– И от времени. Между прочим, в момент демографического перехода в формулах происходит изменение переменных. Грубо говоря, население уже начинает управлять временем.
Вот тут я, признаться, слегка завис:
– Не понял.
– Это довольно тонкий, чисто математический эффект, связанный с нелинейностью функции. Функция-то квадратичная. Поэтому, кстати, модель нельзя применять к одной, отдельно взятой стране, ведь сумма квадратов не равна квадрату суммы. Модель позволяет увидеть, как глобальное развитие влияет на отдельную страну, но не наоборот. Знаете, вся современная наука и общественное восприятие основаны на редукционизме, то есть люди полагают, что если они разберутся в психологии человека, общины, города, региона, страны… то из этих кирпичиков сложат общемировую картину. Это ошибка. Общую картину дают только общие законы. А возвращаясь к вашему вопросу… В нелинейных системах нельзя рассуждать в терминах причинно-следственных связей. Здесь причина и следствие перепутаны. Даже само строение формул не позволяет сказать – население зависит от параметра времени или время от населения.
– Погодите, – замотал я головой. – Если отбросить всю эту математическо-мистическую заумь, то из физики ясно, что население четко зависит от времени: чем больше времени прошло, тем больше народу успело народиться.
– Нет, здесь имеется в виду вот что – историческое время и физическое время существенно отличаются друг от друга! Историческое время – это логарифм астрономического времени. Поэтому тут нужно рассуждать не в терминах причин и следствий, а в терминах инвариант. Произведение времени на население – величина постоянная, это инварианта. Иными словами, с ростом населения историческое время начинает сокращаться – те процессы, которые раньше занимали тысячи и сотни лет, сейчас занимают десятки лет и считанные годы.
– Теперь понял.
– Демографический переход происходит не по какой-то определенной причине, а просто потому, что он происходит. Таковы общие свойства системы! Это многофакторное пространство, в котором нет главной причины, а все причины взаимно запутаны. Но есть главная переменная – общая численность населения. Точнее, ее квадрат. Чем нас больше, тем больше мы взаимодействуем друг с другом – общаемся, смотрим кино, летаем на самолетах, производим товары и рожаем ученых, воюем, покупаем, создаем секты, конфессии и комиссии… Мы – тесто. Наше общение между собой – дрожжи. Нужно учесть одно важное соображение: если раньше система развивалась адиабатически, медленно, в квазистатическом режиме, то теперь, при распространении ударной волны фазового перехода, система находится в крайне неравновесном состоянии. Так называемого нормального распределения свойств в ней не происходит, потому что на его формирование нужно время. Отсюда весь мировой раздрай, как прямое следствие физической неравновесности системы. Мы разбирали это на примере Первой мировой войны. Демографическая система тогда находилась на грани устойчивости, благодаря интенсивному развитию. Экономики России и Германии развивались по 10 % в год. Это слишком много. Соответственно, и в России, и в Германии складывалась предреволюционная ситуация. Вообще, ситуация в Европе была накаленной. Любой звук мог спровоцировать сход лавины. И такой звук раздался – выстрел в Сараеве. Началась Первая мировая война, которая плавно перетекла во Вторую мировую – это ведь на самом деле два боя одной войны.
– Бог любит троицу, как у нас говорят. Будет ли Третья мировая война, по-вашему?
– В любом случае это не будет война между развитыми странами. Потому что в западном мире нет демографических ресурсов для такой войны. Не лучше ситуация и в других цивилизованных странах с аналогичными половозрастными характеристиками. Очень много стариков, мало молодежи – длительность жизни высокая, рождаемость маленькая. Кем воевать-то?
– Ладно, к войне мы еще вернемся… А что будет дальше, после того как численность населения планеты достигнет пика в 10–11 миллиардов? Стабилизация в виде плато или падение?
– Сейчас ясно только, что количественный рост закончится. Дальше начнется качественное совершенствование человечества. Сложится совершенно другая временна2я структура истории. Начнется бурный рост продолжительности и качества жизни, подъем культуры, науки.
– Золотой век, что ли?
Я посмотрел в глаза Капице, стараясь взглядом не выдать эмоции недоверия. Сергей Петрович встретил мой взгляд, не отводя своего. Он был серьезен:
– Не век. И не тысячелетие. Эра. Новая эра. Это уже можно совершенно четко сказать.
– Эра… Получается, мы, как цивилизация, только рождаемся, с криком вылезая из утробы… Но если в планетарных масштабах система цивилизации развивается объективно, как физический процесс, значит, что бы мы ни делали, избежать счастья все равно не удастся?
