– Да, да, – заторопился он, – это понятно… но мне еще нужно взять у него денег. Он может и не дать, если поймет, почему я так растратился… а он узнает – собрался проводить инспекцию фирмы.
– А почему твой папа будет инспектировать твою фирму? – подозрительно спросила Лана.
– Это его фирма! – в отчаянии признался Степа. – Я управляющий, все доходы мне, но она его! И я там кое-что натворил. Денег нет, у меня огромный долг… мне может помочь только папа.
– Значит, в Австрию мы не едем? – уточнила Лана.
– Ты что, дура? – рассердился Степа. – Не слышала, о чем я говорил?
– Это я-то дура? – возмутилась Лана. – Я, что ли, просрала деньги в чужой фирме? Я разве собираюсь клянчить у Санты на Новый Год денежный подарочек?
Она решительно поднялась, подскочила к шкафу и принялась методично выкидывать оттуда свои вещи.
– Я ухожу.
– Куда? – взвыл Степан, забыв, что он только что сам пытался спровадить Лану.
Выгонять человека легко, быть брошенным – совсем другое дело.
– Домой, к маме!
По воздуху летали Ланины крошечные трусики, лифчики соблазнительно большого размера, прозрачные кофточки и шарфы.
– Тебе нужны были от меня только деньги! – возмутился Степан.
– Да! – рявкнула Лана. – Да, Комков, деньги! И скажи еще, что я недостойна красивой жизни и что ты не был по уши рад, что я с тобой! За твои деньги ты получил все, о чем мечтал – а мечтал ты трахать красивую бабу с большими сиськами, поэтому и бросил несчастную Любку валяться в больнице! А я мечтала пожить по-человечески. Думаешь, ты парень высший сорт? Ты посмотри на себя! Разжиревший трупоед! Жалкий папенькин сыночек!
На пол прилетела увесистая стопка джинсов, следом полетели сумочки.
– А любовь? – спросил Степа. – А как же карма?..
– Карма – это сука, – ответила Лана. – Вызови мне такси, Комков. Запихаю барахло в пакеты и минут через пятнадцать готова на выход.
В такси она никак не могла успокоиться и все презрительно фыркала себе под нос. Это на что Комков надеялся? Что она, Лана, будет, как Любка, растить из него успешного мужика? Утешать, сопли вытирать, в долги с ним влезать? Что она, Лана, будет его под жопу толкать, подбадривать и мотивировать? Нет уж! На это способны только идиотки-жены.
Мужик должен быть са-мо-дель-ный!
Которого никуда пихать и мотивировать не надо. А этих жалких неудачников – на свалку. И смотри какой наглый! Растопырил павлиньи перья! Я, мол, устал от жены, она не соответствует моему статусу…
Какой у тебя статус, утырок? Папкина сыночка-корзиночка?
Чао.
Не видать тебе больше Ланы Калмыковой, как своих ушей. Жизнь коротка, молодость быстротечна. Тратить года на то, чтобы вытащить борова из грязи – увольте.
Водитель с интересом поглядывал на красавицу, горящую гневом. Какие глаза, какие волосы, какая грудь! И ведь упустил кто-то жар-птицу из рук – понурый пентюх, который помогал ей грузить в багажник пакеты с вещами, – ну ты и дурак!
2
Костюм помогала упаковывать Галя Весенняя. Она же везла Любаву в детский дом, который в городе ласково величали «Домиком». Остальная труппа – зайцы, плясуны, елка и прочие кикиморы, ехали автобусом.
Ежегодно городская администрация отправляла культурных работников исполнить перед воспитанниками зимний спектакль. Новогодние спектакли – с подарками и Дедом Морозом устраивали спонсоры. У Домика было плотное расписание – каждый день двухнедельного новогоднего марафона был расписан под эти мероприятия.
Любава знала, чем заканчивалась эта благотворительность: склоками и раздорами между детьми помладше, они отнимали друг у друга конфеты, спускали чужие сладости в унитаз, находили тайники друг друга и объедались до рвоты… Дети постарше нашли выгоду в посещениях спонсоров – сразу же после их отъезда они бежали в деревушку неподалеку и за копейки продавали перекупщикам новенькие телефоны, планшеты, радиоуправляемые игрушки. За вырученные деньги покупали сигареты, алкоголь и хлеб с майонезом. Дрались и делили жалкие сотни рублей, отнимали деньги друг у друга…
Каждый Новый год приближал к тому времени, когда Домик отправит их за ворота. Еще один год без семьи.
Ласковые и добрые спонсоры, такие внимательные и веселые, готовые играть в игры и дарить подарки, после Нового года исчезают, тают, словно снег весной. Вместе с ними тает зародившаяся было надежда.
Такие они – взрослые. Источник сладкого и денег. Больше нечего с них взять.
Любава ничего не везла с собой, как и все, кто ехал представлять детям историю Снежной Бабы. Им не нужны сладости и телефоны. Им нужны родители.
Галя Весенняя, закутанная в белый шарф с белыми помпонами, вела «жигуленок» аккуратно, и он тихо катил по заснеженному пейзажу, словно утонувшему в сахарной пудре. Какой свежий, вкусный вид простирается до горизонта!
Поля, словно поверхность торта, залитого сверкающей глазурью, и тонкие узоры ветвей ив, наклонившихся над невидимыми реками, нежно и золотисто светятся под яблочно-красным зимним утренним солнцем.
