– Смотрел, – без улыбки сказал Марков.
– И что же делать? – спросил я, хотя знал, что он ответит.
– Я надеюсь на высокие биотехнологии. Уже сейчас существуют зачатки генетической коррекции: прежде, чем с помощью ЭКО имплантировать яйцеклетку, проводится генетический скрининг – удаляются те яйцеклетки, которые имеют грубые генетические отклонения. Это поможет решить и вторую проблему, о которой я еще не сказал. Есть гораздо более страшное явление – накопление вредных мутаций, то есть генетическое вырождение человечества, в результате того, что медицина и гуманизм почти полностью выключили у нас естественный отбор. Отбраковка больше не идет, вредные мутации накапливаются и бьют в первую очередь по когнитивным способностям, потому что умственные способности – самая уязвимая наша часть, так как для работы мозга необходима согласованная работа многих тысяч генов. И поскольку в работе мозга задействована огромная часть генов, вероятность попадания случайных мутаций именно на эти гены, довольно велика.
…И опять прерву речь Маркова, чтобы остановить внимание читателя на этом месте, которое даже повторю в силу его важности: «…вредные мутации бьют в первую очередь по когнитивным способностям, потому что умственные способности – самая уязвимая наша часть, так как для работы мозга необходима согласованная работа многих тысяч генов. И поскольку в работе мозга задействована огромная часть генов, вероятность попадания случайных мутаций именно на эти гены, довольно велика». Тупеем скоропостижно!
Запомнили, куда направлен главный удар деградации? Именно туда. Тогда снова послушаем биолога:
– Таким образом, генная терапия – один из выходов. Другой выход – замораживать сперму молодых мужчин для последующего использования. Сейчас очень четко показано, что число новых мутаций у детей очень быстро растет с возрастом отца. Потому что клетки-предшественники сперматозоидов быстро делятся, и чем старше отец, тем больше они успевают пройти клеточных делений и, соответственно, накопить ошибок. Каждый год жизни отца прибавляет полторы новые мутации. И поскольку большинство не нейтральных мутаций вредны, имеет смысл заморозить свою сперму в двадцать лет, чтобы заиметь здорового ребенка в сорок.
Ну, со спермой ясно, а вот вопрос генной инженерии мне захотелось утоптать получше. У меня ведь свое мнение на этот счет. Я ведь великий прогрессист! И потому немедленно изложил Маркову свою картину будущего:
– Вот смотрите, как я это вижу… На первом этапе генная инженерия будет убирать самые грубые мутации – синдром Дауна и тому подобные. Собственно, при ЭКО это уже происходит. Потом наступит черед менее грубых патологий – склонности к раку, инсультам, гипертонии. Потом скорее уже косметических – уберем склонность к облысению, ожирению… Потом родители будут выбирать потомству пол, цвет глаз, волос. И наконец настанет черед сложных признаков – математические или музыкальные способности и прочее. Это получится?
– Современной науке очень далеко до возможностей решать такие задачи. Потому что все признаки, которые нас в человеке интересуют, полигенны, то есть зависят от сотен генов. Но беда в том, что не только на один признак влияют сотни генов, но и каждый ген при этом влияет еще на сотни других фенотипических признаков! Очень запутанная сеть влияния. Поэтому подкручивая один ген для улучшения одного признака, вы одновременно меняете еще несколько признаков. И не факт, что в лучшую сторону. Известны, например, некоторые гены, влияющие на склонность к ожирению. Но нам неизвестны все их эффекты, кроме влияния на ожирение. И, возможно, убрав склонность к ожирению и вытекающих из него болезней, мы получим букет других болезней.
– Или дурной характер – злобного мизантропа. Не зря же говорят, что полные люди добродушны. Вы, кстати, тощий…
– О! Вот тут мы подошли к еще одной интересной теме, – оживился Марков, крутя головой с огромной копной волос. – Я недавно сделал генетический скрининг. И меня, и мою жену мой генетический анализ немало развеселил. Потому что там написано, будто я склонен к облысению, ожирению и весьма эмпатичен. Жена, которая считает, что мне эмпатии сильно не хватает, смеялась: ну, точно, это ты – толстый, лысый и чувствительный!.. Действительно, у меня есть версия гена FTO, повышающего аппетит и замедляющего чувство насыщения. Но его действие перекрылось действием других генов, про которые мы пока ничего не знаем. А всего генов у человека порядка 20 тысяч. При этом сотни генов формируют один признак. И каждый ген сдвигает этот признак на какие-то ничтожные доли процента, имея при этом кучу дополнительных эффектов на другие признаки! Попробуйте такую систему аккуратно отрегулировать, чтобы достичь нужного эффекта – что-то улучшить и ничего при этом не испортить. Конечно, грубые физические моногенные патологии, то есть вызванные мутацией одного гена, легко починить. А вот подкрутить, например, склонность к шизофрении… пока даже непонятно, как к этому подступиться.
