Название не давалось.
Первое слово вроде простое, четыре буквы. Означений же его он нашел без малого десяток. В который раз удивился — старые люди как-то сами разбирались в своих словах? Почему они не называли одну вещь одним словом, без путаницы? Но давно нет старых людей, не спросишь, что сказал бы старый человек вот про эту книгу.
Итак, название. Два крупных слова — главные! Еще два, мельче и ниже, но тоже на обложке — значит, не главные, но важные.
Сначала главные.
Понятийный вздохнул и покрутил затекшей шеей. Соседи по столам уже не раз сменились, многие столы пустовали. А ему так и не случилось понять название этой книги.
Надо перестать топтаться на месте, надо просто взять любое означение из почти десятка. Иначе он тут думкой закончится!
А еще лучше оставить название как есть. Его работа — означить книгу, а не убиться об ее обложку.
Он открыл книгу и пролистал страницы, придерживая края пальцами в новых перчатках: дали новые, очень уж хорошо сохранилась книга. Ее еще никто не открывал. Говорили, что эту книгу принес из мертвого города искат, нашел ее по очень важному заказу, и потому означение ее — дело тоже очень важное. Принес, как нашел, даже замок-линию не открывал.
Сначала в книге шли таблицы: много листов, где пустым оставалось много места. Старые люди были ужасно расточительны. Воду лили — не жалели. Курили — не считали. И вот, книги делали — мест не замечали.
В конце таблиц был длинный текст. Понятийный вздохнул. Удастся ли ему создать простое означение этого большого текста? Да еще таблицы!
Но он вспомнил: говорили, что заказ на эту книгу пришел от общины, похожей на сборище одиноких! Так что же он мучается? Такие ничего не поймут, кроме прямого, даже иногда длинного, но написанного короткими словами.
Вот, например, «деятельность». Он вывел на сером листе вместо одного этого сложного слова три простых «как надо делать».
«Единые подходы» поначалу оставил без изменений, но засомневался, вернулся и приписал сбоку «едино ходить».
Посмотрел на строку целиком, написал крупно: «Здесь как надо делать есть одно для всех» и подчеркнул.
Спустился ниже…
И как прорвало! «Здесь как надо делать: обязывать, ценить, собирать и ставить правила, признавать». «До́лжно вести и учитывать». «Выдавать, списывать».
Вдруг он споткнулся о незнакомое слово. Длинное, полтора десятка букв. Такие длинные давно не были нужны, и потому понятийные, если с ними сталкивались, выдавали им означения только вместе. Но сейчас вместе было никак нельзя — наработок за означение этой книги он не мог ни с кем поделить, иначе бы не хватило на ку́рки. Дорогая привычка. И еще у него не зачтено за мытьевую воду.
Продираясь по книге дальше, подхлестывая себя надеждой на расчет за воду, он часто вздыхал: «Если бы у меня был друг, он не оставил бы меня одного, был бы рядом, помог делом или советом. Были бы вдвоем. Все не один. Он не потребовал бы делиться… Просто был бы рядом и помог…»
Что-то он вычеркивал. Что-то выводил длинными цепочками коротких слов.
«Порядок ставится по указанному здесь как надо делать», — написал понятийный и осознал, что закончил с большим текстом. Дальше — наверх, к листам с таблицами.
Хотел было потереть лицо руками, но удержался: руки были в очередных новых перчатках, а лицо не мытое три выключения ламп.
Листы с таблицами казались невозможными к пониманию. Работа шла тяжело. Когда он тревожно спал под своим столом, перед глазами стояли числа, буквы, слова. Он выдавал им означения. Некоторые оставлял как есть. Слова «Раздел» не трогал, красивые слова.
Потом понял — устал. Все. До пятого выключения он тут сидеть не будет. Пусть хоть ничего не зачитывают за сделанное. Просто не будет — и все!
И принялся записывать те означения, которые первыми приходили в голову. Без проверок.
Наконец на первом листе означения обвел кругом «Ноль Один. Основы. Неизменно».
Закрыл книгу, но работа не была закончена. К книге прилагался листик бумаги, узкий, в три пальца шириной. Сверху, первой строкой, угадывались буквы, но спечаток был блеклым. Он мог оказаться узором, а вовсе не словом. Листик именно в этом месте был надорван, словно кто-то хотел показать: тут — неважное, на это не смотри.
Понятийный решил не смотреть.
Ниже шли одни только цифры, а с цифрами всегда сложно. После блеклой строки спечаталась линия крупных цифр — двенадцать в ряд.
Сложил цифры. Записал «123».
И вспомнил, что недавно видел такое число! Снова взял книгу, погладил бережно, словно извиняясь, что после того, как он вытащил из нее означение, еще что-то требует.
На последнем листе книги стояло «123». Число страниц.
Понятийный улыбнулся. Переписал все подряд цифры с листика в свою стопку серых листов — каждую поставил внизу листа.
…Некоторое время он сидел с опущенной головой, собираясь с силами. Нужно было встать и расстаться с работой, которая измучила его, как никакая другая. Если бы он сейчас был не один, если бы рядом был друг, он поддержал бы его гордость собой, его радость. Друг поддержал бы во всем — в усталости, в неуверенности, в радости, в удаче, в тоске. Был бы кто рядом, не было бы душного одиночества.
