Жизнь показала, что это последняя в истории человечества колониальная война, каждый день доказывающая свою невозможность по всем перечисленным выше причинам. Кончатся запасы техники и снарядов. Кончатся люди, согласные воевать за деньги. Закончится экономика.
На третьем году конфликт выродился в памфлет. Из-за глобальных систем слежения стали почти невозможны накопления войск для прорывов, а соответственно, клещи и окружения, то есть вся классическая школа прежней большой войны. Мы видим, как солдаты наступают по двое, по одному, по пятеро. Мы видим, как они едут в атаку на гольф-карах и мотоциклах, словно в «Безумном Максе», а война все больше ведется «игрушками» – дронами.
Командиров также не хватает. А не хватает их по чисто экономическим причинам – все страны сокращали военные училища. Зачем столько офицеров в мире без больших войн? Их дорого учить и дорого содержать при полной ненужности. Этот шаг был неизбежен при современном рисунке экономики. А потом оказалось, что командовать на фронте некому. Когда конфликт затихнет, можно будет какое-то время сохранять развернутое производство снарядов – на склад. Но военные училища в прежнем числе возрождены уже не будут никогда: люди на порядки дороже снарядов и едят каждый день. Зачем содержать столько офицеров? Чтобы они изнывали от безделья в своих кадрированных частях и выходили рано на пенсии, становясь ярмом на шее налогоплательщика? Не раздувать же ради них армию, которую никакая современная страна не сможет в мирное время содержать?
Больших войн больше не будет: диктаторы, убивающие свою экономику – уходящая натура.
Часть 3Конец истории
Глава 1И снова она!
Внимательный читатель, наверное, уже крепко задумался, ероша чубатую голову: «А не является ли то самое резкое сокращение насилия в социуме простым свидетельством биологической деградации, признаком вырождения носителей цивилизации?»
Хороший вопрос.
Действительно, обвал насилия в мире на последнем этапе истории был столь резким, буквально за одно-два поколения, что криминологи в США тоже ерошили свои чубы в полнейшем недоумении: а что вообще происходит? Раньше, в связи с притоком мигрантов, насильственная преступность в стране росла и, делая свои обычные примитивные экстраполяции, свойственные науке, криминологи предрекали в будущем полный хаос. А кинематографисты на фоне таких прогнозов любили снимать апокалиптические фильмы о той криминальной жути, которая нас всех ждет в будущем. Действительность, однако, посрамила всех – совершенно неожиданно, что называется, без объявления войны, преступность в девяностых годах вдруг начала валиться вниз ошеломляющими темпами.
Выдвигались разные версии для объяснения этого феномена, но мы сейчас сосредоточимся на биологической. Почему?
Потому что от базы не уйдешь. А в базе нашей цивилизации лежит биология. «Биология – это судьба» – данный тезис феминистки ненавидят. Леваки и прочие граждане социалистическо-идиотских убеждений этой истины не понимают и понимать не хотят. Более того, она их злит. «Как это так – генетика все определяет!? – возмущаются они. – Воспитание все определяет! Общество виновато в том, что он старушку топором зарубил! Все мы виноваты, коллектив недосмотрел!»
Я очень люблю иногда послушать одну умную даму – широко известного политолога. Она и про Пинкера правильно говорит, и про политические режимы разных мастей. И даже иногда, отвечая на вопросы о разных сценариях грядущего, раздумчиво произносит: «Ну, законам физики это не противоречит…» Моя любимая фраза, кстати… Но вот когда дело касается феминизма – тут хоть святых выноси, их нее начинают сыпаться лозунги. И она сразу забывает про базу.
Чем блистательна эта фраза про законы физики, которую многие теперь стали употреблять? Тем, что она как раз и выдает основу: не может в этом мире случиться ничего, что противоречит фундаментальным законам природы, то есть законам физики. Но ведь на физическом фундаменте мира стоит первый этаж – вся химия и биохимия. А на химии – биофизика и биохимия. А следующим этажом – биология. И так далее вплоть до политологии. Каждый нижний этаж является «фундаментом» или базой для верхнего. И ничего такого, что противоречит законам химии, в биологии произойти не может. А в социальной жизни не может произойти то, что противоречит биологии. Если нет у человека хвоста, он никогда на нем не повиснет.
Если у нашего вида самец доминантен, получаем неизбежный патриархат.
Если наш вид моногамен, то именно таков основной рисунок цивилизации и экономики.
Наш вид, в отличие от других стадных существ, например, кабанов или парнокопытных, воюет детьми. Это стадо бизонов загоняет в центр самок и молодежь при нападении волков, и волка встречает рогами огромная башка матерого самца. А вот приматы выставляют на бой молодежь, вожак же, как учил Чапаев, командует сзади. Потому и призывают в человеческую армию пацанов с восемнадцати лет, вчерашних школьников. Это тоже видовой признак.
