Он вошел в комнату, снял с себя форменную куртку связиста.
— Давай, мама, я помогу.
— Спасибо. Остались пустяки… Тебе бабушка звонила.
— Почему — мне? Она ведь и с тобой разговаривала.
— Естественно. Но звонят они — дедушка и бабушка — тебе. И я, как ты знаешь, нисколько на них не в претензии.
— Мамуля, не надо, — попросил Митя.
— Тебе напрасно кажется, что я ущемлена. А я нисколько не ущемлена. Твой отец — их сын. И совершенно закономерно, что я для них — человек уже давно посторонний. А ты — их внук. И они, естественно, заинтересованы, чтобы у тебя с твоим отцом…
— Но, мамуля, — перебил Митя, — они никогда не говорят со мной об этом. Поверь мне…
— А мне совершенно безразлично — говорят или не говорят. Как бы ни поступил со мной их сын, они вправе быть на его стороне. И ты — вправе. Я знала, что ты идешь на эту золотую свадьбу, понимала, что там непременно произойдет твоя встреча с Борисом Егоровичем, но не сказала тебе ни слова. И ни о чем не расспрашивала…
— Я был там недолго. Я вернулся домой рано.
— Мне неприятно, что ты оправдываешься передо мной. Разве я когда-нибудь запрещала тебе видеться с твоим отцом?
Митя ответил не сразу. Екатерина Михайловна еще раз спросила:
— Запрещала?
— Не запрещала… Ты не нервничай, мамочка, не надо.
— Я абсолютно спокойна. Позвони бабушке. Она, вероятно, волнуется. Насколько я поняла, там что-то натворила твоя сумасшедшая двоюродная сестра.
Мирное занятие старика Егора Ивановича — он склеивал за столом битую тарелку — прервал внезапный приход Анатолия. Сын с ходу наступательно заговорил с отцом, и Елизавета Алексеевна ушла в кухню, чтобы не смущать их своим присутствием. До нее доносились громкие голоса из комнаты, иногда она заглядывала туда вроде бы за какой-то хозяйственной мелочью, но поспешно уходила. Старик-то вел себя спокойно, продолжая клеить тарелку, а сын взволнованно кружил подле отца, натыкаясь на стулья.
— Поверь, папа, — горячился Анатолий, — я по-всякому пытался разговаривать с Галкой. Изо всех сил старался быть терпимым. И я совершенно не понимаю, как тебе удается ладить с ней…
— Может, потому, что я не стараюсь.
— То есть?
— Не пытаюсь и не стараюсь. А просто выслушиваю Галю.
— Но она же черт знает что несет!
— Она думает не так, как ты. А ты — не так, как я.
— Да ничего она не думает, поверь мне.
— Вот эту оскорбительную точку зрения Галя и чувствует дома.
— Но мне же больно, больно, глядя на нее!
— А ей больно, глядя на тебя.
— Да плевала она на меня и на Ирину! И даже не пытается скрывать это… Мы ей неинтересны, понимаешь? Абсолютно неинтересны. Мы для нее выжившие из ума старики…
Снова покружив по маленькой комнате и раскидывая по дороге стулья, Анатолий приблизился к отцу.
— Никакого чувства ответственности за свои поступки. Полное отсутствие цели в жизни. И при этом она уверена, что решительно на все имеет право. Права свои они все отлично изучили, а вот обязанности… Ты чему улыбаешься, отец?
— Извини. Сходству.
— Какому сходству?
— Галя похожа на тебя.
— Ну, знаешь!.. Теперь мне ясно: дед одобряет внучку, она и льнет к нему. Дед потакает — внучка счастлива…
— А может, немножко иначе, Толя? Дед любит внучку.
— Слушай, папа, ты меня не доводи!.. Я работаю как вол, выкладываюсь… У человека должен быть дом, а я ловлю себя на том, что мне не хочется идти домой из-за своей дочери…
— Вот она и ушла из твоего дома.
— Значит, ты одобряешь это?!
— Я в ужасе от этого.
— По тебе не видно.
— Если бы в моем возрасте все было видно по мне, то, вероятно, я умер бы лет двадцать назад.
Анатолий беспомощно опустился на стул.
— Устал я, папа. Безумно устал…
Отец коснулся его плеча, погладил, как ребенка, сказал тихо:
— Мы с тобой глупые, Толя. Нам кажется, что мы знаем, как надо. Я тоже думал когда-то, что в жизни как в эстафете: бежит мое поколение, передает палочку твоему, твое побежало дальше тем же маршрутом, сунуло палочку Галке…
Вошла Елизавета Алексеевна с подносом, уставленным чашками чая и пирожками.
— С капустой, Толенька, — весело и ласково сказала она.
— Вот и прекрасно! — ответил Егор Иванович. — Мы с ним голодные как черти!..
О том, что натворила Галя, Митя узнал и от бабушки и от самой Гали. Она «отловила» его на телеграфе, позвонив туда по телефону с утра, и категорическим тоном сказала, что без него она пропадет, он необходим ей, как воздух, как вода, как хлеб.
— В обеденный перерыв я жду тебя в сквере у почтамта! — кричала Галя. — Если ты не придешь, я умру!
Разумеется, он пришел.
Быстро и небрежно поведав ему о скандале, который она учинила дома, Галя уже гораздо более горячо рассказала о Валере. Рассказ этот был короткий, скачущий. Митя ничего толком не понял.
