Несмотря на чуткий сон (я несколько раз просыпался, обеспокоенный то остановками, то сменой режимов работы двигателя), когда мы остановились действительно по делу, я этого как раз и не почувствовал. Открыл глаза, только когда Синицын, покашливая, дотронулся до моей руки, и увидел, что возле самых дверей стоит лейтенант Панов, который командовал передовым боевым охранением.
Оказывается, мы уже добрались до государственной границы, и более того – бойцам разведки удалось без единого выстрела захватить двадцать восемь немецких солдат. Эти раззявы решили устроить пикник на территории бывшей нашей погранзаставы: изловили несколько свиней из подсобного хозяйства пограничников и только приступили к пиршеству, как их взяли за жабры наши ребята. Наверное, это был взвод из какого-нибудь пятого или десятого состава тыловой части; даже часового поставили всего одного, да и тот дремал, объевшись парной свининкой.
Командовал этой ватагой обер-лейтенант. Естественно, я тут же приказал привести его для допроса. Пока саперы, следующие за нашей машиной, прокладывали путь через приграничные заграждения и окопы, я допрашивал этого, прости господи, обер-лейтенанта. Он и не пытался ничего скрывать, отвечал на все вопросы как на духу, но вот, к сожалению, знать ничего не знал. Из всего массива заданных вопросов, четко смог ответить только на один, о полученном приказе – взять под охрану пять километров бывшей границы, и все. Бесполезный был «язык» этот лейтенант, но я нашел ему применение – пусть под контролем нашего человека сидит здесь, около трубки полевого телефона, и отвечает своему начальству, что все хорошо и служба по охране полосы границы идет нормально. Политрук Давидович отлично знал немецкий язык, вот его я и решил вместе с несколькими бойцами оставить здесь – охранять пленных и, в случае чего, передавать немцам нужную дезинформацию.
Наконец саперы проложили дорогу через приграничные ограждения и окопы – кое-где сняли мины, порезали колючую проволоку и завалили траншеи бревнами, сверху присыпав их землей. Дорога получилась сносная – проехать было можно даже на пикапах. А когда мы выехали на межозерное дефиле, то и вовсе покатили, как по асфальту – никаких тебе ухабов, рытвин, поваленных деревьев. Тридцать две минуты заняла дорога до железнодорожной насыпи в лесу, у которой мы и остановились. Поляна, находящаяся метрах в ста от железнодорожного полотна, начала буквально впитывать в себя всю ту массу техники, что двигалась в нашей колонне. Естественно, до того времени как первый грузовик въехал на поляну, в обе стороны железной дороги была направлена пешая разведка. Все шло по плану. Неукоснительно соблюдая этот план, люди быстро маскировались, как только в пределах видимости оказывался немецкий эшелон или дрезина. А в течение часа, пока на место прибывали все подразделения полка, по пути прошло два эшелона и дрезина.
Я не стал дожидаться прибытия связных от разведчиков, а решил сам, на «хеншеле», доехать до интересующего меня места; оно находилось в четырех километрах от места сосредоточения полка. По данным аэрофотосъемок железная дорога там шла по насыпи длиной более километра, с одной стороны которой располагалось озеро, а с другой стоял густой лес – идеальное место для организации оборонительного рубежа: один, вкопанный в землю, тяжелый танк смог бы некоторое время сдерживать там целую немецкую дивизию. А если в лесной массив, через высокую железнодорожную насыпь, перебросить гаубицы (там они будут хорошо замаскированы от авиации противника), то оборудованные на том перешейке позиции при поддержке крупнокалиберной (сто двадцать миллиметров) артиллерии, становились и вовсе непробиваемыми. Сформироваться идеям, как быстрее всего преодолеть насыпь, помогли те же данные аэрофотосъемки. В озеро впадал ручей, вытекающий из леса; он в дождливое время превращался в полноценную реку, поэтому через него был сооружен небольшой мост. Вот и нужно было проверить, сможет ли под этим мостом, прямо по руслу ручья, проехать артиллерийский тягач.
Почему я сам поехал? На это было две причины: первая та же, почему я, собственно, не доверяя Борзилову, самолично выехал на эту операцию; а вторая заключалась в том, что трофейный «хеншель», если его даже заметят немцы, не вызовет у них никакого подозрения. Если все-таки и тормознет какой-нибудь патруль, для моих орлов нейтрализация его явится легкой разминкой минуты на две. Даже Шерхан с Якутом смогут спокойно это сделать, а кроме них в кузове еще трое ловких ребят, ну и я на что-то еще гожусь, чай, не кабинетный генерал! И еще одно интересное место я хотел проверить, оно находилось рядом с эстакадой через ручей; там стояли железнодорожные стрелки, так у одноколейной железной дороги образовывался карман для разъезда встречных поездов. А еще там находилось два тупика с горами бревен, которые были навалены вдоль них.