– Главное – не попасть под колесо Фортуны. Процесс-то, конечно, объективный. Но он, как и все процессы, может идти в пределах определенных допусков – плюс-минус. В нашей ситуации эти допуски могут обернуться миллионами жизней. Пользуясь критерием Ляпунова, можно оценить устойчивость системы. Для западных стран, у которых демографический переход начался раньше, чем у стран Востока, пик неустойчивости приходился как раз на мировые войны. И они случились. То есть для западников, кризис миновал. Но сейчас ударная волна демографического перехода как раз дошла до стран Третьего мира. И у них тоже вполне может случиться потеря устойчивости. В виде огромной войны.
– Значит, Третья мировая война все-таки возможна, но уже не для нас – мы свое отхлебали в XX веке, – а для стран Третьего мира? Но их мировая война не может ли отразиться на нас в такой степени, что мы уйдем с исторической арены?
– Отразится, конечно. Но с исторической сцены мы не уйдем. Мы не ушли с нее во время своих мировых войн, почему должны уйти из-за чужих? Но если мировая война в Третьем мире и случится, и они между собой передерутся, могут погибнуть уже не сотни миллионов, как в XX веке, а миллиарды людей. Если такое случится, нам будет нелегко, поверьте. А случиться может – Китай и Индия находятся на взводе, и все признаки этого есть, включая их бурный экономический рост… Но если взрыва удастся избежать в течение ближайших двадцати лет, считайте, что пронесло: сама возможность больших войн тогда сойдет на нет, потому что демографическая кривая минует участок неустойчивости и выйдет на плато насыщения. Вероятность военных конфликтов будет стремиться к нулю. И дальше нас ждет счастливое будущее.
В общем, как видите, Капица был в этом смысле оптимистом. Я тоже. Но не все исследователи таковы, и об этом мы еще поговорим, многие настроены пессимистично. А сейчас надо закончить с механизмами торможения и посмотреть, как демографический переход уже отражается на качестве земного населения…
Итак, цепная реакция информационного обмена разогнала взрывной процесс роста населения. И она же его начала тормозить. Проследим за процессами…
Урбанизация, новые открытия, изобретения, наука, санитария и гигиена, развитие медицины, распространение всеобщей грамотности, которая помогала талантам раскрыться и увеличивала конкурентоспособность государств, отчего все они стремились эту самую грамотность внедрять – это все, как мы уже отмечали, увеличивало несущую способность ареала обитания. Раньше, в донаучную эпоху, когда бесконтрольное размножение населения, словно саранчи, превышало несущую способность территории, все заканчивалось локальной мальтузианской катастрофой – эпидемиями, войнами или переселением народов, релаксируя таким образом возросшее напряжение и избыточное экологическое давление на среду. Однако научно-техническая и промышленная революции, овладение новыми источниками энергии, столь резко подняли несущую способность территорий, а внедрение канализации и санитарии, изобретение антибиотиков, так резко сократили младенческую и детскую смертность, что это привело к той самой «клюшке», которую мы наблюдали на графике – взрывному росту населения за последние 100–150 лет. Войны ХХ века, конечно, это население проредили, но они уже не были вызваны последствиями истощения ареалов, Земля теперь вполне могла прокормить такое количество народу! Причины мировых войн были в том, что психологически население уже не успевало за технологическими переменами, живя еще старыми традиционными, консервативными ценностями в новом мире, требующем иных моделей поведения – менее агрессивных и более терпимых.
Еще раз: настал очень короткий период времени, когда привычки населения к размножению по деревенскому типу (множество детей) еще не успели смениться городским типом размножения (один-два ребенка на семью), а прогресс уже резко убрал детскую смертность, что и разогнало рост населения взрывным образом. Вот откуда «клюшка». Но этот взрывной рост все равно математически строго укладывался в ту же гиперболическую функцию и был ее частью, словно сама природа нашего мира заранее предусмотрела этот вариант и облекла его в формулу природного закона.
Потом перечисленные чуть ранее вещи – грамотность, наука, урбанизация – начали этот процесс тормозить, сокращение числа детей на семью скомпенсировало падение детской смертности. И самый большой вклад в торможение внесло, как считается, женское образование. Как только перед вступившей на арену истории женской половиной человечества открылись возможности карьеры, так интерес этой половины к деторождения резко пошел на спад.
Мужчины инициировали демографический взрыв, преобразовав с помощью прогресса социальную среду и сократив тем самым детскую смертность. А женщины этот взрыв погасили – когда разрыв в грамотности между женщинами и мужчинами сократился, и женщины начали занимать мужские социальные позиции, то есть позиции нерожающих самцов, они сами стали рожать меньше, предпочитая иные жизненные приоритеты, а проще говоря, заимствуя «самцовые» ценности.
Исследование, проведенное в США в далеком 1997 году, обнаружило прекрасную корреляцию между образованностью женщин и числом рожденных ими детей. У женщин с восемью классами было в среднем по 3,2 ребенка, у женщин с десятью классами – 2,7 ребенка, а у выпускниц колледжа – от 1,6 до 2,0, в зависимости от расы.