, запишите ещё себе окружной артсклад в Белостоке. Там скопилось довольно большое количество вооружений и боеприпасов, доставшихся нам от Польши. Я дам команду, чтобы вы смогли там подобрать себе трофейные противотанковые средства. Только смотрите, всё не забирайте, не будьте Плюшкиным – бригада должна быть мобильной единицей, а не обозом, набитым трофейным барахлом. И ещё, хочу вас порадовать – из нашего резерва в вашу бригаду вольётся отдельная танковая рота. Это десять танков Т-34, пять средних бронеавтомобилей БА-10, два лёгких броневика БА-20 и мотоциклетный взвод. Кроме этого, как вы говорите, в целях обучения вам придадут несколько танков КВ из Шестого мехкорпуса.
После этих слов Жуков подвинул к себе стопку бумаг, ещё раз посмотрел на меня и сказал:
– Ну что, подполковник, начинайте формировать свою бригаду. Я в июле к вам приеду и посмотрю, чего смог добиться мой крестник. Смотрите, не подведите меня, Черкасов!
Как только последняя фраза была произнесена, я подскочил со стула и гаркнул:
– Не подведу, товарищ генерал армии! Разрешите выполнять!
Чуть сморщившись, Жуков махнул рукой. Тогда я развернулся и, печатая шаг, вышел из кабинета.
Глава 6
Покинув здание Генштаба, я ощутил непреодолимое желание очутиться вдруг где-нибудь на природе, подальше от всей этой суеты и ответственных товарищей с многозвёздными петлицами. Я хотел передохнуть, а затем в спокойной обстановке поразмыслить над всем тем массивом информации, который получил за эти два дня. День был хороший, тёплый и солнечный. Да, наступила настоящая весна, всё оживало и стремилось под лучи ласкового солнца. А мы, как кроты, сидим в норах и роемся в пыльных бумажках. И всё это потому, что какие-то ублюдки возомнили себя избранными, солью земли, «сверхчеловеками». Нет, эти фашиствующие уроды не имеют права на существование, они против жизни, против природы.
Я перешёл на другую сторону дороги, на набережную Москвы-реки. Нашёл лавочку, сидя на которой можно было наблюдать за движением воды и за двумя пацанами, удившими рыбу.
Усевшись на это массивное сооружение, я задумался. Передо мной, вытеснив все размышления о порядке формирования бригады, возник образ эскадронного преподавателя тактики из моей прошлой реальности. Помню, тогда был тоже тёплый весенний день, и занятия мы вели не в палатке, а на лесной лужайке. Змий – так мы звали этого учителя, тогда как раз рассказывал о самых заметных фигурантах нашей горькой истории. Про Жукова он тогда говорил так: «Ко времени начала вторжения немцев этот военачальник командовал Киевским Особым военным округом, впоследствии Юго-западным фронтом. По сравнению с Западным, командование этим фронтом показало себя с лучшей стороны. Но всё равно действия его были сумбурными и зачастую непоследовательными. В начальный период войны штаб фронта пытался организовать ряд фланговых ударов по вермахту, но, к сожалению, они окончились провалом. Когда механизированные корпуса, совершая многокилометровые марши, выходили к границам коридора, пробитого немцами, там уже была вражеская пехота, густо нафаршированная артиллерией. Правда немецкие 37-мм противотанковые орудия не брали броню КВ и лобовую броню Т-34, но большинство танков той поры эти пушки прошивали без труда. А против толстобронных танков хорошо действовала 88-мм зенитка, эти орудия фактически сопровождали пехоту на марше. В бесконечных метаниях вдоль коридора в надежде отыскать хоть какой-то зазор для прорыва, безнадёжно были растрачены моторесурс и топливо. В конце концов, несколько тысяч танков буквально растаяли без достижения особого успеха в боях. Из-за этих судорожных метаний все тыловые дороги были забиты сломанной техникой. В результате таких действий армии Юго-западного фронта попали в несколько громадных котлов, где в течение месяца были перемолоты германской военной машиной. Если оценивать деятельность Жукова по критериям нашего Эскадрона, то я поставил бы ему максимум троечку. Даже самую удачную в его карьере операцию на Халхин-Голе с военной точки зрения можно оценить только на удовлетворительно. Тогда он, в нарушение любого здравого смысла, погнал наших солдат на штурм окружённых и засевших в обороне японцев. Узкоглазые почитатели Микадо дрались насмерть, и десять процентов численного состава нашей армии остались навеки в степях Монголии. Хотя если бы Жуков, беспокоясь о жизнях тысяч русских солдат, проявил выдержку, то окружённые японцы сами бы сдались. Их положение было безвыходным, и как перезревший плод, даже без всякого внешнего воздействия, они бы скатились к ногам победителей».
Наш преподаватель, наш старый Змий, рассказывал и о других исторических личностях той поры. Например, про Сталина он говорил так: «Иосиф Виссарионович Джугашвили запретил войскам действовать активно и тем самым подставил их под удар, дабы гарантированно избежать обвинения в агрессии. Великобритания и США могли помогать только жертвам, но не агрессорам».