Но если фундамент трескается, ломается и надстройка. Ее может перекосить или обвалить. И мы это наблюдаем. Падает среднее содержание тестостерона в социуме (за счет количественного сокращения молодежи и за счет качественного сокращения – падения уровня гормона у молодежи), в результате резко обваливаются агрессивность и готовность воевать.
Сексологи утверждают, что в последнее время переломилась вековая тенденция – теперь уже не мужчины, а женщины жалуются на падение у их партнеров интереса к сексу. Ну, чем женщин можно утешить?.. Зато не бьет! Прогрессисты, американские демократы, феминистки и левые радикалы всех мастей восторгаются падением насилия в мире, забыв, что насилие – это тестостерон. Да, насилия стало меньше! Покупайте вибраторы, девушки…
Здесь срабатывает биологический фактор, который известный этолог, доктор биологических наук Виктор Дольник называет коллапсирующими сообществами. То есть старику нашему Пинкеру можно было не изобретать свои социально-культурные объяснения, когда он констатировал факт падения агрессивности внутри нашей популяции, а сразу обратиться к биологии. И он был бы в дамках.
Что такое коллапсирующие сообщества или коллапсирующие скопления?
У самых разных видов есть встроенный тормозящий агрессию механизм, который срабатывает при повышении скученности. Когда плотность особей на одной территории растет, падает число стычек за лидерство в иерархии, включаются инстинктивные программы кооперации, а проявления агрессии друг против друга становятся редки. Одновременно падает и половой инстинкт, то есть сокращается размножение. Природа кибернетична и мудра: куда уж дальше размножаться, если и так друг у друга на головах сидим, а сбросить демографический избыток некуда [25]. Поскольку агрессия есть производная от концентрации тестостерона в крови, падает и его уровень.
Вот что пишет по поводу коллапсирующих сообществ Дольник, спорить с которым означает спорить с базой:
«В условиях обострения социальных отношений часть особей утрачивает интерес к борьбе за территорию, иерархический ранг и снижает агрессивность. Тогда преобладание получает альтернативная агрессивности программа – сближения, объединения, окучивания. Такие особи собираются в плотные группы, которые либо кочуют, либо просто держатся на одном месте. В группах животные или совсем не размножаются, или размножаются очень ограниченно, меньше, чем нужно для воспроизводства. У насекомых описаны самые яркие случаи: коллапсирующие группы перестают даже питаться. Обычно же главным занятием в таких группах становится разного рода общение, причем в гипертрофированной форме.
У людей скучивание принимает несколько форм, но самая мощная из них – урбанизация, собирание в городах. Достойно удивления, что в гигантских городах (в отличие от маленьких) у многих народов плодовитость горожан во втором поколении падает настолько, что не обеспечивает воспроизводство. Так было в Древнем Риме времен империи, так и теперь повсюду – от Нью-Йорка и Мехико до Москвы, Санкт-Петербурга, Токио и Сингапура. Урбанизация, сопровождающаяся коллапсированием в городах, может быть самым естественным, простым и безболезненным путем снижения рождаемости в современном мире и в мире будущем.
Для социолога или демографа это неожиданный и не бесспорный вывод. Но прежде, чем отвергать его, надо понять биолога: биолог знает, что агрегация ведет к снижению плодовитости у многих видов животных; город для него – форма агрегации, и он знает от демографа, что рождаемость в городах ниже компенсирующей смертность. Отсюда биолог делает вывод, что чем бы еще ни были города для людей, для чего бы они ни возникали, попутно они срабатывают как коллапсирующие агрегации. Еще раз напомним, что биологические популяционные механизмы работают вне сознания особей и групп животных. Эта их особенность должна проявляться и у людей…
Зачастую при возрастании численности потомство перестает быть главной ценностью для членов популяции (включая иногда и родителей); они избегают размножения… Сходные феномены наблюдаются и в неблагополучных человеческих популяциях. Одно из таких проявлений – эмансипация женщин… при эмансипации избегают иметь много детей. Это самый безболезненный путь снижения рождаемости в наши дни. И не только в наши, если вспомнить указы цезарей, призывавших древних римлянок рожать детей, не заменять их собачками, ручными львятами и обезьянками. Призывы, видимо, безрезультатные, раз их приходилось повторять вновь и вновь.
У антропологов и социологов действительно есть свои объяснения, я их даже приводил (эмансипация + образование женщин выдвинули их на социальные роли самцов и, соответственно, привели к «самцовому поведению»). Это верное объяснение, но это объяснение уже второго уровня, а в его базе все равно лежит биология, как в базе биологии лежат химия и физика. По всей видимости вступление на социальную арену самок нашего вида было вызвано умиротворением самцов по мере коллапсирования популяции во время ее коагуляции в города.