Галя ответила внезапно спокойным тоном, в котором скрыта намеренная бравада:
— Что касается моей девичьей чести, то можешь уже не волноваться, я спала с Валерой.
Ирина Владимировна в слезах опустилась на диван. Галя, носясь из гостиной в свою комнату, укладывала в чемодан свои вещи.
Зазвонил телефон. Галя схватила трубку.
— Алло!.. Валера?.. — И тотчас ласково: — Здравствуй, бабушка. Ну, как вы там с дедом? У нас все нормально, бабуля, папа в своей шараге, мама на кухне варит варенье… Я, наверное, забегу к вам сегодня. Целую…
Анатолий Егорович вернулся домой поздно. Он уже знал о домашнем скандале, но масштабов его не оценил, покуда не увидел Ирину Владимировну. Лицо ее распухло от слез, у нее тряслись руки, она даже не обернулась, когда он появился в комнате, — сидела у телефона, держа трубку бесцельно.
Он заглянул в комнату Гали, шкаф был открыт, книги и тетради разбросаны по дивану и столу. Вернувшись в гостиную, он спросил:
— Куда она ушла?
— Не знаю.
— Ты деду звонила?
— Звонила. Говорит, что тоже не знает. Но я ему не верю.
— Отец никогда не лжет… Вещи она взяла с собой?
— Маленький чемодан.
— Деньги у нее были?
— Я давала ей вчера уплатить за квартиру, за телефон, за свет…
— Это она не станет тратить… У Мити возьмет или у своей Татьяны.
Он подошел к жене, отобрал у нее телефонную трубку, накрутил номер.
— Телеграф? Дмитрия Борисовича мне… Митя?.. Это я, дядя Толя. Галку нашу не видел? И не звонила тебе?.. Мы тут с ума сходим, а ее где-то носит. Коли объявится, скажи, чтоб не валяла дурочку и шла домой. — Повесил трубку. — Говорит, что не звонила.
— Я ему тоже не верю.
— Что ж они, по-твоему, все сговорились? Чепуха, не выдумывай… Между прочим, зная Галкин характер, ты могла бы разговаривать с ней поаккуратнее.
— Я слова не могу произнести… — рыдала Ирина Владимировна. — Ее все раздражает, она даже недослушала меня.
— Возраст такой, ну что тут поделаешь.
— Но я же помню себя в ее возрасте!
— Время наше было другое, Ирина.
— У родителей и детей всегда разное время. Это еще не повод, чтобы быть чужими людьми. Она разговаривает со мной, как с врагом.
— Не преувеличивай. Просто Галка самоутверждается. Комплекс у них такой — самоутвердиться. И самый легкий способ — отсечь прошлое. А родители — это и есть прошлое, они всегда под рукой: взял и отбросил. И главное — безопасно: любить все равно будут и заботиться будут…
Ирина Владимировна приблизилась к мужу, обняла усадила его в кресло и села рядом.
— Толя, милый, я узнала, — ты только не кипятись, пожалуйста, — открылось специальное бюро, там работают квалифицированные психологи. Понимаешь?
— Не понимаю.
— В общем, туда приходят посоветоваться, если дома что-то неладно. Ничего постыдного в этом нет. Ходят же к врачам. А тут психолог. Мы с тобой перестали понимать Галочку. Мне даже иногда кажется, что она больна. Я сержусь, но безумно жалею ее, девочка ведь тоже мучается… Быть может, есть какой-то выход, и психолог подскажет…
— Что подскажет?
— Ну, как нам вести себя с ней…
— Смешно… Мы родили, воспитывали, живем двадцать лет вместе, а посторонний человек разберется. Я должен советоваться с ним, как вести себя с родной дочерью!..
— Но ведь это наука, Толя. Психология сейчас очень далеко шагнула.
— Я устал, Ирина. Делай, как знаешь…
А в квартире стариков Самойловых царил в этот вечер обычный покой и порядок. Они сидели за столом, попивали чай. Из коробочек с лекарствами глотали таблетки — Егор Иванович, как всегда загодя, разложил их подле Елизаветы Алексеевны, чтобы она ничего не перепутала.
Они совсем было собрались укладываться спать, когда в окошко с улицы раздался беспокойный стук. Егор Иванович попытался рассмотреть, кто стучит, а Елизавета Алексеевна сразу пошла в прихожую открывать дверь и вскорости вернулась с Галей, позади них смущенно топталась толстуха — Таня Карягина.
— Дед, я из дома ушла! — с порога выпалила Галя.
— Раз ты здесь, — рассудительно и спокойно ответил Егор Иванович, — значит, естественно, дома тебя нет, то есть ты ушла, это нам понятно.
— Нет, я совсем ушла.
— «Совсем» в твоем возрасте ничего не бывает, — снова рассудительно сказал Егор Иванович, хотя отлично видел, что внучка и ее подруга сильно возбуждены. — Лизавета, налей девочкам чаю. Вы голодные?
— Как черти! Супчика у вас с обеда не осталось?
Елизавета Алексеевна молча ушла на кухню. Егор Иванович достал из буфета две тарелки, поставил их на стол.
Покуда девушки ели — Галя жадно, Таня не слишком, — старики ни о чем не расспрашивали их. Елизавета Алексеевна принялась штопать носки, а Егор Иванович просматривал давно изученную программу телевидения.
— Спасибо, бабуля, — быстро доев, сказала Галя. — Понимаешь, дед, у меня с мамой несовместимость…
— Отнеси тарелки на кухню и вымой… — велел Егор Иванович.
