Легко изменив траекторию полёта оружия, вернул его владельцу и добавил от себя.
Вид крови пьянил и вызывал желание выпустить её всю, без остатка. Но я сдержался, хотя руки тянулись.
Выглядело всё естественно, никому и в голову не придёт, что его не в пьяной драке прирезали.
На душе как-то стразу полегчало, злость ушла.
Подошёл, наклонился, вытащил нож, обтёр от крови и убрал на место. Карманы обыскивать не стал: у меня денег хватает, стану я ради дюжины серебряных монет рисковать?
Колоритная картина «маг, вертящийся возле убитого им грабителя на глазах стражи» в мои планы не входила, и, оглядевшись по сторонам, я предпочёл покинуть безлюдную улочку. Надеюсь, безлюдную. На всякий случай проверил — нет, никто видеть не мог, хотя тело обнаружат буквально через пару минут.
Дожили — открыто грабят по вечерам, не дождавшись ночи! Совсем стыд потеряли. Это же не карманный воришка. Значит, либо совсем с наличностью фигово, либо надышался травки.
Запал остыл, а всё равно было как-то не по себе. И рука ныла, портя настроение. Заживает, конечно, но медленно, зараза! Обычно такие вещи через полчаса проходят.
Догадываюсь, что беременным изменять нежелательно, потому как всякую гадость притащить могу, но кому её притащишь, если тебе вечно не дают?
Словом, вернулся к невесте поздно, когда садилось солнце, сытый, немного пьяный и благодушный. И без следов ожога — успело затянуться.
Совесть начала пинаться не хуже сына, когда увидел Одану на ступеньках крыльца. Кутаясь в плед, сидя то ли на покрывале, то ли ещё на чём, она всматривалась в переулок. Заметила меня, встала на колени, сложила покрывало и выпрямилась, придерживаясь за дверной косяк: нагибаться уже тяжело.
— В дом иди. Это что ещё за посиделки?
— Я боялась.
— Чего? Что меня убьют? Порадовалась бы, что сдох, — и дело с концом.
Я затолкнул её в узкую прихожую и закрыл дверь — нечего соседям наши разговоры подслушивать.
— Сколько сидишь? Продрогла, небось?
— Нет, на улице тепло. Я думала, вы совсем ушли.
— Ага, как же! И не надейся. О свадьбе договорился: будет, как положено. Если есть подруги, можешь взять.
Она кивнула, прошла на кухню, загремела посудой. Пришлось пресечь её возьню, сказав, что не голоден.
Свадьба… Что-то она никого из нас не радует. Не похожи мы на счастливую влюблённую парочку. Невеста до сих пор на «вы» называет. О страстных ночах и речи нет. Даже возможность потратить деньги на всякие безделушки её не привлекает. Хотя переживает, волнуется, готовит для меня то, что сама не любит.
А я… Тоже не образец для подражания.
— Вы… Лэрзен, пожалуйста, лягте сегодня на кухне.
— Это ещё почему?
— Меня от запаха духов тошнит, — смущённо пробормотала она. — Они очень приторные и стойкие, водой не смоются.
Нет, нормально? Учуять, что женишок таскался по девочкам, — и всего-то жаловаться на запах.
— Ничего, смою. Значит, это всё, что не устраивает? Отлично. На кухне ночевать не буду, найду другое место. Наутро обещаю ничем не пахнуть.
— Если вы хотите, я не могу запретить. Вы же женитесь из-за ребёнка…
И разрыдалась.
Пришлось успокаивать, предварительно смыв с себя чужой запах.
А она отталкивала, продолжая твердить, что не держит меня. Затихла только у меня на коленях, уткнувшись в грудь лицом. Обняла, прижалась, как могла.
И не обвиняла же, даже мысленно, а всё равно чувствовал себя виноватым. В общем, это был первый и последний мой поход к девочкам до свадьбы.
Платье из подарка Артена вышло — загляденье. Одана в нём преобразилась, походила на знатную даму, только живот всё портил. Как высоко талию ни делай, беременность не спрячешь. Зато грудь выросла, так заманчиво колыхалась при ходьбе. Мне нравилось её трогать. Я бы с удовольствием делал это чаще и не останавливался на достигнутом, но мои желания и желания невесты кардинально не совпадали. Дальше поцелуев и ласк ни-ни. За ребёнка боялась, что я ему наврежу.
Обручальные кольца заказал я, а потом наложил на колечко Оданы магическое охранное плетение, связав его со своим кольцом. Она человек, слабый человек, её защищать надо.
Получилось красиво и неброско: я не стал тратиться на россыпь бриллиантов. У меня просто сплав золота с серебром с традиционным брачным знаком Империи, у Оданы — золотое, с тремя камушками. Их подбирал ювелир, я не вникал, — красиво, и ладно.
Наряжаться Одане помогала подружка, она же нашла портниху, которая и сшила платье. Его я до свадьбы видел лишь мельком — по недосмотру девиц, которые свято верили, что, пряча наряд, сохраняют счастье в семье. Ну да, конечно, увижу платье, решу, что уродское — и кранты браку.
Глаз с удовольствием скользил по невесте, ставшей более округлой и аппетитной. Волосы она распустила, вплела в них какие-то ленточки, прицепила шляпку с плотной вуалью — в общем, старалась соблюсти все формальности. Не хватало только её отца, который бы стоял рядом и читал мне напутствия.
Естественно, до храма Одана не шла пешком — пригодилась лошадь. Я таки умудрился протащить её в город.
