С улицы послышался стук в окошко и тотчас звонок в дверь.
— Танька! — кинулась в прихожую Галя.
Она открыла дверь в квартиру, и тут же в прихожей задохнувшаяся от быстрого хода Таня произнесла одним духом, без знаков препинания:
— В понедельник в шесть вечера в клубе показательно…
Они вдвоем быстро вернулись в комнату. Таня, все еще отдышиваясь, молча поздоровалась со стариками и опустилась на стул.
Галя нетерпеливо потрясла ее за плечо:
— Кончай сопеть, Танька! Обернулась:
— Валеру судят в понедельник, выездной суд в молодежном клубе… — И мгновенно бросилась к Елизавете Алексеевне: — Бабуля, милая, любимая, ты отпустишь деда с нами?.. Танька посидит с тобой…
— Позволь, а меня ты спросила? — возмутился Егор Иванович.
— Если ты со мной не пойдешь, не будешь сидеть рядом, я ляпну на суде что-нибудь такое, вот увидишь — меня арестуют!..
— Он пойдет, — улыбнулась Елизавета Алексеевна. — И Танечка пусть идет. У нас хорошие соседи, да и я уже совсем поправилась…
Вход в этот клуб в глубине двора обычного жилого дома. Двор уже был завален снегом — зима выдалась суровая. В полутьме двора расположены несколько темных подъездов, а над дверью, ведущей в клуб, горела яркая лампочка, окруженная морозным нимбом, — она давала возможность прочесть табличку под стеклом у входа:
МОЛОДЕЖНЫЙ КЛУБ «ЮНОСТЬ».
В прихожей клуба, у самых дверей во двор, топтались и курили человек десять юношей и девушек, одетых в форму студенческого стройотряда. Студенты озябли здесь, они постукивали башмаками об пол, кое-кто даже потирал уши ладонями. Но несмотря на мороз, они то и дело приоткрывали дверь в полутьму двора в нетерпеливом ожидании. Со двора донесся шум подъехавшей машины, Таня шепотом воскликнула:
— Привезли! — и изготовила свою руку с зажатой плиткой шоколада.
Студенты отступили от дверей вправо и влево, образовав узкий проход.
Дверь со двора распахнулась, сперва вошел первый конвойный, за ним — Валера, стриженный напрочь, с руками, заложенными за спину, как и положено арестованному. Его трудно узнать, он сейчас ничуть не похож на того пригожего, стройного, белокурого юношу, каким был до тюрьмы. Его лицо землисто посерело, уши торчали на голой, по-мальчишески бугристой голове. Позади него — второй конвойный. Они вошли быстро и прошли сквозь студентов скорым шагом, — Таня протянула было шоколад Валере, но ее рука повисла в воздухе.
Когда Валера шел мимо студентов, он неуверенно и как-то криво улыбнулся им, виновато и в то же время независимо, будто ему море по колено. Это была жалкая улыбка юноши, отстаивающего свое мужское достоинство, порушенное им самим, и он это отлично понимал, однако не желал никому признаться в этом.
Конвойные провели его через зал в одну из комнат клуба по соседству со сценой. Комната эта была сейчас пуста, в ней стояли всего три стула, а в углу на столике — большой телевизор: очевидно, в обычное время здесь смотрят телепередачи. Конвойные сели на два стула. Валера — на третий. Телевизор был включен, слышен азартный голос комментатора, на экране шла спортивная программа.
А Егор Иванович прохаживался по клубному залу, пока еще пустому. Ему уже удалось узнать от студентов, что мужчина, тоже осматривающий это помещение, — прокурор: он медленно ходил вдоль стен зала, заложив руки за спину и разглядывая старые клубные плакаты, прикнопленные к витринам.
Егор Иванович приблизился к нему.
— Сложное у вас сегодня судебное дело, товарищ прокурор, — произнес старик полувопросительно-полуутвердительно.
Прокурор посмотрел на него сквозь сильно выпуклые очки, за которыми не видно было глаз, и пожал плечами.
— Особых сложностей не вижу. Сажать надо парня.
И он удалился в канцелярию клуба. Это две маленькие комнатки, смежные с залом, тут обычная канцелярская обстановка — видавший виды письменный стол, дешевые стулья, старенький диван.
Сейчас здесь дожидались начала заседания два народных заседателя, прокурор, адвокат и судья.
Стоя у окна и грея руки на еле теплых батареях отопления, судья курил, поглядывая на часы.
Быстро вошел завклубом.
— Вы звали меня, товарищ судья?
— Звал. Выездная сессия, видимо, впервые в вашем клубе?
— Впервые, товарищ судья.
— Я так и полагал. Подготовку вы провели плохо… Публика не совсем та, на которую мы рассчитываем. Попрошу вас внимательно следить за соблюдением порядка в зале. Молодежи свойственно слишком бурно проявлять свои эмоции…
— А если эти эмоции положительные? — улыбнувшись, спросил адвокат.
— Судебное заседание — не театральный спектакль.
— Разумеется, разумеется…
Завклубом ушел. Все присутствующие в канцелярии сняли с себя пальто, шапки, шарфы и сложили на диван. Судья разделся первым и, ни к кому персонально не обращаясь, произнес с досадой:
— В нашем районе правонарушения, совершенные подростками, возросли за это полугодие на пять уголовных дел…
…И вот зал уже в собранном виде. Хотя он и не заполнен целиком, но народа хватает. В передних рядах человек пятнадцать студентов, среди них Галя с Таней, Егор Иванович и Митя. Поодаль — Борис.