Мы уже отбыли на рекогносцировку, когда замыкающее подразделение танкового полка только показалось, а у эстакады через ручей оказались быстрее, чем последние танки той колонны начали въезжать в лес, к месту сосредоточения техники. Эстакада была хороша, может быть, не очень широкая, всего метра четыре, зато наш «хеншель», с его весьма высокой колесной базой, перебрался на другую сторону железной дороги, даже не чиркнув тентом о бетонные перекрытия. Железнодорожные тупики, предназначенные для погрузки леса, мне тоже очень понравились. Во-первых, массой материала, пригодного для перекрытий блиндажей, оборудования капониров и дзотов. Кроме того, при виде их мне в голову пришла сумасшедшая мысль – захватить вражеский железнодорожный состав, загрузить в него танки, пехоту и с ветерком прокатиться до Сокулок.
Условия для загрузки танков и бронеавтомобилей на платформы были, даже сами платформы в количестве двенадцати единиц стояли на железнодорожных путях. Не было только паровоза, но это дело поправимое – остановим состав, отцепим ненужные вагоны и сформируем свой поезд, который свалится немцам как снег на голову. Эти вояки, в худшем для них раскладе, ждут нас со стороны Августина, а тут – бац, вторая смена: танки уже на станции, начинают уничтожать терминал нефтепродуктов и запасы боеприпасов. Вот эти хитрожопые фоны взовьются – в один миг свои монокли от злости поглотают. А незачем к нам лезть – мы вам не оболваненные поляки и не какие-нибудь там изнеженные лягушатники.
Пока я, встав на капот «хеншеля», оглядывал перспективу этого притрассового склада деловой древесины, моя охрана занималась делом – зачищала этот объект от немцев; их было немного, всего-то человек двенадцать. Девятерых взяли тепленькими – они сами сбежались к бараку, стоящему недалеко от стрелки, как только «хеншель» подъехал к этому зданию; ребятам оставалось только направить на них автоматы и отобрать винтовки у семерых из них. После чего ошеломленные немцы совершенно безропотно поплелись в дровяной сарай, под арест. Видимо, его помещение использовалось фашистами для содержания провинившихся рабочих, так как открыв его ворота, мы выпустили на свободу четверых не менее немцев ошалевших поляков. Вот тогда-то и раздались первые выстрелы. Троим гитлеровцам, хоть и не попавшим сразу в наши сети, все же пришлось столкнуться с вездесущим Шерханом и Якутом, правда, когда они уже находились метрах в двухстах от барака. Наивные… хотели отсидеться, спрятавшись в завалах бревен от такого следопыта, как Якут! За то и были наказаны – у тыловых швабр элементарно не выдержали нервы, когда Шерхан приблизился к их схрону; один из немцев выстрелил, а двое попытались перебежать к основному железнодорожному полотну, чтобы скрыться за высокой насыпью. Но лучше бы они этого не делали, а сдались бы, как другие немцы, и остались в живых. А так – одна короткая очередь из автомата Шерхана, два выстрела винтовки Якута, и оборвалось их никчемное существование на этой земле.
Кроме четверых заключенных на этом лесном складе оказалось еще человек сорок вольнонаемных польских рабочих. Они как тараканы выползали из всех щелей и подтягивались к площадке перед бараком. Конечно, делали они это не по собственной инициативе, а вследствие призывов бывших польских арестантов. Один из этих людей более-менее понимал русский язык. Я провел с ним беседу, он с остальными арестантами, после чего поляки стали, так сказать, нашими глашатаями.
Среди толпы поляков появился красноармеец, это был один из бойцов группы пешей разведки. Оказывается, они уже минут сорок изучали этот объект, но тут появились мы и нахрапом, в течение пяти минут взяли тут все под контроль. Да. сбежавшим немцам вообще ничего не светило! Если бы даже им и удалось увернуться от пуль Якута, они все равно были на прицеле у разведчиков.
Приказав красноармейцу вызывать к бараку своих товарищей, я задумался: ни в коем случае нельзя было терять темп, ожидая прибытия остальных частей дивизии, чтобы приступить к исполнению моего авантюрного плана наскока на Сокулки, это было опасно. Кто знает, вдруг какой-нибудь поляк является пособником фашистов и успеет их предупредить? Хотя, конечно, бывший арестант, который мог говорить по-русски, убеждал меня, что все работающие здесь поляки ненавидят тевтонов. Но кто знает? Тем более не все поляки находились сейчас здесь – три партии в данный момент рубили лес. Вот ведь, трудятся же они там без охраны, исправно выполняют планы немцев по лесозаготовкам; и трактора у них есть, чтобы перевозить сюда бревна, и находятся, между прочим, в хорошем, рабочем состоянии. А если бы поляки действительно так ненавидели немцев, что им мешало совершить акт саботажа – повредить трактор, например.
Так что, если есть у поляков черные скелеты в шкафах, то никаких сил не хватит перекрыть все лазейки, чтобы никто из них не смог отсюда выскользнуть. Словом, если найдется поляк, который хочет выслужиться перед немцами, мы не сможем ему в этом помешать. Единственный вариант – действовать так стремительно, чтобы наш эшелон достиг Сокулок раньше, чем двигающийся по лесному бурелому этот сбежавший поляк. Телефоны имелись только здесь и на еще одной небольшой станции по направлению к Сокулкам, находящейся километрах в четырех от этого пункта лесозаготовки, вот к ней и имело смысл направить бойцов из разведки – пусть захватывают эту маленькую станцию и сидят там тихо, как мыши. Факт наличи