Гостей на свадьбе не намечалось — так, её родственники, если доберутся, и Стьеф, чтобы дверь храма отворить. Шумной пирушки тоже не предвиделось. А у меня и мальчишника не было… Что за жизнь! Посиделки в кабаке со Стьефом и глазение на полуголую писклявую певичку не считаются.
В качестве свидетельницы и подружки невесты болталась эта Кларетта. Та, которая Одану наряжала. Я ей, к слову, не нравился, хотя невеста и не ляпнула про мою сущность.
У порога храма Одана забеспокоилась, с тревогой посмотрела на меня:
— Лэрзен, а ты сможешь? Это же храм Светоносного.
Понимает, что со мной там может быть.
Всё верно, Одана, это одно единственное место, где я чувствую себя неуютно, где признаю светлую силу. Но четверть часа выдержу.
— Руку давай, — вместо ответа произнёс я.
Ощущения были схожи с прошлым разом. Дискомфорт на грани физической боли, осознание своей чужеродности, желание немедленно уйти. Но я шёл. Смотрел прямо перед собой и шёл к фальшиво улыбающемуся жрецу, храня внешнее спокойствие.
В первый и последний раз вступаю в этот храм: в нём слишком много светлой энергии. Она душит, выдавливает меня.
Придерживая Одану за талию, помог подняться на специальную приступочку перед статуей бога, подождал, пока она коснётся его, помолится, и спустил обратно. По обряду вслед за ней подняться должен я, но Светоносный — не мой бог.
Настроение несколько улучшается при виде кулонов Олонис в руках помощника жреца. С этой богиней мы ладим, она пускает к себе абсолютно всех.
Не пропали даром мои денежки, нам ещё благословение из Медира передают. Или это Канара?
— Одана, ты писала Канаре, что выходишь замуж? — шёпотом интересуюсь, пока Кларетта расправляет подол платья невесты.
Одана кивает и призывает к тишине: жрец уже начал церемонию. И не один — из внутреннего помещения вышла Канара, приветливо улыбнувшись нам обоим. Хоть кто-то на меня косо не смотрит.
Особенно долго жрец выспрашивал, добровольно ли решение невесты, будто открыто обвинял меня в принуждении, но потом наконец соизволил окропить святой водой и, положив руку на склонённые головы, объявил мужем и женой по законам Империи. Надел кольца, важно передал подарки от Олонис, которые нам надлежало водрузить друг другу на шею, сделал запись в книге регистрации браков и через пару минут, показавшихся мне вечностью, выдал брачное свидетельство. Теперь оставалось только заверить эту бумажку у властей — сущая формальность. Отказать мне не имели права.
Выйдя на улицу, я расстегнул воротник и долго не мог отдышаться. Стоял, прислонившись к стене, пугая частым шумным дыханием новоявленную супругу. Сказал, что просто душно стало — в храме и впрямь не продохнуть, Одана тоже дурноту почувствовала. А самого изнутри трясло.
Отпраздновали создание новой семьи в ресторане, куда таки пришла пара знакомых новобрачной, и отправились домой к жене, увезя с собой подарки и пожелания счастья.
Кстати, из Медира приехали родственники Оданы — её кузен Лушар с семейством. Они опоздали на церемонию в храме, но к снятию вуали с супруги и первому поцелую успели. Бросали нам под ноги лепестки тюльпанов.
Канара проводила нас до порога и передала благословение своей богини.
Наконец она ушла, попросив перед отъездом зайти к ней в гостиницу.
Одана заперлась в ванной, откуда вышла в новой ночной рубашке. Расчесала волосы, откинула одеяло с кровати, кокетливо приподняла подол и вопросительно посмотрела на меня:
— Лэрзен, ты же хотел. Канара сказала, что это не навредит ребёнку, если ты будешь осторожен.
Вот лучше бы она этого не говорила! Всё удовольствие испортила.
Когда дошло до дела, я не знал, как к нему подойти. Вот она, беременная жена с большим животом, целует, ластится, хоть и робко, ждёт — а вот как с ней?
Живот мешает нам обоим, ей вечно неудобно, тяжело. Сделать больно боишься… Хотел, называется! Сама бы, что ли? Только Одана сверху не хочет.
Наконец мы кое-как устроились. И так же кое-как супружеский долг исполнили. Ладно, первый раз всегда не получается, потом сумеем приспособиться. Надеюсь.
Вот так и началась пять с половиной лет назад моя семейная жизнь. Не такая уж кошмарная, как мне представлялась. И животик нам потом совсем не мешал, а Одана не была холодна и охотно всё делала во всех позах. Так что не прошли мои мучения даром.
А теперь пора будить эту соню, пусть завтрак мне приготовит.
Могильные плиты
— Одана, убери оттуда свои цветы. Мне плевать, где ты их посадишь, только подальше от моих растений. Даже не знаю, кто из вас хуже: ты или кролики?
Жена обиженно посмотрела на меня, но промолчала. Мысленно же обозвала бесчувственной скотиной.
Неужели ума не хватает сажать своё разнотравье подальше от моих лекарственных трав? Ладно, если только лекарственных — у меня в саду растительных ядов полно. Детям-то нестрашно, я им сызмальства вбил в голову, что трогать можно, а с чем — на тот свет, либо в виде духа ко мне на поклон. Да и сами уже понимают, поимённо все мои травки знают, а Одана… Для неё ж что ромашка, что цикута — красиво, сорвать хочу. И ведь сорвёт, глупая женщина, а мне потом бороться с последствиями её глупости. Кстати, пора бы посмотреть, как там моя любимая ядовитая прелесть. Лучший друг отравителя, между прочим.