— Я знала вашу матушку. Время от времени мы играли в бридж.
Изабелла затаила дыхание. Ее матушка. Ее благословенная американская матушка.
— Она была такой привлекательной женщиной, — продолжала миссис Бьюи. — И остроумной.
Да, подумала Изабелла, это так. Многие люди говорили это — о том, что она умела рассмешить.
— И вашего бедного отца, — добавила миссис Бьюи.
Изабелла промолчала. Она не могла предположить, что последует за этой фразой. Знала ли миссис Бьюи о романе ее матери — любовной истории, о которой сама она узнала от кузины, когда нажала на нее? Возможно, знала, но казалось странным упомянуть об этом при первой же встрече, если только миссис Бьюи не страдала «растормаживанием». Порой с возрастом такое случается, и в результате может быть сказано много бестактных вещей.
Однако миссис Бьюи нечего было добавить, и она удалилась из комнаты готовить чай.
Уолтер Бьюи жестом пригласил гостью сесть на диван у окна.
— Картина? — осведомился он, когда они уселись. — Вы сказали, что у вас есть для меня информация.
Изабелла смотрела на картину, висевшую на стене у него над головой. По ее мнению, это был Мак-Таггарт.[28] Уолтер заметил, куда она смотрит.
— Мак-Таггарт, — сказал он. — Принадлежит моей матери. — Он жестом обвел всю комнату. — Все эти картины — ее. Это ее коллекция.
— Но вы купили Мак-Иннеса?
— Купил, — кивнул он.
Изабелла решила, что ждать больше нечего.
— Я не думаю, что это Мак-Иннес, — заявила она.
Она очень внимательно следила за Уолтером. Сначала он, казалось, не расслышал или не понял ее слов. Он улыбался в начале этого разговора, и улыбка все еще теплилась у него на губах. Но потом по лицу его словно бы пробежала тень. У лица сто мускулов, подумала Изабелла, даже больше. И поверхность, как у воды, чувствительна к изменению света и порывам ветра — так что она указывает, и очень даже точно указывает на то, какая сейчас погода.
— Я не понимаю, — сказал он.
— Вы не знаете, что это подделка? — Изабелла почувствовала, как сильно забилось у нее сердце: ведь сейчас она его обвиняла, и она вдруг поняла, что неправильно поступила. Но обвинение уже вырвалось.
— Вы намекаете… — Он осекся. Теперь он смотрел на ковер, не в силах встретиться с ней взглядом. Но это не вина, решила Изабелла. Это боль.
— Пожалуйста, — сказала она, импульсивно протягивая руку и дотрагиваясь до его рукава. — Пожалуйста. Вы не так поняли. Я вовсе не намекаю, что вы пытались продать мне подделку.
Уолтер о чем-то напряженно размышлял. Наконец он взглянул на Изабеллу:
— Наверное, вы так решили, потому что я столь скоро захотел ее продать.
— Я была удивлена, — сказала она. — Но я решила, что этому должно быть совершенно разумное объяснение. — Она знала, что это ложь. Я лгу из-за того, что допустила несправедливое предположение. И я солгала, сделав комплимент этой его неприятной собаке. Но мне приходится лгать. И какова была бы жизнь, если бы мы не делали друг другу комплименты?
Изабелла подумала, что сейчас Уолтер борется с собой, не зная, стоит ли пускаться в объяснения. И когда он заговорил, понизив голос, чувствовалось, что он все еще колеблется.
— Мне нужно ее продать, — пояснил он. — Или, скорее, нужно было. Если то, что вы говорите, правда, то…
— Вам нужны деньги? — Это казалось ей маловероятным. И дорогой дом, и мебель, и картины, и ковры на полу — все говорило о том, что с финансами здесь все в порядке.
Уолтер не отрывал от нее взгляда. Казалось, он сказал достаточно, и ему не хочется выкладывать остальное. Но было что-то еще.
— Мне нужно достать немного больше ста тысяч фунтов, — наконец сказал он. — У меня не было такой необходимости, когда я покупал картину. А потом она возникла.
Изабелла подождала, и он продолжил.
— Это моя вина, — спокойно произнес он. — Я лично поручился за друга, который участвовал в выкупе доли в компании, в которой служил. Все казалось очень надежным, когда я согласился за него поручиться, но какой-то бухгалтер в цепочке намеренно исказил денежные обязательства, и теперь мой друг будет разорен, если я не достану денег. Он потеряет свой дом — и всё. А я — крестный отец его сына.
Изабелла молчала. Все это звучало очень убедительно, и пока она думала, как несправедливо судила об Уолтере, она услышала, как у нее за спиной открылась дверь. На пороге стояла миссис Бьюи с подносом в руках. Подойдя к журнальному столику, она поставила на него поднос и взглянула на Изабеллу.
— Эта картина — не подделка, — сказала она.
— Мама…
Миссис Бьюи подняла руку. Она метнула сердитый взгляд на сына, который замолчал, видя, что она недовольна.
— Вы считаете, что мы могли бы попытаться продать подделку? Вы действительно так думаете, мисс Дэлхаузи?!
Изабелла ощутила, насколько мать Уолтера возмущена таким предположением, и сказала примирительным тоном:
— Нет. Простите, я так не считаю. Но ведь вполне возможно, не так ли, продать подделку, искренне считая ее подлинником? Я вполне могу себе представить, как такое случается со мной. Я могла бы продать то, что считала бы…
Миссис Бьюи покачала головой:
— При всем уважении, мисс Дэлхаузи, это случается только в том случае, когда кто-то мало знает о художниках. Я долгое время знаю Эндрю Мак-Иннеса. Очень хорошо знакома с его работами. Вероятно, никто так не разбирается в его творчестве, как я.
