Защитники мужчин говорят, что зло, совершаемое обоими участниками, несравнимо. Адюльтер женщины может-де ввести в семью посторонних детей, которые позднее лишат законных собственников части наследства. Из этой капиталистической истины можно вывести заключение, что приятно причинять убыток соседу, но неприятно испытывать его самому, и здесь капиталистическая мораль высказывается во всем своем блеске.
Женщина-собственность, отдавшись мужчине, наружность которого ее покорила, виновата перед своим хозяином. Развязный самец, подобно кукушке забравшийся в гнездо соседа, доказывает этим свой ум. Так бывает всегда.
Церковь, с своей стороны, предала анафеме тех, кто повиновался больше законам природы, чем правилам моралистов и законников. Теория первородного греха обрушилась всей своей тяжестью на совершение производительного акта.
Не будучи в состоянии предписать полное воздержание, Церковь должна была санкционировать и благословить союз мужчины и женщины, но чтобы регламентировать эти сношения, она стала без пощады преследовать тех, кто отдавался любви без ее согласия. Церемонии, которые первобытные люди добровольно выполняли, чтобы ознаменовать вступление в брачное сожительство, сделались обязательными в религии и оттуда перешли в свод гражданских законов, унаследовавший большую часть прерогатив Церкви.
После запрещения любить без дозволения священника, было запрещено любить без дозволения мэра. Общественное мнение, поддерживаемое в невежестве священником и законодателем, презирало тех, кто находил, что любовь не нуждается ни в чьем разрешении. Но всегда, вследствие идеи собственности, осуждение падало на женщину; мужчину осуждали только тогда, когда он относился к такому союзу серьезно и обращался с своей любовницей, как с законной женой.
Но ложный стыд, также как все наказания, изобретенные против тех, кто практиковал свободную любовь, привел к одному: люди сделались плутами, лжецами и лицемерами, не став ни более целомудренными, ни более воздержанными. Противодействуя природе, ее извращают, вместо того, чтобы укротить. То, что происходит в нашем, так называемом, цивилизованном обществе, вполне доказывает это.
В нем ложная стыдливость доведена до крайности; и следствием явились адюльтер, проституция и разврат, а законный брак превратился в своего рода сводничество. Детоубийства доказывают, что позор, падающий на девушку, которая отдается любви, никому не мешает пользоваться ею при случае, но последствия доводят ее до преступления из-за того, чтобы скрыть так называемое падение.
Впрочем, в настоящее время ригоризм в обществе понемногу исчезает, а о религии даже перестали говорить. За исключением какой-нибудь простушки, желающей показать подвенечный наряд, да наследника, желающего приобрести благосклонность у своих богатых, несколько отсталых, родственников, мало кто испытывает потребность становиться на колени перед господином, надевающим маскарадный костюм не только в дни карнавала. Что же касается гражданской санкции, то если бы произвести подсчет среди населения наших больших городов, оказалось бы, что все браки записаны в мэрии, но три четверти из них порвали без всяких формальностей законные связи и заключили новые, никем оффициально не освященные, и что брачные пары составлены не так, как они записаны в мэрии: конечно, остались, например, господин и госпожа А., господин и госпожа В., но госпожа, известная соседям, как госпожа А., в мэрии считается госпожей X., и госпожа В. является легально госпожей Z.
Это явление сделалось всеобщим, так что буржуа, как бы ни были против, а вынуждены были включить развод в свой кодекс. В наши дни человек, желающий вступить в свободный брачный союз, без оффициальной санкции для такового, может это сделать, не теряя уважения окружающей среды.
Общественное мнение начинает считать свободно заключенный союз настолько же действительным, как и законный брак и, хотя оффициальное освящение брака исчезнет только вместе с другими социальными учреждениями, ибо на нем основана собственность, так как закон о наследстве требует, чтобы семья была законна, строго разграничена и тесно связана, во избежание расточения достояния, тем не менее ему был нанесен роковой удар в тот момент, когда законодатель должен был установить случаи, при которых брак может быть расторгнут.
И действительно, разве не бессмысленно было принуждать двух людей жить вместе, когда совместная жизнь оказывается для обоих невыносимой!
Из-за того, что в молодости, в порыве первого увлечения, мужчина и женщина нравились друг другу, закон заставляет их прожить вместе всю жизнь, не имея права разорвать сковывающие их цепи. Если существование делалось настолько невыносимым, что каждый хотел получить прежнюю свободу, то мог это сделать лишь вопреки закону, и новая его семья никогда не была признана действительной, как бы она ни была ему дорога. Он вынужден был скрывать, как позор, нелегальность своего семейного положения, так как общественное мнение столь же бессмысленно, как и закон.
