- отсутствие норм регулирования по ряду важных аспектов (например, практически нет возможности информационного отслеживания процессов оборота результатов интеллектуальной деятельности в сфере науки и техники внутри страны, процессов передачи объектов промышленной собственности и т. д.);
- обилие слабо систематизированных и противоречащих друг другу норм (совершенствование регулирования в данном направлении идет не по линии обеспечения логичности и целостности правового пространства, а по пути нагромождения разнообразных норм);
- отсутствие четко определенных “правил игры”, не позволяющее говорить о единой системе правил регулирования экономической системы общества, что “создает основу для развития коррупции и использования возможностей государства одними частными лицами в ущерб другим”.
Поэтому правовое закрепление экономических основ функционирования общества требует формирования в экономике отношений, на практике реализующих принципы и требования социального развития российского общества как гарантию развития каждой человеческой личности, что предполагает прежде всего определение единой, целостной и последовательной государственной политики как важного элемента всей социальной и структурной политики государства. Эти цели в существующих условиях могут быть реализованы, если действительным сувереном станет народ и его суверенитет получит правовую реализацию.
При обсуждении проблемы соотношения прав социальных общностей и отдельного человека мы встречаемся с двумя противоположными концепциями. Одни авторы стоят на позиции безусловного приоритета отдельного индивида, самоценности и самодостаточности личности, что обычно связывается с главной парадигмой западной цивилизации - индивидуализмом. Другие защищают первенство коллективного субъекта - общества, что служит обоснованию общинности, соборности, приоритета общих интересов, и что характерно для отечественной цивилизации. В системе этих двух парадигм общество и индивид предстают как две противоположные сущности, противостояние которых не удается преодолеть ни в теории, ни в практике. В настоящее время перекос в сторону самоценности и самодостаточности отдельного индивида становится все более очевидным: все международные акты, конституции разных стран охотно провозглашают права и свободы отдельного человека и почти совсем обходят права народа и других социальных общностей.
Как общество в целом, так и различные формы социальных общностей (народы, нации, классы, трудовые коллективы), до сих пор не имеют или почти не имеют соответствующих их социальному статусу прав. Между тем войны и другие большие социальные конфликты возникают не по поводу нарушения прав отдельной личности, а из-за непризнания прав народов, наций, классов и других общностей. Достаточно напомнить, что для защиты прав русского народа (а не отдельных русских) как в самой России, так и в странах СНГ нет ни одного международного документа, не говоря уже о существующей Конституции России. В ней правам и свободам отдельного человека отведена целая глава из 48 статей, а народу одна статья, где сначала народ объявляется носителем суверенитета (неизвестно кого или чего), а затем освобождается от этой функции, поскольку там же утверждается, что "никто не может присваивать власть в Российской Федерации" (ст. 3), т. е. и сам народ не может присваивать вроде бы свою власть, источником которой он вроде бы является.
С принятием ныне действующей Конституции народы России лишились права верховного собственника. Общенародная собственность, лежащая в основе единения народа, была устранена. Не допускается существование общей собственности у самоуправляющихся трудовых коллективов, насчитывающих более 50 человек. Согласно вновь принятому Гражданскому кодексу общая собственность возникает при поступлении имущества в собственность двух или нескольких лиц, т. е. общей собственностью может быть имущество, находящееся в собственности лишь нескольких лиц.
Народ по существу лишился прав на власть, рабочие и крестьяне уже не представлены в законодательном органе России, в государственных органах. Народ не имеет возможности присваивать власть, т. е. делать ее своей. Его высшие властные функции сведены к участию или не участию в выборах и референдумах, причем достаточно 20-25% участия. Результаты референдумов, да и выборов, как это случилось с референдумом по поводу сохранения СССР, не обязательны для власти. В этих условиях народ не может быть источником власти и носителем суверенитета.
Народы по существу лишены возможности самоопределения: это право, декларируемое формально, между прочим, отрицается суверенитетом федерации на всю ее территорию и на ее государственную целостность. О каком самоопределении русского народа может быть речь, если он не имеет ни своей собственной единой государственности, ни прав единого субъекта федерации. В этом отношении он не равноправен с другими народами, выступающими самостоятельными субъектами федерации. Вряд ли можно надеяться, что Псковская или Костромская области, Москва или Санкт-Петербург, да все вместе взятые области и края, смогут представлять единые интересы русского народа, они, скорее, представляют свои собственные региональные интересы, далекие от общих интересов народа.
