Когда без четверти три Волына переступил порог, с большим пакетом под мышкой, Валерий сидел с вытаращенными глазами и ртом, раззявленным, будто старое дупло.
Игорешка понарассказывал Протасову такого, что волосы на голове, поднялись, как наэлектризованные. Причем, Игорь и не думал никого пугать. Он и сам выглядел взъерошенным, словно угодивший под ливень воробей. Сначала Протасов не верил ушам. Но, интуиция подсказывала, – щенок не врет.
Волына опустил сверток на пол, и что-то металлически звякнуло.
– Зема. У тебя такая рожа, будто ты без наркоза родил ежа.
– Повтори ему, – Протасов повернулся к пацану.
– Ты, пацан… это… по-любому… – выдавил Вовчик через двадцать минут, когда Игорь, наконец, закончил.
– А теперь на свою рожу в зеркале посмотри, – посоветовал злопамятный Протасов. – У тебя теперь такая… такая, блин, харя… – он замешкался, не подобрав подходящего сравнения. – Конкретно, короче, перекошенная…
Но, Вовчик не спешил к зеркалу. Горло пересохло, как поверхность пустыни.
– Водички плеснуть? – предложил Протасов услужливо.
– Ты… это… – на большее Вовчика не хватило. То, о чем твердил молокосос, звучало полной ахинеей, и казалось иррациональным, как видения, случающиеся от употребления пива с демидролом, но… Но, ведь они оба слышали, как нечто невидимое или исключительно ловкое бродило по чердаку после полуночи. Из песни слов не выкинешь. Магнитное поле существует, нравится нам это, или нет. Хоть мы и не знаем о нем практически ничего, кроме того, что его можно использовать.
– Почему ж ты сразу ничего не сказал?! – к Протасову постепенно вернулся дар речи.
– Я думал, он больше не придет. И потом, дядя Валера, вы бы мне все равно тогда не поверили.
Протасов подумал, что так и есть. Он и сейчас верил с трудом. По словам Игоря выходило так, что загадочный Некто, именуемый уважительно Ночным Гостем, появляется в доме изредка, и не только на чердаке, а и в других местах. Не живет, а именно появляется с периодичностью в несколько месяцев, с максимальным интервалом в полгода. Зимой и в начале весны чаще, летом реже. С каких пор? С тех, что Игорь себя помнит.
– Он давно начал приходить. Как бабушка умерла
– Кто он такой, пацан? – это был хороший вопрос.
– Гость. – Игорешка отвел глаза.
– Это не ответ, – заметил Протасов. – Давай, малой, объясняй.
– Я толком не знаю, – пацан едва шевелил губами. – Но, вы его не бойтесь. Он не волкодлак. И не упырь. Он вас не обидит, если вы его оставите в покое. Не обращайте на него внимания, вот и все. – В иных обстоятельствах предложение «не бояться», прозвучавшее из уст семилетнего «пионера», вызвало бы у зем смех. Но, только не в этот раз. Вопреки своим словам, глаза Игорешки были круглыми и большими, как пуговицы на армейской шинели. А, искоса взглянув на Вовчика, Протасов отметил, что приятель напоминает пренебрегшего декомпрессией водолаза.
– Эти волко-как-их? Это что, оборотни?!
– Волкодлаки у славян, вервульфы у германцев, – это люди, которые по ночам превращаются в волков. Те, которых заколдовали, не очень опасны. Те, что стали оборотнями по своему желанию – намного хуже. Упыри, они же вампиры – это живые мертвецы которые ночами встают из могил, чтобы пить кровь людей и животных. Обычно вампирами становятся «плохие» покойники или укушенные вампирами люди.
– Хорошее кино, – перебил Протасов. – Что значит, «плохие»?
– Но, он и не домовой, – продолжал мальчишка, пропустив вопрос мимо ушей. – Домовые живут в доме, как правило, за печкой. Дворовые, обыкновенно, в хлеву. Или в сарае. А этот… этот приходит со стороны…
– С какой стороны, пацан?
– С кладбища.
Пацан сказал это так серьезно и спокойно, что земы, переглянувшись, проглотили языки.
– С чего ты взял? – дрогнувшим голосом осведомился Протасов.
– Это не я, это Жанна так думала.
– Какая еще Жанна? Откуда ты Жанну приплел?!
– Я не приплетал. Она у нас жила. Весной, в прошлом году.
– В смысле, комнату снимала?
– С другими двумя девочками…
– Нашу? – уточнил Протасов. Игорь еле заметно кивнул.
– И что? Эта тварь поганая к ним тоже приходила?
– Пожалуйста! – взмолился Игорешка таким голосом, что у Протасова выпал иней промеж лопаток. – Пожалуйста! Даже не шутите так! Он всегда может подслушать. Он, бывает, под окнами караулит…
– Что еще говорила Жанна? – спросил Протасов, которому это все не нравилось до желудочных коликов.
– Жанна говорила, что это дух. – Игорешка перешел на шепот. – Душа какого-то человека, который умер плохой смертью. Она ищет покоя, а найти не может. Тело лежит в земле, а душа застряла на земле. Среди живых.
– Ты гонишь, пацан! – не выдержал Вовчик. – По-любому!
– Вовчик, усохни! Продолжай, шкет. Что она еще говорила?!