Надеюсь, читатель понял мысль – начав крутить регуляторы сотен генов, стараясь вывести один признак в максимум, мы тем самым затронем тысячи других признаков. Система просто разойдется, развалится. И сейчас Марков проиллюстрирует это на примерах мух и евреев…
– То есть если у нас стоит задача сделать Паганини, то мы не настроим?
– Пока мы не в состоянии сделать Паганини.
– Ну а хотя бы чуть поумнее сделать, повысить IQ будущего ребенка с 110 до 130 единиц?
– Пока невозможно и это сделать, потому что на людях проводить эксперименты нельзя. А на мышах или дрозофилах – пожалуйста, это легко достигается с помощью искусственного отбора. У нас на биофаке отбирали мышей на способность решать разные задачки и вывели породу сообразительных мышей, мозг у них увеличился. И даже на дрозофилах это проходит – по скорости обучения отбирали и вывели линию умных мух. Но что характерно, умные мухи имели массу побочек – они были больными, слабыми, у них сократилась продолжительность жизни, и они страдали массой врожденных дефектов. Отбор на интеллект не дается даром, это дорогая вещь.
– А отчего, кстати? Это же нелогично. Ведь интеллект – это приспособительный признак.
– Действительно, при прочих равных иметь повышенную сообразительность животному выгодно, поэтому природа всех животных по этому критерию максимизирует – поднимает планку до того предела, пока выдерживает конструкция, пока это не становится обременительно с телесной точки зрения. Когда мы пытаемся искусственно приподнять планку еще выше, то выводим систему за границы благоприятного функционирования. Система получается несбалансированной. Она уже разрушается. Поэтому умные – болезненные, слабые. Есть неполиткорректная гипотеза голландских ученых о том, что так называемые еврейские болезни, то есть наследственные нейродегенеративные заболевания, которые характерны для европейских евреев-ашкенази и больше ни для кого, возникли в результате чересчур жесткого естественного отбора на интеллект, которому подвергались в своих гетто европейские евреи на протяжении сотен лет. В тех тяжелых условиях, в которых они жили, наибольший репродуктивный успех имели самые умные и изворотливые. В среднем интеллект ашкенази действительно выше среднеевропейского. И возможно, те модификации генов, которые в гомозиготном состоянии приводят к болезни, в гетерозиготном повышают интеллект [27].
Схожую теорию выдвинули и канадские генетики. Они проводят массу исторических фактов о том, что в Квебеке действовал аналогичный жесткий отбор на интеллект среди французов. И результат аналогичен – нейродегенеративные заболевания местного населения.
Читатель может закручиниться. А вообще это сводимая система? Или расходящаяся? Сможем ли мы в принципе когда-нибудь отрегулировать двадцать тысяч генов так, чтобы нужные признаки были, а ненужных не было? Или при попытках подкрутить генами нужные признаки до нужной кондиции, все остальные признаки уйдут в разнос, и организм окажется далеко в зоне нежизнеспособности?
Это всё правильные вопросы. И тут мы выходим на сложность второго порядка, которую Марков обозначил следующим образом:
– Регулируя генотип инженерный путем, надо еще учитывать, что влияние генов зависит еще и от среды, то есть среда может продиктовать, как проявит себя тот или иной ген. А как предсказать среду завтрашнего дня?
Пара примеров. Есть такой ген DRD4, один из вариантов которого усиливает открытость к новому опыту, поиск новых ощущений. Это ген поиска новизны. Его назвали геном авантюризма. Частота этой аллели повышена у кочевников и снижена у оседлых народов. Так вот, на социальном плане этот ген проявляет себя очень интересно – его действие зависит от среды. Те носители этого гена, у которых в детстве было много друзей, становятся потом либералами. А если друзей было мало, никакого влияния гена на политические пристрастия не прослеживается. Другие аллели (варианты) этого гена тоже не оказывают никакого влияния на политические пристрастия.
Кстати, у запретителей, склонных поддерживать всякие охранительные меры – ограничить мигрантов, запретить аборты, запретить гомосексуализм, увеличить расходы на оборону и тому подобное, – сильно развит отдел мозга, который называется миндалевидное тело. Этот отдел отвечает за страх. То есть это люди, ведомые страхом перед новым и непривычным, у них сильнее реакция на пугающие стимулы – больше скачет давление, повышается потоотделение. А величина миндалевидного тела – генетически детерминированный признак. То есть склонность к либерализму или консерватизму может быть генетически детерминирована и при этом еще и зависеть от среды.
Еще пример. Обнаружен ген, который влияет на склонность плакаться в жилетку, то есть жаловаться друзьям и знакомым на судьбу. Та вот, этот ген на американцах работает, а на корейцах нет. Почему? Влияние среды – в Корее просто не принято жаловаться! И ген себя в фенотипе не проявляет. А вот корейцы с таким геном, живущие в США, прекрасно жалуются с той же частотой, что и американцы.