– Человечество в лице Зайцева сделало это от избыточности, – ответил я, имея в виду то самое избыточное разнообразие моделей поведения в системе, которое и позволяет системе выживать и надстраивать сложность (см. законы эволюции).
– Вот и ответ! У эволюции могут быть иные причины – не обязательно конкуренция за ресурсы. На самом деле я думаю, что весь дарвинизм – это феноменология досингулярной эволюции. Система, не преодолевшая в себе дарвинизм, не пройдет фильтр сингулярности. Система, прошедшая фильтр сингулярности, будет иметь абсолютно иные двигатели эволюции, к дарвинизму отношение не имеющие. Либо такой системы не будет. Экстраполяция любых аспектов дарвиновской эволюции за сингулярность абсолютно необоснованна и крайне наивна. Это если коротко.
Ну, что ж…
Смело! Красиво! Но не убедил. Я по-прежнему считаю: нет конкуренции – нет развития с усложнением. А зачем, если не припекает? Впрочем, в такие дальние дали мы лезть не будем. Нас устраивает любой вариант будущего. Лишь бы оно состоялось! Лишь бы миллиарды лет эволюции на нашей планете не оказались тупиковой ветвью. А то жалко.
Но для того, чтобы любой из вариантов будущего случился, человечеству нужно как-то преодолеть тот самый порог сингулярности, а времени осталось мало: все решится в течение буквально нескольких следующих поколений. Поэтому давайте внимательнее посмотрим на те опасности, которые перед нами стоят.
Нам нужно на бреющем полете, на остатках генетического керосина дотянуть до того времени и до тех научно-технических достижений, когда мы сможем передать эволюционную эстафету на третий этап. Ну, чтобы успеть породить того или что, кому или чему было бы передавать! Ведь до киборгов, генетически модифицированного человека или настоящего планетарного Искусственного интеллекта, которого можно было бы назвать Планетарным Мозгом, мы пока еще не доросли. А сами в генетическом смысле уже на последнем издыхании.
И все усугубляется тем, что нам грозит такая вещь, как разрыв фронта знаний. Поэтому давайте сосредоточимся на опасностях и затронем их все.
Глава 4На бреющем
Две этих опасности – генетическое вырождение и вырождение интеллектуальное – между собой тесно связаны, в чем мы сейчас и убедимся. Начнем с первой, с физической деградации.
Одного из тех неполиткорректных биологов, которые задумываются о будущем человечества, видя наше вырождение с высоты своей профессиональной колокольни, вы уже знаете – это Александр Марков. Хороший человек. Книжки научно-популярные пишет про биологию. Вернее, он думает, что они популярные, а на самом деле читать их местами нелегко. Впервые я увидел его живьем на международной научной конференции в Дубне, посвященной как раз Универсальной истории.
А потом, через несколько лет уже специально встретился с ним как раз с целью поговорить о делах наших скорбных и о том, какие сложности нас ждут в генетической оркестровке человека. Мне интересно было спасти человечество.
Мы с вами люди грамотные и знаем, что все наши признаки, включая особенности характера, определяются генами. Даже возраст рождения первого ребенка является наследуемым поведенческим признаком матери, поскольку наше поведение, рисунок судьбы, наличие или отсутствие чувства юмора, причина естественной смерти, способности, в том числе талант к предпринимательству – все это задается генетически.
В последнее время генетики установили, что даже такие сложные поведенческие особенности, как пристрастие к политическим партиям или число разводов тоже определяется генами. Точнее сказать, гены задают вектор, а уж пойдет по нему человек, пожнет он посеянную генами судьбу или нет, зависит не только от генов, но и от обстоятельств жизни. Так насколько нашу жизнь определяют гены, а насколько среда? И в какой степени всем этим можно управлять? Это ведь ключевой вопрос генетики!
– Ключевой, – кивнул косматой головой Марков. А чаю мне не предложил! Забыл, а может, не было у него. Ладно, бог простит… – У нас есть генотип, как вся совокупность генов, и есть фенотип – вся совокупность внешних признаков, которые определяются генами. И практически все фенотипические признаки определяются не только генами, но и влиянием среды. А для определения, что больше влияет на тот или иной признак, служат разные методы, например, близнецовый анализ, когда берут генетически идентичных людей, которые выросли в разных условиях и смотрят, насколько у них отличаются те или иные признаки – интеллект, доброта, крепкая память, любовь к кошкам, склонность поддерживать те или иные политические партии, прочность семейных связей и тому подобное. Так изучают влияние среды на признак. А влияние генов определяют, поместив особей с разными генами в однородную среду, в одинаковые условия. И вот, проведя такого рода исследования, уже можно сказать: такой-то признак на столько-то процентов определяется средой и на столько-то генами. А доля изменчивости, которая определяется генами, называется наследуемостью. Кстати, сама наследуемость может зависеть от условий, в которых идет развитие.
