бы временно, воздержаться от звонков. Это мой вам дружеский совет.
И в трубке так сильно щелкнуло, словно ему врезали по уху.
— Зараза! — прошипел Валерий. Из будки он вышел не сразу, постоял тут, распахнув ногой дверь и дыша часто, как после длинного бега.
А Ирина Владимировна положила трубку, сидя в гостиной подле телефона. И именно в этот момент из ванной вышла Галя. Она заглянула в гостиную.
— Кто звонил, мама?
— Не знаю.
— Валера?
— У него очаровательная манера не представляться, поэтому не знаю. Возможно, и он.
— Не выламывайся, пожалуйста. Прекрасно знаешь, кто звонил.
— А я вообще не понимаю, что́ у тебя может быть с ним общего?!
— Перестань. Прекрати. Надоело.
— Два месяца случайного знакомства в стройотряде. У мальчишки девять классов образования, работает каким-то слесарем… Хорошо, хорошо, мне, как и тебе, совершенно безразлично социальное происхождение, мы обе с тобой воспитаны советской властью. Но ведь духовный уровень нам не безразличен? Когда Валерий был у тебя, я пыталась говорить с ним, — это кошмар: он же двух слов связать не умеет!..
В раздражении Галя уже давно заткнула руками уши и, пройдя к себе в комнату, разложила на столе учебники.
— Ты права, ты всегда права, во всем права… — Она яростно захлопнула дверь в свою комнату.
…Валера был не в силах уйти с этой улицы. Если Гали нет дома, то он должен дождаться ее здесь, она ведь сама сказала, чтобы он звонил и приходил. Ему казалось, что, как только она покажется сейчас из-за угла, как только она своим появлением затмит всю улицу, он бросится к ней и тотчас найдутся в горле такие слова, которых она никогда не слыхала от своих студентов и не читала ни в одной книжке. Он всегда вел себя с ней, как последний сопливый пацан, а он взрослый мужик и хлебнул в жизни такого, что никому им не снилось.
Он ходил от угла до угла огромного корпуса, поминутно оглядываясь, чтобы не пропустить появление Гали. Он курил одну сигарету за другой, глуша в себе накипавшую муть: надежда и отчаяние взбалтывались в его истерзанной душе, — никто не умеет мучиться так, как влюбленные подростки. Валера понимал, что ходить здесь уже бессмысленно, но ничего не мог поделать с собой, последняя сигарета выкурена, пустая пачка отброшена. Он еще раз — в сотый раз! — взглянул на окно Гали и внезапно отчетливо увидел ее: она задергивала штору, даже не посмотрев на улицу. Значит, все это время была дома. Значит, слышала, как мать унижала его по телефону, фрайернулся ты, Валерка, — он чуть не заплакал от обиды и злости.
Не замечая пути, он быстро шагал все дальше от этого проклятого корпуса. У случайного одинокого прохожего хрипло спросил:
— Закурить не найдется?
Прохожий мелькнул, даже не ответив.
Под фонарем возник табачный киоск, Валера заметил его на своем пути. Замедлив шаг, приблизился, и, увидев в стекле свое изображение, ненавистное ему сейчас, он сильным ударом локтя двинул по стеклу.
Сквозь отверстие — оно небольшое — Валера прихватил несколько пачек сигарет, набил ими карман своей куртки, затем увидел на внутреннем прилавке тарелочку с серебряной и медной мелочью — она была покрыта газетой. Сгреб всю мелочь и тоже ссыпал себе в карманы куртки.
И теперь повел себя несколько странно для вора. Он не удрал; облокотившись о наружный прилавок, разорвал одну из уворованных пачек сигарет и неторопливо закурил.
А затем взад и вперед принялся бродить по тротуару метрах в пятидесяти от киоска.
Издалека показалась фигура милиционера.
Увидев его, Валера двинулся ему навстречу.
Милиционер еще не заметил подростка, идущего по темной улице.
Однако, дойдя до табачного киоска и увидев поврежденную витрину, остановился. Осмотрев разбитое стекло и разбросанные пачки сигарет на внутреннем прилавке, милиционер обернулся и оглянул пустынную, темную улицу. Сперва он услышал звук приближающихся шагов, а затем из тьмы, освещенный уличным фонарем, показался Валера.