— В общем, — заключила Галя, водя брата взад и вперед по аллеям сквера мимо дремлющих пенсионеров, — от тебя, Митька, требуются два простых мужских поступка. Во-первых, ты должен устроить меня на работу.
— Погоди, Галка, куда я тебя устрою? — мягко за-сопротивлялся Митя.
— Ты сам говорил, что вам очень нужны разносчики телеграмм.
— На эту работу надо выходить в шесть утра.
— Ну и что? Буду выходить.
— А твой университет?
— Перейду на вечерний.
— Зарплата, между прочим, шестьдесят рублей.
— Устраивает.
Он обнял ее за плечи:
— Это ведь несерьезно, Галя. Через неделю ты подашь заявление об уходе.
— Ага, понятно! Ты просто боишься, что тебя обвинят в текучести кадров. Называется — брат!
— Тебе надо вернуться домой, Галка. Бессердечно поступать так с родителями.
— Ах, бессердечно?! Кто бы говорил!.. — Она спохватилась. — Ладно, замнем. Обойдусь без тебя.
— Ты напрасно недоговорила, — тихо произнес Митя. — Именно я имею право судить о бессердечии. Мне все время приходится ощущать это.
— В дяде Боре?
— В себе.
— А по-моему, ты добрый парень, Митенька, только немножко «с тараканами». — Она покрутила пальцем у своего виска. — А поскольку ты добрый, то пойдешь сейчас со мной в юридическую консультацию. Это моя вторая просьба — только посмей отказать! Сегодня адвокат должен дать мне окончательный ответ.
— Но я же совершенно не знаю твоего Валеру!
— Меня ты знаешь?
— Приблизительно, — улыбнулся Митя.
— Этого совершенно достаточно. Дед мне поверил. И ты должен поверить.
— Допустим, — сказал Митя. — Но к чему я тебе у адвоката? Для мебели?
— Хотя бы. Ты солидный, положительный. Если я зарвусь…
— А это с тобой бывает?
— Ого! Еще как! Если я зарвусь, наступи мне на ногу…
И Митя не устоял перед напористостью Гали. Да он и не слишком сопротивлялся — судьба этого неизвестного парня, о котором так горячо распиналась сестра, заинтересовала и его.
В тот же день, к вечеру, они уже были в юридической консультации у адвоката. Как только они вошли в его кабинет, маленькую комнатку, где помещался лишь письменный стол с креслом и два стула напротив, Галя тотчас представила адвокату Митю:
— Этот товарищ тоже отлично знает Валерия и так же, как я и мои друзья, хотел бы…
— Понятно, — кивнул адвокат. Немолодой, опытный юрист, он привык недослушивать чрезмерно болтливых клиентов. — Садитесь, пожалуйста.
Взгляд его остановился на Мите.
— Итак, вы ждете моего совета по поводу возможной судьбы этого арестованного юноши?
— Видите ли, — деликатно начал Митя, — я думаю, что дело не только в вашем совете…
Быстро вмешалась Галя:
— Мы просим вас быть защитником Валеры на суде. Мы уверены, что вам удастся убедить суд…
— В чем убедить?
— В том, что Валерка совершенно порядочный человек.
Адвокат улыбнулся.
— Совершенно порядочные люди, дорогое дитя, не бывают дважды судимы за кражу в возрасте неполных семнадцати лет…
— Да первый раз он был мальчишка, пацан, тринадцать не исполнилось!.. А сейчас-то мы виноваты. Я виновата! — горячилась Галя. — Он болтался поблизости от нашего стройотряда, был в отпуске…
— Никакого отпуска у него не было: он просто удрал с завода. — Адвокат заглянул в листок бумаги на своем столе. — За этот год юноша сменил три места работы.
— Ну и что? В юности это бывает. В моем десятом классе никто вообще не знал, куда пойти после школы. Таскали свои документы из одного института в другой… А у Валеры восемь классов. Понимаете, он был неприкаянный. Мы взяли его к себе в отряд. Целых три месяца он жил с нами в палатках и замечательно работал. Валерка чудный парень и привязался к нам всей душой!.. А вернувшись в город, мы его подло бросили. И тут, конечно, обида… От обиды черт знает что можно совершить!..
Адвокат снова улыбнулся.
— Насколько я понял из той записки, что он оставил вам перед арестом, этот юноша еще и влюбился в некую девушку. Не так ли?
— Ну, предположим… — Галя опустила голову.
— И в результате «любовная лодка разбилась»… вернее, разбила и обокрала табачный ларек. Извините за плоскую шутку… Следовательно, речь может идти лишь о смягчающих вину обстоятельствах. Не так ли?
— Его должны оправдать, — упрямо твердила Галя. — Валера никогда больше не совершит никакого преступления.
— Это вам точно известно?
— Точно!
— Ну, а если его снова обидят? Скажем, любимая девушка выйдет замуж за другого, что вероятнее всего? В подобном случае этот впечатлительный юноша может совершить и более серьезное преступление — пырнет кого-нибудь ножом?
— Зачем вы так разговариваете со мной? — возмущенно вспыхнула Галя.
— А затем, Галина Анатольевна, чтобы вы трезво представили себе вполне возможную позицию судьи, — уже серьезно ответил адвокат.
И тут вмешался деликатный Митя:
— Но ведь смягчающие обстоятельства могут уменьшить меру наказания?
— Могут. Если суд призна́ет их наличие и учтет это в своем решении. А я уже навел кое-какие справки: уголовное дело вашего подопечного будет рассматриваться в показательном порядке. Выездным судом, в помещении молодежного клуба и в присутствии «трудных» подростков всего района.