Моя вера в правильный выбор крепнет, и я прохожу сквозь стену хранилища.
Внутри меня ждет длинный круглый коридор, стены которого, как и все здание, сделаны из чего-то жидкого. Эта твердая жидкость имеет какое-то отношение к способам хранения информации, но какое именно — не помню.
Мягкие волны вокруг успокаивают. Почему-то знаю, что здесь меня не настигнут. Иду вперед, чувствуя, что поднимаюсь вверх, хоть глаза видят идеально ровную трубу.
Как я это понимаю? Если я тульпа, у меня не должно быть вестибулярного аппарата? Наверное, ощущения из-за постоянного контакта с создателем.
Обычно тульпа чувствует то же, что и её хозяин.
Понятен и бардак в моей голове. Обычно стабилизирующие импланты захламлены вконец. Туда складывается то, что вроде бы и ненужно, а выбросить жалко, так как может понадобиться в любой момент. В итоге того, что может понадобиться, накапливается столько, что черт ногу сломит.
Я прохожу по прямому, но в то же время ведущему вверх коридору, в итоге натыкаюсь на интерфейс взаимодействия — единственное, что здесь не состоит из жидкости.
Он напоминает осьминога. Впрочем, он и есть осьминог. Кто-то когда-то додумался, как модифицировать этих моллюсков для взаимодействия с человеком. Могу ли я с ним взаимодействовать? Сейчас узнаем.
Слышу чьи-то шаги. Три или четыре человека направляются ко мне. Звук здесь распространяется хорошо, потому понимаю, что они далеко, а автоматическая система здания направит их к другим, свободным интерфейсам.
Становлюсь под «осьминогом», и тот обхватывает меня щупальцами. Чувствую, как они касаются моих рук и ног, головы. Только как? Откуда эти ощущения?
— Здравствуйте, доктор Костелло, — звучит голос в голове. — Ваш код доступа принят. Желаете просмотреть информацию перед отправкой или осуществить загрузку конечного файла?
— Можно то и другое одновременно? — спрашиваю я, понимая, что сюда в любой момент может кто-то ворваться.
— Создаю резервную копию Эбботт, — отвечает голос.
— Что значит Эббот?
— Эббот и Костелло — комедийный дуэт, существовавший в двадцатом веке. Но в данном случае ваши кодовые имена.
— Чьи имена?
— Ваше и вашей тульпы.
— То есть как? Я — тульпа. А того, кого…
— Вы — оригинал, доктор Костелло, — монотонно сообщает мне машина. — Вы — человек.
— Тогда кто…
Пытаюсь спросить, но машина меня опережает.
— Тульпа Эббот подверглась выключению. Это напоминало смерть, но это лишь видимость, основанная на человеческих знаниях о смерти. Вы сами отключили свою тульпу.
— Зачем?
— Пытаясь не допустить, чтобы вашу модифицированную Эбботом разработку никогда не запустили. Я храню лог вашей мыследеятельности. Вы установили соответствующий имплант три года назад.
Не спрашиваю, как это возможно при дефиците хранения информации. Вместо этого чувствую дрожь по всему телу. Неужели моя тульпа пошла против меня? Неужели то, что раньше было лишь секретарем, основанным на ресурсах мозга носителя, обрело разум?
— В чем суть моей разработки? — спрашиваю у машины, слыша шаги уже совсем близко. Кажется, что волны на стенах здания усиливаются, наступает настоящий шторм.
— Квантовый язык мышления человека, — ответил интерфейс.
— То есть?
— Взаимоисключающие знания могут сосуществовать в разуме человека в суперпозиции. Роль наблюдателя же отведена внешнему миру, то есть «Альфе». Так как «Альфа» — искусственный интеллект, он всегда будет выбирать более логичную последовательность. По сути, это внутренняя борьба человека с самим собой, только переведенная на язык формул и работающая по законам квантовой механики. Тульпы же должны были стать поисковыми системами, а не секретарями.
Для мышления речевой язык не подходит — это мне всегда было понятно. Нужно было что-то иное, оптимизированное под мозг, а не под язык. Вот оно, мое открытие. Открытие, которым можно было спасти человечество.
В памяти внезапно всплывает речь из какого-то доклада об информационных технологиях далекого прошлого.
«Поисковая система не должна искать по каким-либо параметрам, ключевым словам, тэгам и прочему подобному. Этот метод устарел. Поисковая система будущего обязана различать информацию как человек. То есть быть осознанной».
«Они не люди», — вспоминаю собственные слова и понимаю, что речь как раз о тульпах. Информационной форме жизни, которую мы сами же и породили. Вспоминаю и кто такой Н. Один из так называемых борцов за когнитивную свободу. В том числе и за права тульп. Зараза!
— Моя тульпа что-то изменила? — спрашиваю я, чувствуя, как мое лицо покрывается потом.
— Совсем немного. Поменяла вас местами. Человек в роли поисковой системы, информационная форма жизни в роли конечного пользователя, обладающего квантовым языком мышления.
Немного психических практик, парочка имплантов — и у нас есть помощник, который помогает найти хоть какой-то путь в перенасыщенном информацией мире. А сейчас, когда они не просто копируют человека, а больше адаптированы к среде — мы обречены на судьбу питекантропов.
Чтоб тебя!
— Прекратить передачу!
— Поздно.