Не лучше обстоят дела с правами народов в международных правовых документах, особенно в их западных вариантах. Кое-что удалось сделать в области правовой защиты малых народов, национальных меньшинств. Их права как коллективных образований сводятся к двум пунктам: к праву на защиту от деятельности, угрожающей их существованию, и к праву на самобытность. Большая же часть их фиксированных прав опять-таки сводится к правам отдельных лиц, т. е. подменяется правами отдельного человека.
Что же касается больших народов, то их права, декларируемые в "Международном пакте об экономических, социальных и культурных правах"(1966), "Международном пакте о гражданских и политических правах"(1966) ограничиваются: а) правом на самоопределение, в силу которого они могут свободно устанавливать свой политический статус и обеспечивать свое экономическое, социальное и культурное развитие; б) правом свободно распоряжаться своими естественными богатствами и ресурсами и не быть лишенными принадлежащих им средств существования. Очевидно, что сами народы непосредственно эти права осуществлять не могут, эта обязанность возлагается на соответствующие государства, которые, в свою очередь, это осуществляют опять-таки через права отдельного человека. Отдельный человек и здесь выходит на первое место, а народ отодвигается на второй план.
По-другому и быть не может, ибо без признания собственности народа (общей собственности) на естественные богатства, ресурсы и средства существования, подобные права и право на свое свободное экономическое, социальное и культурное развитие народ осуществить не может, лишаясь при этом и возможности установить свой политический статус.
Под отрицание за социальной общностью (народом) самостоятельного статуса и возможностей его реализации в соответствующих правах подводится теоретическое обоснование, определенная концепция (и идеология), согласно которым реальным и самодостаточным существованием обладает только индивид. Что же касается общества и общественного целого, особенно их субстанциональности, то они лишаются этих своих свойств, т. е. если, например общественная собственность лишается своего основания в действительности, то ни о каком реальном праве собственности народа (общества в целом) на свою землю, естественные богатства и ресурсы речи быть не может. Без права общей собственности народ распоряжаться своими естественными богатствами тоже не сможет. В то же время охотно признается ничем не ограниченное право индивида на свою собственность, т. е. право частной собственности, но только не право человека быть собственником общего достояния, иметь в нем свою долю для удовлетворения своих потребностей в совместных благах. Полагают, например, что если признать право каждого индивида на общественное богатство, скажем на землю как на общее достояние, то каждый в качестве собственника исключает всех других и общественная собственность становится невозможной, т. е. если всем, то никому в отдельности, а если каждому, то уже не всем. В итоге только частному лицу должна принадлежать собственность.
Конечно, если общество понимать формально логически, как общий признак, не имеющий реального существования в единичном, или в виде чего-то особенного, то всякие общие состояния лишаются объективности. Пустым всеобщим является то, что свойственно всем, но само не является реально существующим явлением, не присутствует в отдельном (Гегель).
С этой номиналистической точки зрения и общество как таковое, и народ - это лишь имена, создания головы, понятия без реальности. Этим обстоятельством, т. е. отрицанием объективного существования общего, во многом объясняется отсутствие конституционно оформленных прав народа. Признаются лишь права, относящиеся к абстрактной личности. Что же касается прав, имеющих своим основанием субстанциональные отношения, характерные для общества и социальных общностей, в том числе и народа, то они исключаются из конституций и других правовых актов. Права личности как бы поглощают права общества, имеющие своей предпосылкой иные, отличные от оснований прав личности субстанциональные отношения.
Чтобы обессмыслить понятие общенародности и лишить отдельного человека права на общенародное достояние (если всем, то никому), приводится и другой теоретический аргумент – отрицается общественная сущность личности, т. е. существование общества и общественных отношений в качестве сущности человека, отвергается его определение как совокупности общественных отношений. Ведь в науке давно признано, что общее составляет основу бытия всех единичных явлений, что оно укоренено в единичном как его сущность, что человек – существо общественное по своей сущности. Но многие наши социальные антропологи и “новые” социальные философы никак не хотят допустить применимость указанного общепринятого положения к человеку, полагая, что если признать общество образованием, в котором формируется сущность человека и в котором только и возможно свободное и полное развитие его личности, то этим выводится сущность человека за пределы его личности и переносится во вне - в общество (общее), что вроде бы недопустимо. Так, например, В. С. Барулин, а еще раньше М. С. Каган, обрушиваются на определение К. Марксом сущности человека как совокупности общественных отношений, полагая, что такая трактовка расходится с мировой социально-философской мыслью и “идеально соответствовала определенному политическому режиму, именуемому “социализмом”, и подпитывалась им”