И уж точно не рядом с домом. Потому-то он не позволял себе думать о Коллетт, этой странной женщине, что вела себя как подросток, курила самокрутки и устраивала беспорядок в спальне. Она вообще была не в его вкусе. Во-первых, слишком высокая, и с возрастом она становилась грузной. Но она все равно очень привлекательна, что уж тут лукавить. Только он не дурак, чтобы связываться с собственной арендаторшей, хотя такая женщина-загадка способна заставить мужчину вести себя по-глупому. Ведь обдурила же она такого человека, как Шон Кроули.
Он выбрал конверт с самым старым штемпелем, перевернул его, поддел пальцем и вскрыл. Вытащил пронумерованные страницы – их было двенадцать, а в конце стояла подпись: «Джон». Он не мог разобрать почерк, но некоторые предложения ему удалось прочитать, и в них описывалось, что сердце этого человека разбито, и он употреблял такие слава, как «осиротел» и «сокрушен сердцем». «Изгиб твоей груди подобен планете на орбите». Имелись и стихи, некоторые строчки были перечеркнуты. На середине одной страницы было написано всего несколько строк, как будто их автор сходил с ума. Донал никогда не читал ничего подобного. Значит, и над этим бедным Джоном она тоже поглумилась. А ведь то была всего часть писем, попавших к нему. Он засунул вскрытое письмо в бардачок – потом выбросит его, и она даже не узнает о его существовании. В конце концов, оно могло просто не дойти. По крайней мере, не придется объяснять, почему оно так долго у него провалялось.
Он свернул на подъездную дорожку. Ее машина была на месте, но занавески в спальне оказались задернуты. Он заглянул в кухонное окно. На столе, между подсвечником и вазой, стояла на боку стопка таких же конвертов из мраморной бумаги. Может, она пошла гулять вдоль берега? Он уже знал о такой ее привычке. А может, она еще в постели. Он представил, как она возникнет на пороге, убирая с лица спутанные волосы, еще теплая ото сна. Он поднес кулак к двери, но потом убрал его.
Он засунул письма в щель, слыша, как они мягко упали на пол. А когда отошел от двери, то увидел, что она прикрепила табличку к фасаду дома. Белыми буквами на ней было написано «Иннисфри».
По дороге к машине он снова заглянул в окно, стараясь запомнить каждую деталь, понимая, что, возможно, она видит его. Возле микроволновки лежала пара поздравительных открыток в честь дня рождения, возле мусорного ведра стояло несколько пустых винных бутылок и одна из-под водки. На разделочном столе – плеер и стопка кассет. Временами, бросая взгляд на коттедж, он видел, как она танцует, мотая головой, и ее черные волосы налипают ей на лицо. Уж неизвестно, что она там слушала, но она полностью отдавалась танцу. И ему было стыдно за нее и даже немного противно, что можно так забыться, выдать свои чувства.
Он сел за руль и тронулся с места. К Рождеству накапливалось много дел, и ему нравилось находиться в дороге, а не сидеть дома с Долорес, перечисляющей, кому из детей нужно купить новую обувку. Когда утром он упомянул, что в Леттеркенни у него образовалась работенка, она всучила ему список подарков, которые следует купить в торговом центре. «Нужно все делать загодя, – говорила она, – чтобы спрятать игрушки на мансарде подальше от любопытных детских глаз». Как будто он сам не знал, что вся его жизнь состоит из бесконечных рождественских праздников, крестин, конфирмаций и причастий.
Женился он в двадцать один. На свадебной фотографии, что висит в коридоре, у него такое выражение лица, словно кто-то приставил ему сзади пистолет и велел улыбаться. Единственное успокоение состояло в том, что, пока он женат на Долорес, он никогда не будет беден. Мик и Айлин МакНалли приехали сюда из Хоута, когда Европейский Союз раздавал рыболовецкие траулеры всем желающим. Они стали миллионерами за десять лет. В то время как МакНалли были вульгарными и хамоватыми, его собственные родители отличались скромностью и благоразумием. Они были одними из самых набожных людей в городе и очень бы огорчились, узнав, что Долорес забеременела уже через два месяца после того, как он начал с ней встречаться. Он хотел сбежать в Англию, но вместо этого ушел в трехдневный запой. На третий день он отправился на дискотеку в отель «Харбор Вью», и туда ввалился Мик. Схватил Донала за шкирку и выволок на улицу. Там, в темном переулке, возле куч гниющего мусора, он прижал Донала к сырой стенке и сказал, что если тот не женится на Долорес, то он проследит, чтобы его тело кануло на дно залива.
Словно стремясь подсластить пилюлю, Мик оплатил строительство дома. Но Донала ждало разочарование. Неужели так будет всегда? Он чувствовал себя обманутым и постоянно ходил злой. В первый год он оставлял жену с маленькой дочкой и отправлялся к родителям. Сидел на кухне и плакался матери. Та всегда баловала его и еще трех своих сыновей, стараясь загладить любовью и лаской холодность их отца, но даже она устала от нытья Донала. Она знала, что Долорес хорошая жена, что она старательно готовит, убирается и ухаживает за ребенком. Свою часть договора она выполняла. Но Донал упрекал ее даже за это. К тому же Долорес была истовой прихожанкой, исправно ходила на причастия и крестные стояния, тогда как Донал всего лишь посещал воскресные мессы. Сколько бы он ни жаловался, его родители никогда бы не одобрили, чтобы у него была какая-то другая жизнь, кроме семейной. Они активно выступали против того, чтобы грешить, и главным грехом для них был развод. Донал помнил, как перед предыдущим референдумом они поехали на автобусе в Дублин, где встали с баннером перед Ленстер-хаус[20]: «Развод? Иисус говорит нет».
