Джессика старалась игнорировать нытье дочери. Когда раздался звонок в дверь, она вздохнула с облегчением.
— Теперь, — строго предупредила она, — веди себя хорошо, Люси…
— Что, ты думаешь, я собираюсь делать? — обиженным тоном спросила девушка. — Засунуть жабу ему под подушку? Налить в унитаз пены для ванны?
Когда спустя час машина мчалась по шоссе, Джессика отметила, что Энтони отличный собеседник. Марк и Люси в беседе не участвовали — у них были свои интересы. Было ясно, что Марку, точно так же, как и Люси, абсолютно не хотелось никуда ехать. Джессика была уверена, что Энтони тоже чувствует это, но не подает виду.
Он был таким внимательным, истинный джентльмен, повторяла она себе. Так что из того, что они собирались провести два дня под одной крышей? С чего бы женщине остерегаться истинного джентльмена?
Он был одет в шорты защитного цвета. Его длинные мускулистые ноги были покрыты темными волосками. Она окинула его взглядом и почувствовала, как что-то шевельнулось у нее внутри. Но тут же скрыла свои эмоции под вежливой улыбкой.
Хорошо, что Люси была рядом. Она вела себя бесцеремонно и едва удостаивала Энтони ответами на его вопросы. И все же ее присутствие напоминало Джессике о том, зачем она сидела в этой машине, а также о том, что она была матерью. Равно как и Энтони был отцом своему сыну. Два зрелых, взрослых человека объединились для пользы своих детей. Ей нет нужды очаровывать его.
Но разве ей не хотелось попробовать?
Она задала несколько вежливых вопросов и большую часть дороги смотрела в окно, делая вид, что восхищается пейзажем. Время от времени она бросала на него взгляд: на длинные пальцы, лениво лежавшие на руле, сильные руки, крепкое тело.
Она слышала, как Люси время от времени перекидывается с Марком отрывистыми репликами. Джессика заметила, что ее дочь с Марком, видимо, дружит давно. Они не стеснялись друг друга, их уже не смущали длинные паузы в разговоре.
Джессика так задумалась, что очнулась, только когда Элмсден неожиданно вырос перед ними и она увидела огромное, величественное, внушающее благоговейный трепет строение. Его даже нельзя было назвать домом — это был дворец.
Джессику поразила не столько красота здания, сколько его небывалые размеры.
Она смутно помнила, что до того, как ее родители разорились, они тоже жили в большом викторианском доме. Ей тогда было не больше девяти. Сейчас, глядя на особняк Энтони, она понимала, что их старый дом вовсе не был громадным.
— О Боже, — вырвалось у нее.
Энтони улыбнулся ей.
— Добро пожаловать в Элмсден! — сказал он. — Смею вас заверить, что только часть его пригодна для использования. Он находился во владении нашей семьи на протяжении многих поколений, — объяснил он, открывая дверь и выходя на широкий двор.
— Так вы тут выросли? — спросила Джессика, глядя на него. — Как же вы общались с родителями? По радиотелефону?
— Ха, ха! — раздался голос Люси с заднего сиденья. — Мама пошутила. Клевое место для концерта под открытым небом, — сказала она, ни к кому не обращаясь.
Марк, который тоже вышел из машины, рассмеялся, а Энтони тихо проворчал: «Какая мрачная идея».
— Люси! — окликнула Джессика дочь, выходя из машины и с наслаждением вдыхая свежий воздух. — А твоя сумка?
— Стэн внесет все вещи, — сказал Энтони. Тут, как по его велению, дверь дома отворилась, и на пороге появились улыбающиеся мужчина и женщина.
Но Люси, естественно, ответила с преувеличенной вежливостью: «У меня хватит сил донести свою сумку». Она закинула ее за плечо, и они с Марком отправились к дому, склонив друг к другу головы и болтая.
— Мне показать миссис… — женщина лет пятидесяти, полная, с добрым лицом, вопросительно взглянула на Джессику, — ее комнату?
— Джессика, — представилась Джессика и, улыбаясь, протянула руку. — Джессика Херст. Очень рада с вами познакомиться.
— Я сам проведу ее, Мадди, — сказал Энтони. — Какую комнату вы ей приготовили?
— Зеленую для миссис и соседнюю для ее дочери.
Зеленая комната? Неужели здесь было столько комнат для гостей, что приходилось различать их по цветам?
Когда она была ребенком, в доме ее родителей было только две комнаты для гостей, но в то время и это считалось чересчур экстравагантным.
Она проследовала за Энтони в зал и почувствовала себя каким-то лилипутом среди окружавшего ее великолепия. Это был огромный зал, разделенный пополам витой лестницей. На стенах висели старинные картины. В большинстве своем это были портреты — по всей видимости, представители семейства.
— Какой красивый дом! — сказала она и засомневалась, думая о том, подходит ли слово «дом» для подобного строения. — Такой огромный. Вы, должно быть, часто блуждали здесь.
— Возможно, но тогда он не казался мне таким. И потом, в доме всегда были гости. Мы устраивали вечеринки по выходным. Моим родителям всегда нравилось жить шумно. Я думаю, они решили, что даже если и живут за городом, то это не причина, чтобы полностью изолировать себя от окружающего мира.