Несчастлив был тот, кто обманулся в выборе, или дал себя завлечь приветливыми, но обманчивыми улыбками, коварными обещаниями, вероломными клятвами, хотя и искренно данными в момент порыва, но впоследствии забытыми под влиянием обстоятельств. Раз решение было принято, его нельзя было изменить в течение всей жизни. Счастливо, оно, или нет, с ним нужно было примириться. Как бессмысленно было все это.
Нерасторжимость брака была идиотизмом. Два человека могут нравиться друг другу в течение дня, месяца, двух лет и затем дойти до смертельной ненависти. Зачем заставлять их растравлять эту ненависть, принуждая их жить вместе, когда так просто разойтись в разные стороны?
Помимо религиозных предрассудков такой жертвы требовал капитал, ибо в современном обществе браки являются скорее ассоциацией двух капиталов, чем союзом двух полов. Допустить расторжение ассоциации значило отказаться от предполагавшихся денежных операций, и положение осложнялось еще вопросом о детях, не в виду привязанности к ним одной из сторон, а вследствие того, что приходилось решить, кто будет кормить их.
Другой непростительной бессмыслицей была власть родителей наложить свое veto на любовь детей. По какому праву люди, которые не в состоянии уже ни думать, ни чувствовать, как молодые, могли вмешиваться в любовные чувства молодежи и ставить им преграды? Сколько молодых людей, встретив препятствие своей страсти, кончали самоубийством, когда было так логично итти наперекор своим опекунам.
Когда общество будет освобождено от экономических цепей, половые сношения сделаются более естественными и более свободными и вновь примут свой прежний характер: „свободного соглашения двух свободных личностей”. Мужчина не будет искать приданного или связей для своей карьеры, а женщина — человека, который стал бы ее содержать. Выбирая себе товарища, она больше будет обращать внимания на то, отвечает ли мужчина ее эстетическому и этическому идеалу, чем на то, способен ли он обеспечить ей жизнь в роскоши и праздности. Когда мужчина будет выбирать себе подругу, он будет скорее искать в ней моральные и физические качества, чем „надежды на будущее”; лишение нескольких тысяч франков приданного не заставит его закрывать глаза на небезупречное прошлое своей невесты.
Нам возражают, что если не сдерживать распущенность в половых сношениях, то может случиться, что брачные союзы будут не прочны. Мы только что видели, что в современном обществе карательные законы не в состоянии уничтожить распущенность. Мы даже уверены, что эти законы способствуют в большинстве случаев семейным раздорам, так как нельзя регламентировать того, что не выносит никакого принуждения. Не лучше ли оставить людей свободными, чтобы, когда они не будут вынуждены более жить вместе, они могли бы сохранить уважение по отношению друг к другу вместо того, чтобы, вследствие принудительного сожительства, стать ожесточенными врагами? Разве благороднее то, что происходит теперь, когда муж имеет любовниц, а жена любовников, и они обманывают друг друга на виду у всех, но все закрывают глаза, лишь бы избежать скандала.
Современный брак — это школа лжи и лицемерия, а адюльтер его неизбежный спутник, точно так, как публичный дом составляет необходимую принадлежность той ложной стыдливости, которая требует, чтобы люди краснели, говоря о половом акте. Скрывают потребность в нем, но развратничают, когда никто не видит. Но из-за того, что женщина имела половые сношения с мужчиной, ходячая мораль требует, чтобы она продолжала иметь их только с ним. На каком основании? Если они обманулись друг в друге, то почему они не могут искать лучшего? Потому что это будет разврат, отвечают нам. — Несчастные, посмотрите же на свое общество.
Мы уже упоминали случаи, когда обольщенная девушка, не находя лучшего средства скрыть свой так называемый грех, прибегает к искусственному выкидышу или детоубийству. И на один случай, когда адюльтер не обходится без скандала, сколько приходится других случаев, оканчивающихся благополучно, на виду у всех! Когда женщина любит, — мы берем для примера женщину, потому что ей больше приходится бояться последствий, — ей нипочем закон, общественное мнение и все прочее. Следовательно, если нельзя подавить чувство, которое вековые гонения заставили только скрываться, но не искоренили, предоставим ему проявляться свободно. От этого мы выиграем постольку, поскольку наши отношения станут откровеннее и честнее, и это уже будет настоящий прогресс.
И не только в этом одном отношении, ибо мы полагаем, что в тот день, когда оффициальные принуждения и вмешательство будут уничтожены, также как экономические соображения, семья, став более нормальной, и нисколько не разрушаясь, сделается более устойчивой и дружной. Действительно целомудренная женщина не отдается первому встречному, — Дарвин доказывает, что то же замечается и у животных, — и, если не играет роли корыстолюбие, отдается только тому мужчине, к которому чувствует влечение. Но даже и тогда, сколько борьбы и сопротивления оказывает женщина прежде, чем отдаться! Разве можно требовать лучших гарантий?