Я это понимаю. Теперь я даже не форма жизни, а лишь орудие. Поисковая система, обладающая сознанием. У меня ведь получилось найти это место и выполнить функцию. Без каких-либо ориентиров. Кто-то просто дал мне запрос и процесс запустился. Гугл современности, мать его! Обладающий сознанием и интуицией Гугл! Набор маркеров — таких, как моя смерть, храм истины, статуя — и поисковик находит путь к цели.
Вижу, как ко мне бегут двое людей, которые знали, на что я обрекаю человечество, и попытались помешать. Вижу Эббот. Свою тульпу. Знаю, что внешне она копирует меня, но не состоит из плоти и крови. Всего лишь информация, которая теперь существо номер один на Земле, а я — его интерфейс взаимодействия с миром.
Не просто полуразумный склад информации, а мыслящее и свободное существо.
Перед глазами что-то вспыхивает. Понимаю, что кто-то выстрелил. Падаю на пол, не чувствуя боли. Почему? Может, потому, что уже не являюсь человеком? Слышу странный шум. Впрочем, я и не против смерти. Жить с подобным будет неимоверно трудно. Может, вместе со мной умрет и Эббот. Тульпа все-таки пока что завязана на мою мозговую деятельность. А может, уже нашла способ это обойти.
Вижу над собой чьи-то лица, слышу чьи-то голоса. Замечаю свою тульпу, заодно понимая, как выгляжу я. Эббот о чем-то с ними говорит. Вопрос лишь как?
Не знаю. Ведь раньше тульпу ощущал только сам хозяин. Но благодаря квантовому языку эта особь, похоже, нашла способ явить себя миру.
Чувствую, что проваливаюсь во мрак. Не представляю, кем проснусь, где проснусь, проснусь ли вообще.
Последнее, о чем думаю, прежде чем сознание меня покидает: «Может, они будут лучше нас?»
Маргарита СедяеваЯрва
Ядовито-багряные лучи солнца плели паутину по другую сторону горизонта, неумолимо приближаясь к истоку нового дня. Долгий выдох, приглушенный удар сердца, одно мгновение. Ярва открыла глаза в момент, когда равнодушная звезда лишь слегка обозначила небосклон. В воздухе клубился холод так же, как и пар собирается над водоемами во время зенита. Одна лишь мысль о необходимости отбросить старую меховую шкуру и окунуться в ледяной воздух вызывала судороги в ногах и покалывание в пальцах, но каждая упущенная секунда сводила на нет надежду добраться до стаи до полудня и дать шанс двум птенцам появиться на свет из яиц, найденных вчера. Очень малый шанс. Слабая надежда.
Последняя пандемия уничтожила почти всех птиц. Выжившие гнездились около людских стай, где намного легче было найти еду и укрыться от бурь ледяных ночей. А люди, в свою очередь, были благодарны пернатым за спасение от насекомых и знали цену каждому яйцу. Два светло-голубых шершавых на ощупь яйца были дороже жизни Ярвы и любого из ее стаи.
Девушка свернула шкуру, перебросила ее через плечо и побежала, то перепрыгивая, то пробираясь под стеблями приспособившихся к суровому климату растений. Редкие шерстинки почти облысевшей шкуры щекотали шею Ярвы. Будучи ребенком, она застала последнего млекопитающего, помимо людей, жившего в их стае, — старого лемура своего деда. Резкие перепады температур после захода и восхода солнца обрекли все виды на вымирание. Люди каждую минуту боролись за жизнь в ставшем враждебным им мире: спасались от насекомых, укрывались от холода и жары, прятались от хищных растений. Птицы были единственной сохранившейся стеной, отделяющей человечество от полчищ насекомых, прекрасно адаптировавшихся к жизни после катаклизма.
Бежать было легко. Солнце поднялось ровно настолько, что Ярва могла различать контуры растений и пробираться вперед, с легкостью избегая острые, нередко ядовитые шипы. Она представляла, как точеные клювики прорежут мягкую шероховатую скорлупу и на свет появятся два маленьких пушистых комочка, голодных и жадных до мерзких многоногих тварей. Дети будут свистеть и танцевать вокруг костра, а отец рассказывать, как, спасаясь от роя жуков-древотелок, он споткнулся о корень древошипа и, чудом не подцепив ни одной колючки, летел кубарем с обрыва, пока не рухнул в пруд, отправив всех его обитателей в неповторимое путешествие к верхушкам деревьев — ведь он был мужчиной самых внушительных размеров во всей стае, чем очень гордился и не забывал упоминать при каждом удобном случае. Мама будет смеяться, ее заливистый смех сейчас уже звенел у Ярвы в ушах — солнце поднималось все выше, жара давала о себе знать.
Скрюченные растения жадно вгрызались в лучи огромного светила и словно плавились под его пеклом. Через поры просачивался липкий сок и омывал все дерево. Дурманящий аромат притягивал полчища насекомых, которые облепляли стебли от верхушек до корней, превращая растения в чешуйчатых монстров, пожиравших свою кожу. Ярва накинула шкуру на плечи и бежала, все ниже наклоняясь к земле. К жаре и холоду она привыкла с младенчества, но против обжигающих лучей солнца и укусов насекомых люди были беззащитны. Отвратительный, вызывающий тошноту запах заставил девушку остановиться. Ярва мучительно вглядывалась в заросли, пытаясь найти его источник. Через мгновение, сбросив шкуру, бегунья прижалась к огромному дереву и стала судорожно размазывать его сок по своему телу, борясь с приступами тошноты. Это было одно из не