Он говорил на ходу, то и дело оборачиваясь, чтобы убедиться, что она идет за ним следом.
У моих родителей тоже были друзья, тоскливо подумала она. До того, как родители вынуждены были продать большой викторианский дом и переехать в маленькую квартиру. Тогда у них осталось мало друзей. Только самые стойкие. Но и они в конце концов покинули тонущий корабль. Можно было справиться с банкротством компании отца, с растущими долгами. Труднее было справиться с отцовским увлечением азартными играми и пьянством.
Она удивилась, как много всего ей пришлось пережить в прошлом.
Когда-то она заставила себя забыть то, о чем не хотелось помнить. И действительно, что было толку вспоминать о прошлом, если там уже ничего нельзя было изменить?
Знала ли она когда-нибудь настоящее счастье?
Она помнила перебранки, враждебность отца, который принял лишнего, мать, съежившуюся от страха. Джессика помнила, как ей приходилось прятаться. Кажется, большую часть своего детства она только и делала, что пряталась, но не может быть, чтобы всегда было так плохо. Случались, по-видимому и у них праздники, только Джессика об этом не помнила.
Не поэтому ли она так легко поддалась обаянию Эрика Дина? Ведь он казался таким добрым…
— Эй! Спуститесь на землю.
Голос Энтони послышался совсем рядом, и она чуть не подпрыгнула от неожиданности.
— О! Я просто думала, где могут быть Марк с Люси, — сказала Джессика, инстинктивно отодвигаясь от него.
— Неужели? — Он взглянул на нее с любопытством, его глаза сузились, и у нее появилось чувство, будто он читает ее мысли. — В таком случае вы показались мне чересчур увлеченной этими размышлениями…
— Какая комната моя? Мне не мешало бы немного освежиться.
— Конечно. — Он прекрасно понял ее замешательство и бросил на нее один из своих холодных, смущающих взглядов.
Ее комната была на втором этаже. Сначала они прошли мимо двери, ведущей в библиотеку, потом просторную гостиную и в комнату Люси. Джессика увидела ее нераспакованную сумку, брошенную на кровать. Напротив располагалась ее комната, зеленая комната. Бледно-зеленый ковер, кремовые обои в зеленую полоску, софа и занавески — кремовые в зеленый цветочек — и огромная двуспальная кровать с роскошным покрывалом, подходящим по цвету к занавескам и софе.
— Чтобы попасть в ванную, пройдите через эту дверь, — Энтони показал куда-то в угол комнаты. — Ленч будет, скорее всего, на улице, — он посмотрел на часы, — через полчаса.
— Хорошо. — Джессика повернулась, чтобы посмотреть на него. Он не улыбался. Она чувствовала, что он что-то обдумывает.
— Вы любите уединение, не так ли? — заметил он небрежно, остановившись в дверях и скрестив руки на груди. В его вопросе не было ничего угрожающего, но все же она невольно почувствовала угрозу.
— Не то чтобы очень… нет, не думаю, — ответила она, покачав головой.
— А ведь я о вас совсем ничего не знаю. — Его серые глаза остановились на ней с пристальным вниманием, и опять ее охватило чувство, будто он играет с ней в какие-то непонятные игры. — У вас есть дочь, вы не замужем, работаете в юридической конторе где-то в Лондоне.
— Что же еще вам нужно? — спросила Джессика с нервным смешком.
— Что заставило вас прийти и обратиться ко мне, прежде всего?
— Я думала, вы знаете… Я беспокоилась о Люси. Я думала, ваш сын, возможно, имеет на нее какое-то влияние. — Она взглянула на него устало.
— Почему же вы просто не подождали? Может быть, она успокоилась бы со временем? Большинство родителей считают такие проявления неповиновения естественными для ребенка, который взрослеет.
— Да, я могла бы, — уклончиво ответила Джессика. Почему он задает такие вопросы? С чего вдруг такой интерес? Это беспокоило ее, потому что он показался ей человеком упорным, от которого нельзя было отделаться парой неопределенных ответов.
— И все-таки вы этого не сделали, так ведь?
— Я, честное слово, не совсем понимаю, что вам нужно…
— Думаю, понимаете, — возразил он спокойно. — Вы как раз очень хорошо понимаете, что я от вас хочу услышать. Просто не хотите отвечать на мои вопросы. Почему? Отчего такая скрытность?
— Если бы я знала, что мне придется подвергнуться допросу, я бы не приняла ваше приглашение, — холодно ответила Джессика. — Это очень хорошо с вашей стороны, что вы подумали о нас и пригласили сюда. Я только надеюсь, что это не дает вам права расспрашивать о моей личной жизни.
— А таковая существует? — Он внимательно следил за выражением ее лица. — Или Люси — ваша личная жизнь?
Джессика почувствовала, как жаркая волна прилила к щекам.
— Это не ваше дело! Я ведь вам не задаю вопросов!
— У меня такое чувство, что вы когда-то давно воздвигли вокруг себя стену и скрываетесь за ней.
Гнев и смущение переполняли ее до такой степени, что ее руки начали дрожать, и ей пришлось крепко стиснуть их, чтобы успокоиться.
— Люси для меня очень много значит. Я не могу это отрицать. Одинокие матери очень беспокоятся о своих детях — возможно, потому, что им не на кого опереться, не с кем поделиться своими проблемами.