Про занимавших перед войной пост наркома обороны маршала Тимошенко и начальника Генштаба маршала Кулика он заявил: «А Тимошенко с Куликом вместо активной обороны попытались провести встречный удар – часть плана поражения СССР, придуманного ещё Тухачевским».
Ох как жалко, что Создатель почему-то занялся моей судьбой, а не перекинул, например, в тело Сталина сознание Змия. Тогда бы точно всё пошло правильно, и Россия никогда бы не попала под ярмо фашиствующих немцев. Змий был «голова», он один бы переиграл весь немецкий Генштаб. А я, что я представляю собой? Обычный боец, у которого от полученных сейчас и в моей бывшей реальности противоречивых сведений скоро просто закипят мозги. Ведь у меня совершенно нет никаких инструментов для воздействия на окружающий мир, кроме личного решения – если уж придётся умереть, то постараться утащить при этом за собой как можно больше гитлермразей. И это, пожалуй, была единственно доступная для меня мера воздействия на историю.
Вдруг внутреннее «я» грязно выругалось и буквально завопило: «Юрка, хватит пищать и биться в истерике, это же не твой принцип! Лучше подумай, что ты можешь реально сделать, чтобы не допустить печального развития событий. И делай, салага, делай всё, что можешь, хотя бы на своём маленьком участке!»
Этот крик души заставил меня собраться, напрячь все свои интеллектуальные силы, чтобы совместить знания из прошлой реальности с информацией, которую я получил здесь и сейчас. При этом самым тяжёлым было отбросить те знания, которые не касались моего нынешнего участка действий. На фиг мне было знать и размышлять о судьбах всего фронта. Я же не полководец и не стратег, у меня конкретный участок борьбы, и отвечаю я перед Богом только за свою бригаду.
Правда, моё подразделение существовало не в безвоздушном пространстве, и должно было действовать на довольно большом участке местности. Поэтому в первую очередь, пользуясь всем массивом информации, закачанным в мой мозг двумя жизнями, я попробовал разобраться с тем, что собой, собственно, представляет «Белостокский выступ». Моя бригада предназначена для обороны, а Белостокский выступ был чертовски неудобен для этого, и вот почему:
– во-первых, значительная часть его территории, примыкающая к государственной границе, является сухопутной и малолесистой, что делает её пригодной для действий войск противника в любом операционном направлении;
– во-вторых, бассейн реки Бобр сильно заболочен, что может создать проблемы как для наступающих, так и для обороняющихся (затруднять передвижение войск и маневрировать резервами);
– в-третьих, любой выступ сам по себе небезопасен с точки зрения обороны, так как «подсекающие» удары по сходящимся направлениям, при условии их успешности, приведут к окружению сосредоточенных в нём войск;
– в-четвёртых, пути возможного отвода войск именно из Белостокского выступа представляют собой почти идеальную ловушку, своего рода «бутылочное горло», бедное дорогами, но богатое болотами, реками и речушками с топкими берегами.
Тьфу! Опять начал думать за Генштаб. Поняв, что мысленно мне не удастся сосредоточиться на действиях только моей бригады, я достал из планшетки подробную карту Белостокского выступа. В нарушение всех норм секретности разложил её на скамейке и красным карандашом начал отмечать места, наиболее удобные для обороны.
Я не собирался сидеть со своей бригадой в глухой обороне. Это было безнадёжно, немцы, имея превосходство в воздухе, завалят бомбами, а потом укатают танками. Единственный шанс нанести им ощутимый вред и затормозить движение – это действие из засад. Долбанули гадов, потом быстро свернулись и отступили на оборудованные заранее позиции. Пускай они останавливаются, развёртываются в боевые порядки и бомбят уже пустое место бывшей засады. В это время мы будем обживать новые окопы и устанавливать минные заграждения. Получалась примерно такая же «мельница», которую моя рота устроила финнам – только теперь мы будем обороняющейся стороной.
Увлёкшись, минут тридцать наносил на карту места, где собирался заранее оборудовать фортификационные сооружения для будущих засад. Сооружения это, конечно, громко сказано, просто окопы, орудийные капониры и блиндажи для отдыха личного состава. Для начальства проведение всех этих работ легко объяснить боевой учёбой, которую проводят подразделения бригады. Там же можно пристрелять ориентиры и изучить, а если нужно, то и подготовить возможные пути нашего отхода.
Совместная работа должна сплотить и личный состав подразделений. Без взаимопомощи красноармейцев и заботы командиров о своих подчинённых, эти работы будут буксовать. А вот за это я буду отстающих нещадно драть. Пока у них не отложится в подкорке, что мой приказ – это закон. Умри, но выполни! Приказы же вышестоящих штабов я собирался выполнять, только если они не будут противоречить основной цели – не дать возможности немцам загнать войска 10-й и 3-й армий в котёл. Нужно дать им возможность пролезть через «бутылочное горлышко» и отвести войска к Минску. Белостокский выступ опирался на одну-единственную дорогу – Белосток-Слоним, вот её-то я и собирался держать до последнего вздоха. А если повезёт, то до того момента, пока последняя дивизия не покинет Белостокский выступ.