— Эй, парень! — окликнул его милиционер. — Поди-ка на минутку сюда.
Валера подошел к нему.
— Слушай, парень, ты давно тут проходил?
— Да нет, живу рядом, на Калинина, восемь…
— А чего ночью гуляешь?
— Я не гуляю. И не ночь сейчас. Через полчаса автобус пойдет, мне на завод, на работу. Могу заводской пропуск показать.
Вынул пропуск, протянул милиционеру. Они стояли под фонарем, милиционер посмотрел пропуск, посмотрел на Валеру: стройный, высокий подросток, белокурый, без шапки, в синей стеганой нейлоновой куртке. Этот же юноша изображен на фото по пояс в картонке пропуска.
— Паразит какой-то киоск раскурочил. — Милиционер возвратил пропуск. — Ты, часом, никого не видел, когда проходил поблизости?
— Видел.
Глаза Валеры смотрят прямо в глаза милиционера.
— Кого видел, можешь описать?
— Могу. Высокий такой пацан бежал мимо меня, лет шестнадцати, без шапки, волосы светлые, нестриженый, и куртка на нем синего цвета, нейлоновая. Бежит, а в карманах куртки у него бренчит — серебро, что ли… Наверное, он тут и тиснул с прилавка. Я у него спрашиваю: ты чего бежишь, малявка? А он отвечает: пошел ты на фиг!
Милиционер заново пристально оглядел Валеру. Тот стоит не двигаясь, зло и чуть насмешливо смотря на милиционера.
Милиционер шагнул к нему. Переспросил:
— Без шапки, говоришь, в куртке синего цвета?
— Ага.
— И в кармане бренчало?
— Ага. Бренчало.
Обеими руками милиционер похлопал по двум оттопыренным карманам Валеркиной куртки. Послышалось отчетливое бренчание денежной мелочи…
О том, что случилось с Валерой, Галя узнала на третий день: Танька Карягина позвонила ей по телефону, как назло слышимость была скверная, да и Танька лопотала быстро, волнуясь. Сперва Галя ничего не могла толком понять, а когда поняла, вскочила с дивана и дослушивала уже стоя, громко перебивая подругу:
— Он сам тебе звонил из милиции?.. С ума сойти… Обалдеть! А наши ребята уже знают? Погоди, Танька, надо, наверное, с адвокатом посоветоваться. Слушай, а когда у него взяли подписку о невыезде?..
Вошла Ирина Владимировна. Услышав последнюю фразу дочери, воскликнула:
— Я так и знала — допрыгались!
— Не мешай мне разговаривать! — резко оборвала дочь.
— Я пожалуюсь папе.
— Хоть папе римскому! — И объяснила подруге: — Да нет, это мать тут вякает… Танька, если Валера у тебя появится, расспроси его поподробнее…
Швырнула трубку, скинула с себя халат и надела платье.
— Ты доведешь отца до инфаркта, — простонала мать. — Сколько раз мы велели тебе не иметь дела с этим уголовником…
— Велели?! — в бешенстве срывается дочь. — А что вы вообще можете мне велеть?! Ну да, конечно, трехразовое калорийное питание, которое я у вас получаю, по твоим понятиям, дает тебе право распоряжаться мной…
— Боже, что́ ты несешь! Галя, опомнись!..
— Не смей называть Валерку уголовником! Он лучше и чище всех твоих дебилов, за которых ты мечтала бы выдать меня замуж…
— Я мечтаю только об одном, доченька: найди наконец себя, определи свое место в жизни. Разве этот Валера, полуграмотный сын алкоголички-уборщицы…
Галя заткнула уши:
— Прекрати! Сию минуту прекрати!
— …разве он компания для тебя! — продолжала мать. — И сама ты тяготишься этим знакомством. И друзья твои тяготятся…
— Если ты сейчас же не замолчишь…
— Хорошенькая благодарность за то, что я оберегаю твое имя, твою девичью честь!