И когда внучка ушла на кухню, он спросил Таню:
— Когда Галка ушла из дома? Сегодня?
— Вчера.
— Ночевала у вас?
— У меня, — ответила Таня. — Мои предки уехали в командировку.
— Кто уехал? — переспросила Елизавета Алексеевна.
— Родители, — пояснил Егор Иванович. — Это высший шик — называть родителей предками. Я думаю, вот почему: родители — люди близкие, а предки — нечто весьма далекое, к меньшему обязывает. Предки обычно давно на кладбище, с ними можно не считаться.
Вернулась Галя.
— Дед, ты меня поймешь. Я вообще не признаю так называемого «голоса крови». В маме меня все бесит! Например, она обожает все предметы и всё, что видит вокруг, называть уменьшительно: картошечка, колбаска, маслице, солнышко, собачка… Гадость, сопли!
— Это, конечно, серьезное основание для того, чтобы бежать из дома, — сказал Егор Иванович.
— Не перебивай меня, пожалуйста… Она совершенно не понимает меня. Мы с ней разные люди. Она сентиментальна, неискренна, постоянно сует нос в мои дела…
— Галя! — строго остановил ее дед.
— Я знаю, что я грубая… — со слезами в голосе произнесла внучка.
— И тебе это нравится?
— Мне ничего от них не надо. Проживу, не пропаду. Пойду в почтальоны, сама читала объявления, и Митька поможет, почтальоны всюду требуются…
— А ты разговаривала с папой? — не отрываясь от штопанья, осторожно спросила Елизавета Алексеевна.
— Мой отец, твой сын, бабуля, — тряпка! Ему кажется, что он кошмарно волевой, а на самом деле… Я его иногда даже жалею…
Зазвонил телефон. Егор Иванович взял трубку:
— Да…
— Если мама, не говори, что я тут, — быстро попросила Галя.
— Спасибо, Ирина, у нас все благополучно… — Он обернулся к жене: — Лизавета, нам нужна рыба под фамилией «сабля»? — Продолжил в трубку: — Елизавета Алексеевна благодарит вас, Ирина, и говорит, что килограмм мы возьмем. Толя не звонил, заезжал его шофер… Галя?.. Она у нас… Хорошо, передам.
Повесил трубку.
— Дед, я же тебя просила! — укоризненно воскликнула внучка.
— В моем возрасте трудно переучиваться. Я говорю неправду только в крайних случаях. Твой же случай не требует этого. Ты взрослый человек, все обдумала…
— Что она просила передать мне?
— Мама просила передать, что она тебя любит и просит прощения, если чем-то обидела тебя…
— Истеричка, — пожала плечами Галя, но тотчас спохватилась: — Ладно, дед, я больше не буду. Ты не думай, что я за глаза, — я и в глаза ей говорю. И домой все равно не пойду.
Она подошла к Егору Ивановичу и, обняв его, встала перед ним на колени.
— Дедушка, мы с Танькой пришли к тебе посоветоваться. У нас ЧП — с Валеркой… Валерку арестовали.
Обернулась к подруге:
— Кто будет рассказывать, я или ты?
— Начни ты, а я буду подсказывать. Только сперва покажи Валеркину записку.
Таня вынула из кармана клочок бумаги.
— Я вслух прочитаю, чтоб бабуля тоже слышала. Это он всему нашему студенческому стройотряду написал…
— Между прочим, главным образом — из-за тебя, — подсказала Таня. — Хотя, в общем, мы все сволочи. Извините, Елизавета Алексеевна…
Галя прочитала:
— «Сегодня меня заберут. Я вор, я никто, я вам не компания. А тебе, Галя, с ними интересно, а со мной неинтересно. Вот сяду в тюрягу — может, тогда поплачешь. Думаешь, я не понимаю? Я ребятам поверил, в тебя поверил. И зачем только ты мне повстречалась. Помнить тебя буду весь свой срок. А ребятам скажи — зла на них не держу, они не виноваты, что я такой уродился, без счастья в жизни. С приветом. Валера».
И тотчас, закончив читать, Галя горячо воскликнула:
— Ты не думай, дед, все равно он очень хороший, очень порядочный…
— Так… — произнес Егор Иванович. — Начнем с того, что ты мне объяснишь, кто такой этот Валерка?..
Митя Самойлов редко виделся со своей двоюродной сестрой Галей, хотя, встречаясь порой у деда, они радовались друг другу, Галя подтрунивала над ним, иногда не слишком деликатно, но он добродушно улыбался в ответ или отшучивался. Трудная с детства жизнь приучила его к сдержанности и терпению.
Возвращаясь после работы домой, он обычно уже никуда не уходил, жалея свою одинокую мать, да и друзей у него не завелось. Екатерина Михайловна брала чертежную работу на дом — службу ей пришлось оставить из-за тяжелой астмы.
Вернувшись в тот день с телеграфа позднее обычного, Митя, как всегда, разогрел себе на кухне обед, тут же неторопливо поел, разговаривая сквозь открытую в комнату дверь с Екатериной Михайловной — она чертила за столом у окна.
— Мама, я сегодня премию получил. Пятнадцать рублей.
— Хорошо, Митенька. Пригодится… Тебе бабушка звонила.
— Знаешь, за что премия? Перевыполнили квартальный план по приему телеграмм от граждан. — Он засмеялся. — А почему перевыполнили? Тройня в нашем районе родилась у молодоженов. Они и отстукали тридцать телеграмм. — Он снова засмеялся, взглянул на мать, но она не обернулась и никак не отреагировала на его смешное сообщение.