Все братья Донала отучились в университете, работали теперь на хороших работах и оставались добропорядочными католиками. По крайней мере у них хватило разумения сделать так, чтобы их жены не забеременели до свадьбы. Отец Донала верил в дисциплину и образование, и если уж его сыновьям не суждено было стать священниками, по крайней мере они должны были оставаться достойными гражданами. За плохие отметки и плохое поведение, по его разумению, полагалось несколько ударов ремнем, которые он отмерял со спокойным благодушием. Все четверо сыновей Маллена были красивыми, опрятными и умными, и в городе, где большинство чумазых подростков только и норовили залезть девушке под блузку, чтобы похвастаться перед сверстниками, осознание того, что религиозность делает человека уважаемым, играла Малленам-младшим на руку. Донал давно замечал, как смотрят на него девушки, но Долорес первая была готова сделать для него все, что он ни попросит. А когда она заявила, что беременна, он начал подумывать, что его заманили в сети и что теперь ему не отвертеться.
Он отучился на электрика и много работал, чтобы построить свой бизнес. Покупка коттеджа стала первым шагом к финансовой независимости от тестя. Но местные дачи пользовались спросом лишь летом, и когда Долорес в очередной раз забеременела, показалось разумным сдать коттедж Коллетт. И тут она начала доставать его, наведываясь с дурацкими вопросами насчет электрического щитка, провоцируя стычки между ним и Долорес. А теперь еще она привинтила эту табличку. Бог знает, что еще она придумает.
Донал выключил радио. Он все никак не мог причесать свои мысли. Ему надоела болтовня дикторов, полуденные викторины, одни и те же песни на всех станциях. Сегодня к тому же в голове его царила сумятица. Он ехал через горный перевал Барнсмор-Гэр, прекрасно осознавая, что именно с ним происходит. Кругом простиралась долина, а он все думал и думал о Коллетт – как занимается с ней любовью на столе в коттедже и как она обвивает его своими белыми ногами с грязными пятками. Он не мог думать ни о чем другом, и пришлось свернуть на площадку для туристов, где те обычно фотографировались на фоне ущелья. Этим ноябрьским днем парковка пустовала. Он видел долину, черное небо и сосновый бор, обвивавший холмы. Упершись головой в руль, он кончил в салфетку, сотрясаясь так, что задрожал весь фургончик. Потом он опустил окно и выбросил салфетку. Давненько он этим не занимался.
10
Иззи предполагала, что Карл выбежит из дома сразу же, как они подъедут. Ей никогда не приходилось стучаться в дверь, не приходилось заходить внутрь. Всякий раз, когда она приезжала забрать Найла, скрип шин по гравийной дорожке возвещал о ее прибытии, и этого было достаточно. Она не могла удержаться и много расспрашивала Найла про их дом. Он рассказывал, что у них шесть комнат и у каждой свои ванна с туалетом. Бытовая комната наверху и внизу, и между ними желоб для грязного белья, что показалось Иззи довольно разумной идеей. Каждый день, кроме выходных, к ним приходила Шейла Салливан, чтобы приготовить еду для Карла с Барри. И это нравилось Иззи еще больше. Также Шейла занималась уборкой в доме. У Иззи тоже была приходящая уборщица, но лишь раз в неделю, хотя, пожалуй, можно было организовать это и чаще.
– Чем же занимается Коллетт, пока Шейла заваривает чай для Карла? – интересовалась Иззи.
– Пишет, – отвечал Найл, как будто по-другому и быть не могло.
То есть Коллетт Кроули подменяли на протяжении целого дня, чтобы она могла сидеть и писать. Это было выше понимания Иззи.
– Пишет? – переспросила она удивленно.
Иззи посигналила, и они продолжили молча поджидать Карла. С того дня, как она бодрым голосом объявила Найлу, что у нее есть для него сюрприз и что она повезет его с Карлом в аквапарк, сын почти с ней не разговаривал. Она видела, как при ее словах кровь отхлынула от его лица. Он поинтересовался, спросила ли она мнения Карла или его отца. Потому что Карл, мол, не захочет ехать, просто его отец заставит. Он злился на нее. Сказал, что прежде нужно было спросить его согласия.
Когда она позвонила Шону на работу, чтобы договориться насчет аквапарка, то сказала, что давно собиралась пообщаться, просто закрутилась. Упомянула, что Найл очень сожалеет о случившейся драке и что вообще плохо, что мальчики отдалились друг от друга. Мол, надо бы их помирить. Шон что-то промычал в ответ, соглашаясь и выдавив из себя лишь пару связных фраз. Но все прошло, как она и предполагала, – она могла положиться на дружелюбие Шона.