Приятели из лечебников неуважительно звали его лабораторию «вивисекторской». Эдик не возражал, а только напоминал скромно, что если бы не его, Эдика, незаметные труды, фиг бы они ходили такие гордые — спасители человечества от страданий. Медицину-то вперед мышки двигают. Да-да, такие маленькие, ушастенькие, беленькие. Или серенькие. Или, бывает, пятнистые.
Эдик пробежал проходную, влетел в раздевалку, швырнул в шкаф штаны и рубашку. В душевой пришлось потерпеть, пока автомат омоет водой и обрызгает дезинфектантом. Лабораторные мышки — существа нежные, некоторых и один лишний микроб погубит.
Облачившись в стерильный комбинезон оранжевого цвета (вот теперь он точно похож на морковку!), Эдик первым делом прошел в виварий.
В обширном, разделенном прозрачными перегородками зале поблескивали под лампами ряды металлических стеллажей с клетками-контейнерами, в каждом из которых суетились, шуршали, попискивали мышки. Воздух в зале был прохладный и свежий, свет яркий, но не слепящий — автоматика по контролю внутренней среды работала отлично.
Когда-то пытались уход за лабораторными животными поручить роботам, но не пошло: мышки, да и крысы с кроликами, болели и чахли без видимой причины. Решили, что виной тому избыток электромагнитного излучения. Так это или нет, а когда в виварий вернули рабочих-людей, все наладилось.
Между рядами разносилось ласковое бормотание Нгози — студент-биолог из Судана, он с удовольствием подрабатывал в виварии техником. Эдик окликнул его. Черная голова Нгози, увенчанная копной дредов, высунулась из-за стеллажей:
— Привет, брат-начальник!
Пританцовывая, Нгози подошел к Эдику, быстро отчитался о каждом отсеке: все в порядке, только в триста шестнадцатой Эй-Пи-Пятый что-то захандрил. Может, в изолятор его?
— Всю триста шестнадцатую в изолятор! — распорядился Эдик. — И от триста десятой до триста пятнадцатой еще разок сканером пройдись. Все в одном опыте, мало ли что…
Нгози кивнул и утанцевал исполнять поручение. А Эдик направился в дальний угол, где на стеллаже с животными третьей категории — «дикими» и помесными — стояли три контейнера с его любимцами, мышками линии ЭБ-257бис.
Обычно Эдик имен лабораторным животным не давал и душевно старался не привязываться. Известно ведь, какая у подопытных зверушек судьба — пожил чуток, и под микроскоп. Экспериментатором Эдик был пытливым и любопытным, но процесс эвтаназии животных по окончании опыта так и не полюбил.
Тем милее ему была Мышаня с выводком, папаша Фредерик и их холостые братья и сестры. Их не надо было умертвлять, наоборот, они должны были жить как можно дольше! Они и жили. Шуршали в своих просторных апартаментах, здоровые, гладенькие, с серебристо-серой лоснящейся шерсткой. Эдика узнали, обрадовались — встали на задние лапки, потянулись к его рукам подвижными носиками, тонкие усики задрожали от интереса. Только мышата как ни в чем не бывало гонялись друг за другом по клетке.
Полюбовавшись зверушками, Эдик угостил их сырными крошками и с чистой совестью уселся за компьютер в своей комнатенке. Заглянул в почту, пробежался по международной базе данных трансгенных животных. Прекрасно! У конкурентов из Китая и Америки ничего подобного и близко нет. Статья отшлифована двадцать раз, править нечего, шефу показать не стыдно. Только графики дополнить не мешало бы…
И он вносил новые данные, пока не услышал за спиной знакомое покашливание.
Эдик вскочил:
— Здравствуйте, Андрей Николаевич!
Шефа он искренне уважал: тот уже был известным ученым, когда Эдик еще пускал пузыри в колыбели. За прошедшие тридцать лет шеф не потерял ясности ума, педантичной внимательности и не превратился в закоснелого ретрограда, а перспективные направления работы просто нутром чуял.
— Приветствую, Эдуард, приветствую!
Шеф, одетый по старинке в хирургический костюм и длинный белый халат, смотрел на Эдика с благосклонным интересом. Он первым подал руку для рукопожатия, затем подтянул к себе вертлявую табуретку, уселся:
— Давайте. Показывайте вашу сенсацию.
Эдик, волнуясь, начал:
— Андрей Николаевич, помните, три года назад мы закончили проект по репарации ДНК? Ну, тот, по гранту от космонавтов?
— Помню, Эдуард, помню, — покивал шеф. — Склероз нынче лечится. Кстати, привет вам от Селии. Марсиане у нее нашу косморепаразу расхватывают, как горячие пирожки, прямо с линии фасовки. Обещала нам новые гранты вытрясти от «Объединенного космического концерна» и от «Марсовых копей».
Эдик расплылся в улыбке. Приятно знать, что твои труды пошли на пользу человечеству! Сколько лет колонизация Марса была под вопросом из-за космической радиации. И вот, пожалуйста! Разработанная в их лаборатории, выращенная в культуре химерных клеток, опробованная на Эдиковых мышках репараза чинит ДНК так ловко, что повышает устойчивость человека к облучению в тысячи раз. За три года эффективность косморепаразы доказана более чем убедительно.
Понятно, что теперь космонавты не поскупятся!
Да, но сегодня речь не об этом.