– Ничего не говорила. Потом она сама… исчезла…
Протасов и Волына, как по команде, посмотрели друг на друга, чтобы обнаружить такие зрачки, которые бывают от передозировки альбуцида. И тут во дворе упало и покатилось ведро. Протасову показалось, что разорвалась осколочная граната, и он остался сидеть, парализованный, как муха в паутине. Вовчик, наоборот, вскочил. Дверь открылась, на пороге появилась Ксюшенька.
– Ты здесь? – она в упор смотрела на Игоря, игнорируя обоих приятелей. – Что ты тут делаешь, Игорь? – Под ее не по-детски суровым взглядом Игорь стушевался и поник.
– Мы разговариваем, – встрял Протасов. – Беседуем, чтобы ты поняла. Давай, заходи, малая. Вовчик, подай табуретку.
– Если мамка узнает… – решительно начала Ксюшенька. В этот момент она как две капли воды походила на мать, только сбросившую десяток лет. – Живо сюда, Игорь.
Пацан сделал шаг к выходу, но Протасов придержал его за плечо.
– А я говорю, разговор имеется. Про духов, и все такое.
Тревога, проглядывавшая в голубых глазах девчушки, уступила место ужасу. Это длилось одно мгновение, Ксюшка быстро взяла себя в руки. Протасов успел подумать, что для такой быстроты на руках должны быть толстенные «мозоли».
– Не знаю, что он вам наболтал, но это все ерунда! – промолвила она с вызовом, но, все же зашла. Волына прикрыл дверь. Протасов показал на табурет.
– Садись, малая. Хоть ноги и молодые, а все равно не казенные.
– Зачем вы над ним подтруниваете?! – возмутилась Ксюша, когда Протасов закончил. – Он, ребенок еще, выдумывает разное, книжек своих начитается, про привидения, и сам в это верит. Но, вы, взрослые дяди…
– Мы подтруниваем? – задохнулся Протасов. – Ну, ты, блин, вообще уже…
– Ничего я не придумывал! – возразил мальчишка. – Так в книгах написано. О колдунах, ведьмах и нежити.
– Выдумки! – фыркнула Ксюша. Это было сказано настолько безапелляционно, что Протасов обернулся к Вовке за поддержкой. И обнаружил на лице последнего облегчение гражданина, избавившегося от затянувшегося запора.
– Так ты, малый, конкретный фантазер? – Волына даже исхитрился улыбнуться. – Сам такую фигню придумал? Сам, да?! Молоток! Пробрало! В натуре пробрало. По-любому.
– Зря вы мне не верите…
– Говорил я тебе, пацан, тебе твои книжки боком вылезут! Мозги высушат, и все дела. Понял, зема?! У «пионера» крыша поехала. Дочитался, короче. А голова, пацан, не резиновая.
– Ничего я не тронулся!
– Как пить дать! Свихнулся к Бениной бабушке. Однозначно.
– Подождите, – попросил Протасов, но Ксюша встала и, взяв брата за руку, дала понять, что разговор окончен.
– Погоди, погоди! – запротестовал Протасов.
– Хватит! – Ксюша, чуть ли не силой, сдернула брата со стула и вытащила за дверь, легко, как школьный рюкзак. – Пожалуйста! Не приставайте к нему, ладно?! И мамке не говорите. Мамка разозлится.
– Вот так вот… – растерянно протянул Протасов, у которого вопросов стало гораздо больше, чем с утра.
– В чем дело, зема? Пацан – конкретный фантазер. И все дела.
Валерка не разделял охватившей Вовчика эйфории. Наоборот. В глазах Ксюши он разглядел такой ужас, что ее слова про фантазера-братишку казались даже не жалкой бравадой, а, скорее, латанием каких-то дыр, пока что неизвестных Протасову.
– Вовка, ты мудак, – устало вздохнув, констатировал Валерий.
– Почему это я мудак?
– Это ты папу с мамой спроси.
Протасов решил дожидаться Ирину. Хозяйка объявилась около шести. Солнце к тому времени наполовину закатилось за горизонт. Световой день в феврале короток. На землю опустились сумерки.
Едва Ира переступила порог, Протасов насел на нее с вопросами, как папарацци на пьяную принцессу. Предупреждения Ксюшеньки «ничего не говорить мамке» он проигнорировал, как сталинский генштаб шифровки Рихарда Зорге.[39] И натолкнулся на каменную стену. Ира молча копошилась в кухне. Ужин был приготовлен Ксюшенькой, так что Ирина лишь делала вид, что по уши занята кухонной работой, последнее стало очевидно даже Протасову. Валерий торчал в дверях, Волына выглядывал из-за плеча приятеля.
– Нет, Ирка, ты, в натуре, объясни, что за фигня, а? – Протасов протиснулся в кухню и оседлал ближайший табурет. Тот, как водится, заскрипел всеми своим деревянными членами. – Нет, е-мое. Ты думаешь отвечать, или как?! – Чем больше она отмалчивалась, тем сильнее заводился Протасов. Волына регулярно поддакивал, словно депутат на партийном съезде.
– В общем так, Валерий! – неожиданно холодно и твердо произнесла хозяйка, – тебя с дружком комната устраивает или нет?! Устраивает – давай плати – ты мне еще за прошлый месяц задолжал. А не устраивает: бери своего приятеля, собирайте манатки, и выметайтесь к чертовой матери!
– Но… – открыл рот Протасов, деморализованный как кот, которому на голову выплеснули ушат ледяной воды.
– И никаких но! – закричала Ирина, – Разговор закончен, Валерий! – по-прежнему не глядя на Протасова, она вылетела из кухни.
– Вот фурия, – протянул Волына, – натуральная, мать ее, мегера…