Два-три ряда заполнены учениками ПТУ, по краям их — для порядка — воспитатели.
На сцене небольшой стол, за которым помещаются лишь судья и два народных заседателя. Между сценой и первым рядом неширокое пространство, здесь два столика: за одним, друг против друга, прокурор и адвокат, за другим — секретарь суда.
Для подсудимого стул поставлен у стены, подле него — конвойный. Валера сидел на этом стуле заложив ногу за ногу и изо всех своих цыплячьих сил пытаясь изобразить безразличие и независимость, словно ему совершенно все равно, как обернется для него это дело.
Кое-кто из студентов, и в особенности Галя, пытался подавать ему какие-то ободряющие знаки. Егор Иванович был озабочен беспокойным поведением внучки и даже шепнул ей на ухо:
— Галя, ведь ты мне обещала!..
Судье лет под шестьдесят, от его наблюдательного глаза ничто не ускользнуло, ему не по душе настроение, подспудно царящее среди некоторых присутствующих здесь. Его взгляд то и дело задерживался на Гале, хотя он допрашивал сейчас одного из свидетелей. Перед судом стоял долговязый студент, переминаясь с ноги на ногу.
Судья спросил его:
— Вы были начальником строительного отряда. Что вы можете сказать о подсудимом?
— Валера вел себя хорошо.
— Конкретней.
— У нас у всех создалось впечатление…
— Я спрашиваю вас не о впечатлениях.
— Валера хорошо работал, старательно.
— Кто непосредственно отвечал за Ковалева в вашем отряде?
— Я! — громко сказала Галя, поднявшись со стула.
— Прошу сесть и не нарушать порядок, — велел судья и обратился к начальнику стройотряда: — Продолжайте!
— Мы все отвечали за Ковалева… — Студент несколько оробел.
— Но ведь к кому-то он был прикреплен непосредственно?
— Был. К Гале Самойловой. Но это формальность… Я хочу сказать… мы все виноваты. Получилось, что в городе мы его бросили — поигрались с ним в отряде, а потом бросили. А он ведь привязался к нам. Я думаю, ему казалось, что мы так и будем навсегда вместе. Ребята понадавали ему свои телефоны, адреса — звони, Валера, приходи, Валера… Другой раз даже пообещаем встретиться с ним — и забудем, обманем… И получилось, что мы его бросили, обидели… — Студент замялся, оглянувшись на Валеру.
— И от обиды на вас, — сказал судья, — он совершил кражу? А завтра его обидит еще кто-либо, и тогда он вправе совершить уже более тяжкое преступление? Так выходит по-вашему?
И тут раздался резкий голос из зала:
— Надо же соблюдать объективность!
Судья быстро оглядел публику и строго спросил:
— Кто из вас это сказал? Прошу встать!
— Я сказала! — Галя поднялась.
— Подойдите к суду.
Пробравшись по своему ряду, Галя приблизилась к сцене. Руки ее всунуты в карманы куртки.
Валера на своем стуле подался весь вперед, скулы его сведены, он попытался вскочить, но конвойный крепко положил руку на его плечо.
Судья наклонился к одному народному заседателю, затем к другому и твердо сказал Гале:
— Вы уже были предупреждены судом. А сейчас, за вторичное нарушение порядка заседания, суд штрафует вас на пять рублей и требует вашего удаления из зала.
— Деньги сейчас платить? — спросила Галя. — Дедушка, у тебя есть с собой пятерка? — обернулась она.
Егор Иванович не успел ответить — судья строго велел:
— Штраф внесете судебному исполнителю в течение трех суток. А сейчас прошу немедленно удалиться из зала заседания суда.
Она пошла к выходу в гробовой тишине. Дед огорченно и укоризненно смотрел ей вслед. Остановившись в прихожей клуба, Галя закурила и, приложив ухо к дверной щели в зал, вслушалась в то, что там происходило.
А перед судом подле сцены стояла сейчас девушка лет двадцати, очередная свидетельница.
— Вы работали с подсудимым Валерием Ковалевым в одном заводском цеху? — спросил судья.
— Да.
— Вы являетесь комсоргом цеха? Расскажите, что вам известно о Валерии Ковалеве?
— У него была скучная работа, она не нравилась ему…
— Что значит скучная? Не пляшут же в цеху. Всякий труд необходим. Уж вы-то это отлично понимаете.
— Я понимаю. Но Валера целый день спиливал напильником заусеницы. Он хотел работать на станке…
— На станках вашего цеха дозволено работать только с восемнадцати лет. А ему еще не исполнилось.
— Я понимаю. Но на этих заусеницах и заработок у него получался маленький.
— Рядом с ним работали другие подростки и зарабатывали больше: они трудились, не волынили, не прогуливали…
— Это понятно, — кивнула девушка. — Это все правильно… Но с Валеркой и мы виноваты. Мы же замечали, например, — его в обед посылали за вином. А потом тут же в цеху распивали с ним.
— Кто его посылал? Назовите фамилию.
— Слесарь Яковлев, фрезеровщик Минаев. — Эта девушка-станочница отвечала уверенно и прямо. Наружность у нее очень славная, она вызывала доверие и симпатию.