Можно ли так сделать, чтобы при каждом человеке был такой необходимый ему второй? Такой, при котором усталость и тоска разделялась бы на двоих, а радость и гордость вдвойне бы усиливалась?
Понятийный встал из-за стола и добрел до железного ящика у стены. Положил в него книгу, стопку серых листов с означением. Замок щелкнул.
Хорошая работа. Можно зачесть мытьевую воду, останется на курки…
Позже ему передали, что общинные, принесшие книгу, остались довольны его означением. А когда спустя годы эти же общинные вернулись к нему, к первому человеку, познавшему Ноль-Первую Основную Истину, понявшему ее Неменяющиеся Основы, чтобы выдать ему величие, оказалось, что он уже умер.
Все поводы гордиться собой и своей удачей собрались сегодня вокруг него.
Во-первых, он остался жив и цел. Для иска́та это главное. Двух све́жек для противогаза, конечно, он лишился за эту вылазку. Но закончилась она не пустыми руками и поломанными костями, как бывало в других городах.
Во-вторых, он не только принес, что просили, а того лучше! Еще и себя удачной находкой не обделил. Каждый искат знает, что в заказной ходке найти для себя сигареты — наивернейшая удача. Нынешние ку́рки вонючи, пробирают до дрожи и мутят разум. А те, прежние, из старых запасов… О-о! Они даже называются по-старому, «сигареты». Хотя это слово, как и другие старые слова, не скажет, что и как надо делать. Вот с курками понятно: что делать — курить, кто ты — куритель. Или работа — искательство, кто ты — искат, что делать — искать.
А сигареты?..
Один раз смешно было: молодого отправили за здоровьем. Но не учли, что он не понимает, когда в слове не звучит смысла. И надо же было додуматься — не сказать ему, под какими буквами то здоровье искать!
Молодой вернулся, конечно, когда смекнул, что не найти ему заказа. Но смекнул не сразу. Два дня в дурмане по поселку шатался, пару нападений схватил, от одного отбился, от второго пока убегал, в яму упал, ногу сломал — на том и закончилась его ходка за здоровьем. Еле выполз. Без еды, без мешка, без оружия, а позже гниль в переломе началась, ему еще и ногу отрубили. И все потому, что не уточнил, как надо искать.
Сам-то искат знал, что лежит под буквами, которые складываются в слова без прямого смысла, например, «аптека», «гастроном». Много полезного там лежит! Если сам не понял, что там нашел, бери и неси понятийным людям. У них большой жите́ц, они важные, дело делают хорошо. Ты им находку — они тебе ее смысл, означение.
Один раз вообще смешно было. Огромный город, сто шагов ползешь целый день и тому рад. И вдруг видишь — буква «М» и дыра под землю. Ни «В», ни «П», ни «З», а почему-то именно «М». И в чем тут смысл? Хоть тащи сюда понятийного!
В дыру он соваться не стал. Ему нападений, уже полдня за ним следящих, хватило. Отстрелялся кое-как, пока они в формах были. Но новое нападение встало на след, и пришлось из города убираться. Прихватил только бутыль, нашел в ржавом месиве. Топливо из таких бутылей хорошо шло в зажигалки. Кстати, тоже из прямых слов, хоть и из старых — что делают? зажигают.
Говорили, что есть древние слова. В них сила, в них законы, в них основы мира.
И вот, дожил, заказали ему, считавшемуся самым удачливым, пойти в город, найти дом со словом «библиотека», а в нем поискать книги с древними словами.
Он нашел. И даже лучше!
Удачный поиск. Хорошо заплатят. Говорили, у этих, с заказом на древние слова, есть крепкие ножи. Научились делать. Можно поторговаться и взять себе в плюс один-два.
Не в том ли его счастливая искра, что он принесет новые законы? Вернее, он несет слова, которые станут законами. Пусть он немолод, пусть одинок, но он принесет законы людям, и люди его запомнят. Не забыли прозвища отважных. Не забыли имена понятийных, означающих, как и что делать в мире, где трудно даже дышать. Среди хранящихся в памяти имен будет и его — того, кто принес законы!
Да и еще лучше!
Уже давно одинокие или бродячие сбивались в группки, пытались привязаться к одному месту, строили поселения. Но без законов такие житцы не долго существовали. В них ссорились, убивали, портили друг другу жизнь. И снова все разваливалось на бродячих и одиноких.
А как жить одному? В лесах и среди голых полей не прокормиться. В городах ядовитой пылью все забито. В угоро́дах почище, но дольше трех кругов солнца не протянешь, а свежки для противогазов нынче дороги. Чтобы их три потратить, надо столько добычи вынести, сколько одному не утащить! Ему еще повезло, что он потратил только две свежки. Обе, пока сидел в «библиотеке».
Никто из знакомых не знал, что такое «библиотека». Лишь на одной из старых карт нашли несколько таких мест. Дорога была лишь к одной. И та, зараза, оказалось, вся изнутри лишаем поросла!