– Как это?
– Вот интересный пример из недавних исследований. Выяснилось, что наследуемость интеллекта зависит от социального статуса людей. То есть в богатых, благополучных, обеспеченных семьях наследуемость IQ высока, а в маргинальных слоях общества, бедных и малообеспеченных наследуемость IQ гораздо ниже. Казалось бы, как такое может быть, ведь это же биологический признак?
А вот как… Богатые семьи могут обеспечить своим детям лучшее образование, и потому каждый ребенок может развиться до своего потолка, определяемого генами. И, стало быть, различия в интеллекте среди обеспеченных людей в высшей социальной страте, это генетические различия. А в бедной среде слишком велика неопределенность, и судьба зависит от кучи случайностей. Кому повезло развиться, а кому-то нет. Поэтому различия в интеллекте в бедной среде – это не генетическая, а средовая изменчивость.
Но вообще, в современном обществе наследуемость психологических признаков довольно высокая. По базовым признакам темперамента – экстраверсия, интроверсия, невротизм, склонность к перепадам настроения, открытость к новому опыту, добросовестность или разгильдяйство, консерватизм – наследуемость составляет порядка 50 %. То есть половина признака определяется генами, а половина средой.
Вот, скажем, такой интересный признак, как женские мечты. У незамужних женщин спрашивали, какие качества в мужчинах они ценят. Они ставили баллы, и результаты сравнивали у разных женщин. И оказалось, что даже у такого признака, как осознанные предпочтения в выборе мужа, есть существенная генетическая составляющая. Правда, когда измерили параметры реальных мужей, а не воображаемых, здесь достоверной наследуемости обнаружить не удалось – гены женщины до реальности не дотягиваются. Понимаете?
Теперь уже я согласно кивнул:
– А чего тут не понять? Мечтают о принце на белом коне, а женятся на алкоголике Геннадии из соседнего двора…
– Так ведь не только женские мечты! Но и оценки на выпускных экзаменах, например, тоже наследуемый признак, как оказалось! Это в Англии определили… А вот недавно было проведено в Америке и Исландии похожее исследование на огромной выборке в сотни тысяч человек, где изучалось влияние генов на уровень образования. Это ведь тоже фенотипический признак – у кого-то высшее образование, у кого-то среднее, а кто-то аспирантуру закончил. Вот и изучалась наследуемость этого признака. Выяснилось: у этого признака в развитых странах весьма высокая наследуемость! То есть, какое образование вы получите, зависит от ваших генов. Нашли даже конкретные гены, которые отвечали за это. Причем эти же гены отвечают и за лучшее физическое здоровье, долголетие и высокие когнитивные показатели, то есть интеллект. Это хорошие гены, они повышают и умственное здоровье, и физическое.
Еще момент – люди, у которых этих генов меньше, то есть глупые и менее здоровые, начинают рожать детей раньше, чем люди более умные и более здоровые. И поэтому детей успевают наплодить больше. А вот люди умные и здоровые менее эффективно размножаются. Иными словами, в современном обществе хорошие гены, а с ними и качественные люди подвергаются отрицательному отбору, проигрывают конкуренцию маргиналам и тупицам.
– А почему? Должно же быть наоборот, раз мы пришли от каменного топора к паровозу!
– Ну, да. До паровоза, кстати, так и было. А теперь, увы, наоборот. У нас в течении двух миллионов лет рос мозг. Более умные, более способные, а в историческую эпоху и более богатые оставляли больше выжившего потомства. И так тянулось, видимо, до конца XIX века. После чего тенденция поломалась, и репродуктивное преимущество оказалось на стороне более бедных, более глупых, менее здоровых, то есть с «плохими» генами. Почему это произошло? Исландское исследование показывает нам механизмы этого поворота – более умные, более ответственные люди думают сначала о карьере и начинают рожать детей не в шестнадцать лет, как маргинальные слои, а много позже. Но поскольку наука, сделанная умными, снизила детскую смертность для всех, выживаемость младенцев в маргинальных слоях общества сравнялась с выживаемостью у богатых. В результате бедные и глупые стали оставлять больше потомства, потому что рожают они чуть ли не со школьной скамьи. Соответственно, их репродуктивная успешность превысила таковую у богатых.
…Тут я прерву интересного Маркова и обращу внимание просвещенного, но не слишком внимательного читателя на тот факт, что перелом от плюса к минусу случился аккурат тогда, когда человечество начало вкатываться в сингулярность, в демографический переход, в гуманизацию, достигшую ныне ультразвукового писка политкорректности. Что еще раз говорит о кризисности этого исторического этапа.
– Есть такой неполиткорректный и весьма комедийный американский фильм «Идиократия» – о закате цивилизации в результате того, что идиоты размножаются больше людей приличных. Смотрели?