— Андрей Николаевич, я же испытывал косморепаразу на мышах… вернее, пытался получить линию с модифицированным геномом… Помните, не срослось? Вектор-вирус плохо цеплялся, комбинация неустойчивая, терялась в первом поколении. Ну, мы отступились тогда.
Шеф хмыкнул:
— Еще бы. От нас окупаемости требуют. На культуре клеток репаразу выращивать коммерчески выгодно, вот на этом дирекция и остановилась. Директору то подавай, что дешево и сердито. Ближе к делу, Эдуард.
Эдик откашлялся:
— У меня в эксперименте была линия мышей, ЭБ-257бис. Двадцать штук. Контрольные образцы — с репаразой, но без воздействий. Эти здоровенькие получились. Девять из них я исследовал в разные сроки, как положено. Потом эксперимент закрыли, а одиннадцать мышек осталось. Ну… я их утилизировать пожалел. Решил заодно продолжительность жизни оценить. Вы согласились, помните? Ну вот. Прошло три года. А мышки мои ни на день не постарели!
Шеф скептически заломил бровь.
— Честное слово! — заторопился Эдик. — Сто раз проверял! Состояние, активность… Зубы смотрю. Анализы беру раз в квартал. Дитриху из ветслужбы показывал — он им больше шести месяцев не дает! Хотите сами взглянуть?
— Ведите.
Эдик провел его к мышкам.
— У вас тут выводок? Интересно, — задумчиво сказал шеф, разглядывая шустрых зверушек. — Первый раз вязали?
— Ага. Андрей Николаевич, у них генетические карты сходные! Ген косморепаразы от родителей перешел, не выпал! РНК в лейкоцитах определяется. Белок синтезируется нормальный, с нормальной функцией. А у родителей… Смотрите!
Эдик схватил с полки планшет, в два касания вызвал генетические карты и графики микрохромосомного анализа:
— Это родители. Тут ДНК стволовых клеток. Тут — эпителия из ротовой полости. Видите? Идеальное состояние, полное совпадение с первым обследованием. Никаких поломок, никаких мутаций. Даже профиль метилирования один и тот же что в возрасте двух месяцев, что сейчас! И процент апоптоза в тканях минимальный.
Он менял картинки на экране, вызывал новые и новые графики. Все они подтверждали, что здоровье мышек идеальное, несмотря на солидный возраст. И что на клеточном уровне нет ни малейших признаков старения.
— Хм. Вечно молодые мыши, значит. Любопытно, — сдержанно произнес шеф.
— Да! — в Эдике бурлил энтузиазм. — И… Ген репаразы известен, вектор-вирус тоже. Методику можно опробовать на других животных! Даже… на людях. Срок жизни в несколько раз увеличится. Представляете?!
— Представляю, — мрачно сказал шеф. — Надеюсь, вы об этом никому, кроме меня, не рассказывали?
— Не-ет… — растерялся Эдик. — Я же понимаю, еще проверять и проверять. Но приоритет-то надо застолбить! У меня уже статья готова и доклад на конгресс…
— Не советую.
Эдик вытаращил глаза и весь обратился в знак вопроса. Вздохнув, шеф под руку увлек его обратно в кабинет.
Они снова уселись возле компа. Перед экраном так и крутилась раскрашенная голограмма мышиной хромосомы со встроенным геном репаразы.
Шеф потер переносицу:
— Итак, Эдуард, вы открыли ген долголетия или бессмертия. И успешно опробовали его на мышах.
— Ну… я еще не уверен… но… Да, — признался Эдик.
— И собираетесь осчастливить человечество.
— Андрей Николаевич, до этого еще далеко!
— Значит, собираетесь.
Эдик кивнул. Нет смысла спорить. Он правда этого хочет!
— Эдуард, а ведь, если вы вколете свою сыворотку бессмертия мне, вам завлабом не стать, — заметил шеф. — Если я буду жить вечно, я и заведовать буду вечно. Вы этого хотите?
— Андрей Николаевич!.. — возмутился Эдик.
— Ладно. Как вы думаете применять ваш ген вечной молодости?
— Как все, — Эдик снова удивился: шеф спрашивал о вещах, с младенчества известных каждому генетику. — Прицеплю к векторному ретровирусу, введу, он встроится…
— Вы считаете, процесс пойдет равномерно?
Эдик пожал плечами:
— У пожилых вряд ли. У молодых… у детей особенно — скорее, да.
— То есть вы собираетесь ставить эксперименты на детях? Вряд ли вам это разрешат.
Шефа явно заносит куда-то не туда! Рассуждать об экспериментах на детях преждевременно! Такие испытания — дело врачей. А им, биотехнологам, с мышами бы управиться. Да и вообще…
— Какой смысл сейчас об этом думать? — пробормотал Эдик.
— Думать всегда есть смысл, — заявил шеф назидательно. — Вот и давайте думать, Эдуард.
Он коснулся панели, и разноцветная мышиная хромосома вновь принялась вращаться.
— Допустим, у вас все получится. Допустим, ген бессмертия окажется совместим с геномом человека, вам удастся встроить его без уродств и потерь. Что будет дальше? Продолжим эксперимент, Эдуард. Мысленно. Пока мысленно.
— Да о чем здесь думать?! Болезней в разы меньше станет. Старость отодвинется на сотни лет, а может, люди и вовсе стареть перестанут. Вечно молодое человечество, представляете? Все полны сил, все работают, двигают прогресс. Сейчас-то полжизни учишься, а потом