— Знала его, — поправил Уолтер Бьюи. — Знала его, мама.
Она не обратила внимания на то, что ее перебили.
— И я уверяю вас, что картина, купленная Уолтером, — подлинная. Это работа Эндрю Мак-Иннеса. Вне всякого сомнения. — Она сделала паузу. — И вот еще что. Именно эта картина Мак-Иннеса действительно очень хороша. Гораздо лучше того, что он писал десять лет тому назад. Гораздо лучше.
— Она не подписана, — заметила Изабелла. — И не покрыта лаком.
— Это потому, что у него не хватило времени, — пояснила миссис Бьюи. — И больше за этим ничего не кроется.
Последовало молчание. Изабелла нахмурилась. Она была заинтригована словами миссис Бьюи. Что она имела в виду, когда выразила мнение, что эта картина лучше всего, что было написано за десять лет до того? Она решила это выяснить.
— Значит, вам известно, когда она была написана?
Этот вопрос застал миссис Бьюи врасплох, и она растерялась.
— Я не знаю наверняка…
— Но вы же сказали, что у него не было времени покрыть ее лаком, — настаивала Изабелла. — Простите, что спрашиваю об этом, но откуда вы знаете?
И тут Изабеллу осенило. Это же так очевидно. Эндрю Мак-Иннес не умер: «Я долгое время знаю Мак-Иннеса». Люди, подобные миссис Бьюи, с ее способностью точно выражать мысли, не путают времена.
— Он жив, не правда ли? — Изабелла заговорила так тихо, что едва слышала свой собственный голос. Но миссис Бьюи услышала ее, и Уолтер тоже. Он вздрогнул и резко повернулся к матери.
— Да.
Уолтер взглянул на Изабеллу.
— Возможно, мама неважно себя чувствует, — пробормотал он.
— Я прекрасно себя чувствую, — ледяным тоном возразила миссис Бьюи. — Да, Эндрю Мак-Иннес жив. Вы считаете, мисс Дэлхаузи, что вам многое известно, но, к сожалению, я должна сказать, что в свете того, что известно мне, на самом деле вы знаете очень мало. Если бы вы потрудились сходить в библиотеку и почитать газеты, то увидели бы там сообщения на эту тему. И прочитали бы, что тело Эндрю Мак-Иннеса так и не было обнаружено. Предполагалось, что его засосало в этот водоворот, но это не так. Он добрался до берега, после того как его лодка опрокинулась, и именно тогда ему пришло в голову, что у него есть идеальный шанс начать с чистого листа — под видом кого-то другого. И кто может винить его за это?
Воцарилась тишина.
— Итак? — продолжила миссис Бьюи. — Вы можете его винить?
— Нет, — ответила Изабелла. — Я могу понять.
По-видимому, миссис Бьюи осталась довольна таким ответом.
— Это уже кое-что, — сказала она и повернулась к сыну: — Эту картину, Уолтер, которую ты купил по глупости, прислала на аукцион «Лайон энд Тёрнбулл» я. Да, я.
— Ты могла бы мне сказать. Могла бы сказать, что… И насчет Эндрю.
— Не могла, — возразила она раздраженным тоном. — Я не могла открыть тебе то, что обещала хранить в тайне. Никто не должен был знать, что Эндрю жив.
Уолтер покачал головой, не в силах поверить.
— И ты позволила мне предложить эту картину другому человеку — мисс Дэлхаузи, — хотя прекрасно знала, что эта картина не то, за что я ее принимал.
— Она именно то, за что ты ее принимал, — ответила миссис Бьюи. — Ты никого не обманывал. А если бы ты сказал мне, что собираешься ее покупать, вместо того чтобы решать самому, то не оказался бы в подобном положении. Почему ты вдруг вбил себе в голову, что хочешь купить Мак-Иннеса? Почему не обсудил это со мной? Тогда я бы тебе сказала. И отговорила бы тебя.
Изабелла подумала, что знает ответ. Уолтер Бьюи пытался вести свою собственную жизнь, что было трудно, поскольку в доме еще находилась миссис Бьюи. Она прониклась к нему сочувствием: он не казался слабым человеком, но когда дело касалось его матери, был все еще мальчишкой. Картины на стенах принадлежали его матери, они были куплены ею. Может быть, ему хотелось иметь что-то свое.
Таков был Уолтер. Но его мать — это совсем другое дело. Она так непохожа на заговорщицу, что Изабелла недоумевала, каким образом ее втянули в этот обман.
— Почему Эндрю Мак-Иннес связался с вами? — спросила Изабелла. — Если он хотел исчезнуть насовсем — тогда зачем же…
Миссис Бьюи резко оборвала ее:
— Не знаю, известно ли вам, что я была его… пожалуй, это можно назвать покровительницей. Я покупала его картины до его исчезновения и поддерживаю Эндрю последние восемь лет или около того — не очень значительно, но все же поддерживаю. Ему нужны деньги на ортопедическую операцию, которой долго дожидаться в Государственной службе здравоохранения. Он испытывает боли, и операцию можно сделать частным образом, когда он захочет. Вот я и устроила так, что пара его картин была продана. — Миссис Бьюи сердито взглянула на Изабеллу: — Я не предполагала, что кто-то создаст нам сложности, сделав вывод, что эти картины — подделки. Это не подделки.