– Галя, я влюбилась, – сказала Любава, варежкой протирая окошко со своей стороны.
Галя захлопала ресницами, соображая, потом удивилась:
– В кого?
– В кроличьего магната.
– А-а-аа, – видно было, что Гале приходится напрячь память. – Помню: такой… ковбой. И что ты? И что он? А Комков еще не звонил?
– А он должен был? – поразилась Любава.
– Никто никогда не расходится сразу. Всегда есть второй шанс.
– Откуда ты такая умная?
– Я читаю женские статьи, журналы… паблики в интернете.
– В последний раз я в таком паблике прочитала, что женщина всегда сама виновата, если от нее муж ушел. От хороших же не уходят. Значит, пилила, солила, готовила плохо, растолстела, не поддерживала, не давала, ну или все месте.
– Это мужики пишут.
– В женском паблике?
– А то. Знаешь, сколько их там сидит?
– Что они там делают? Невест ищут?
– Нет, – поморщилась Галя, – в основном – оскорбляют женщин, унижают или поучают, как правильно с мужьями обращаться нужно. Оттягиваются на всю катушку. На работе или на улице так не рявкнешь, а в интернете – пожалуйста. Многие женщины прислушиваются и тоже начинают обвинять бедолаг, что сама виновата, мол, борщей для семейной счастливой жизни не хватило! И тут же пишут: а вот я, я, лапочка, борщи варю, и не пилю, и котлеты леплю во время секса! Ну, чтобы похвалили ее, понимаешь?
– Я в интернете уже давно ничего не понимаю, – призналась Любава. – Вся собранная человечеством информация лежит в свободном доступе, от геологии до акушерства, по чертежам с какого-нибудь сайта можно ракету собрать, а люди только и делают, что собачатся там друг с другом.
– Я там еще выкройки беру, – сообщила Галя. – Любушка, ты не думай, что я дура. Нет, я не дура, я просто… принимаю вещи простыми. В большинстве своем и мужик, и баба просты: он научен борщей ждать, а она научена их ему варить. И в этой парадигме нет смысла искать мораль и прочих изысков цивилизации. Если мужик ушел – то, скорее всего, ему не хватило борщей. И кто тут виноват? Вывод сам собой напрашивается. И большинство мудростей женских пабликов такие, простые, как лопата. А лопатой, сама знаешь, человек всю планету перекопал.
– Никогда не любила борщ, – поделилась Любава, – хотя бабушка его отменно готовила – в печи, густой такой… ложку в нем не провернуть было!
– Я тоже не понимаю его эталонности. У меня, кстати, Горшков прекрасно готовит. До борща мы еще не дошли, но все остальное – вкуснятина! Мы вместе теперь готовим. Прасковья Ильинична в больнице еще, и Толя затеял ремонт в ее комнате, хочет порадовать…
– Приглашай его ко мне на Новый год. Пусть поколдует над шашлыком.
– С радостью!
Мелькнула вывеска «Большаково», скоро за вытянутой в нитку вдоль дороги деревней будет поворот к Домику.
– Так что твоя новая любовь? – вспомнила Галя, поворачивая у озера, тоже покрытого ледяной глазурью, с торчащими у берега остьями рогоза.
– Он испугался одинокой сиськи и сбежал.
Галя вздохнула.
– Ну это… это, Люба… предсказуемо, уж прости меня. Они же глазами любят. Мне жаль.
– Да что там…
Любава увидела у Домика несколько припаркованных джипов и машин помельче. Волонтеры, спонсоры?
Всего понемножку, наверное. Труппы кикимор из черепковского ДК видно еще не было – на автобусе они тащились долго, с остановками в каждой деревне и на перекур.
Галя поставила машину в углу парковки, под черными зигзагами яблонь.
– Так, костюм…
Любава вышла следом и вдохнула чистый воздух. Хорошо здесь, в Большаково! Наверное, ночью видно все звезды…
За яблонями она углядела разноцветные комочки, словно елочные шарики, упавшие в снег. Это копошатся на игровой площадке самые маленькие воспитанники Домика. Корпус для старших дальше, он еле виднеется за зданием котельной и пищеблока.
Разгребая сугробы сапогами, Люба пошла на площадку и столкнулась нос к носу с малышом, который словно снегирь, нахохлившись, сидел на скамеечке. Щеки у него были красные, нос пуговкой, светлые бровки хмурились.
– Привет, – сказала Любава и села рядом. – Ты кто?
– Я Лалимил, – хриплым баском ответил Снегирь. Он тяжеловато дышал, ртом.
– А что ты тут делаешь один?
– Бабиську жду.
Люба помолчала. Молчал и малыш.
Потом вдруг возмутился.
– Собаська! – и он протянул Любаве игрушечного полосатого саблезубого монстра. – А киса нету!
– Ты хотел кису? – догадалась Люба. – С пушистым хвостиком?
Снегирь обиженно засопел, собираясь зареветь. К скамеечке уже спешила через сугробы воспитательница.
– Вы кто? – издалека кричала она. – Почему на территории?
– Я Снежная Баба, – ответила ей Любава, и Снегирь уставился на нее с интересом. – Здравствуйте.
– А, выступать приехали, – догадалась воспитательница, – я вас помню. Вы как-то Снегурочкой приезжали.
– А теперь Снежной бабой.