– Разве не ты отвезешь меня домой? – прокричал Карл.
– Нет, солнышко, боюсь, что не смогу этого сделать. Но, может, скоро все поменяется в лучшую сторону. – Солнечный свет забрезжил за облаком, и она подняла голову.
– Гляди. Правда, красиво? – сказала она, раскинув руки. – Какой только погоды не увидишь над морем. Гляди. – Пригнувшись к сыну, она указала вдаль. – Во-он там собирается шторм, а там светит солнце. И погляди, какая вода! – с восторгом произнесла она. Море вздымалось и дышало: волны с грохотом неслись вперед, валом накатывая на берег.
Но Карл не желал отвлекаться.
– Почему ты не можешь отвезти меня домой?
– Не думаю, что твоему папе это понравится, – ответила она.
– Но ты можешь приехать, войти и поговорить с ним.
– Карл, дорогой, все не так просто.
– Все и есть просто, это ты усложняешь.
– Может, ты и прав, просто твой папа еще не готов к этому. Но скоро он будет готов, и мы сможем проводить время вместе. А пока лучше не говори ему, что видел меня. – Пальцами она приподняла его лицо за подбородок. От этого взгляда серых глаз из-под густых темных ресниц у нее перехватило дыхание. – Пойми меня правильно, Карл. Ты не должен делать ничего такого, отчего тебе будет не по себе. И если ты хочешь поехать домой и все ему сразу рассказать, значит, так и поступи. Правда, после этого нам сложней будет видеться.
– Но почему мне нельзя с тобой видеться?
– Карл, твой отец очень любит тебя и хочет, чтобы ты жил спокойно и без волнений, чему я не очень-то способствую. Возможно, он сердится на меня, но это не будет продолжаться вечно. Ну а пока у тебя есть Шейла, я ведь знаю, как она тебя балует. И еще есть Барри.
– Барри козел.
Она замедлила шаг. Попыталась собраться с духом, чтобы отругать его.
– Почему это Барри козел? – спросила она.
– Он все время дерется со мной, ломает мои вещи, сталкивает меня с дивана.
– Ты сказал об этом папе?
– Да, но ведь он не все время дома, да и что он может поделать, если Барри его не слушает? А еще он разбил окно в школе.
– Что?
– Он разбил окно в кабинете химии. Это случилось во время перемены. Он сказал, что это не он, но учителя все равно на него думают. Потому что он всем говорил, что химичка его достала.
– И как же поступил папа?
– Он запретил ему гулять две недели, но Барри все равно каждый день отваливает со своими дружками на улицу. Он и Шейлу не слушается.
– Ох уж этот Барри, – сказала она, сделав мысленную заметку, что нужно снова позвонить в школу. В прошлый раз мистер О’Коннор так с ней разговаривал, словно плохое поведение сына ее не касается. – Но Шейла ведь встает на твою сторону, когда Барри так ведет себя?
– Ага.
– А миссис Дивер хорошо с тобой обращается? Она тебе нравится? – спросила Коллетт, хотя обещала себе не задавать вопросов про Энн Дивер.
– Да, она нормальная. Покупает мне сладости и все такое. Просто иногда она…
– Что такое?
– Она без конца раздает указания. То не смотри много телевизор, то поди почисть зубы. И отправляет меня спать в полдевятого, хотя при тебе я ложился в десять.
– Она часто бывает у вас дома?
– Не особо. Примерно раз в неделю.
Энн Дивер в ее постели, рядом с ее мужем. Милая, благопристойная святоша Энн Дивер. Приучила Шона ходить по выходным на мессу, тогда как прежде он делал это лишь в Рождество и на Пасху. Они хоть сексом занимаются или дали обет целомудрия? В те редкие дни, когда это случалось, Шон наслаждался сексом, откликаясь на физический контакт, – и это было неожиданно, учитывая его неуклюжесть. Но трудно было представить, чтобы его могла распалить Энн Дивер.
Под напором мощного прилива они отступили сначала на песок, а затем и на каменный волнорез.
– Карл, – сказала она, – на самом деле я собиралась поговорить с тобой совсем о другом. Хочу, чтобы ты знал: в тот раз, когда я ушла, я не думала расставаться с тобой надолго. Я хотела забрать тебя в Дублин, чтобы ты жил со мной и чтобы…
– С тобой и тем дяденькой?
– Карл, этого человека больше нет в моей жизни и больше не будет. Все кончено.
Карл взял длинную палку, подошел к куче чернильно-черных водорослей, подцепил немного и переложил их в образовавшуюся меж камней лужу.
– Карл, ты меня слушаешь? Я хочу, чтобы ты знал: ты не виноват.
– Ты это уже говорила, когда пришла домой и снова уехала. – Он указал на нее палкой. – Папа тоже так говорит. Значит, виновата ты, иначе почему мне не разрешают с тобой видеться?
– Я хочу сказать, что папы с мамами могут ссориться, иметь разногласия. Иногда все так сложно, что у них не получается наладить отношения, но это не значит, что виноват ты.
– Но почему ты не можешь вернуться домой и быть с нами? Это же твой дом. Нельзя же выгонять тебя.
Он назвал своими словами сотворенную с ней несправедливость, и это было больно.
– Карл, я сама приняла решение уйти. Но я не уходила от тебя. Просто пойми: если бы все зависело от меня, я бы тотчас же осталась. Просто знай, что я думаю о тебе каждую минуту. И самые главные мужчины в моей жизни – это ты, Барри и Ронан.
– Но не папа?
– Карл… – Она опустилась перед ним на одно колено, чувствуя, как сразу же намокли джинсы. – У нас осталось мало времени, и я не хочу ссориться, но мне нужно сказать еще кое-что… Я узнала, что ты подрался в школе.
Он опустил голову, надув щеки. На ресницах его задрожали две идеально круглые слезинки и скатились по щекам.
– Что мы с тобой говорили про гнев? – напомнила она.
Он несколько раз открыл и закрыл рот, пытаясь произнести слова, но мешали подступившие рыдания.
– Что гнев, что он…
– Что гнев – это проявление обиды. И я знаю, что ты обижен, солнышко. Я знаю, что тебе больно и у тебя есть на это все причины, но нельзя срываться на окружающих, – сказала она. – Знаешь, что я делаю, когда злюсь? Я только недавно научилась.
Он поднял голову и посмотрел на нее.
– Я хожу к заливу и кричу что есть силы. Давай попробуем вместе?
Он и ответить не успел, как она схватила его за запястья, открыла рот так широко, что стало больно щекам, и издала крик из самых глубин, отчего едва не лишилась сил. Покачнувшись, она с трудом устояла на ногах. И все же она смеялась, ловя ртом воздух. А когда она снова взглянула на Карла, то увидела, как он смущен и испуган, пытаясь издать жалкое, тихое мычание. Коллетт постаралась подладиться под него, и вот уже Карл кричал все громче и уверенней. Скоро оба они орали во всю глотку – самозабвенно и что есть силы, а она все крепче сжимала его запястья, чтобы они могли устоять на ногах. Ветер дул с такой силой, что заглушал их крик, унося его прочь, и она лишь чувствовала тупую боль в ушах и гудение во всем теле. Их крики перешли в хохот, и она крепко прижала его к себе, закрыв глаза. А когда открыла их снова, то увидела на ступеньках две фигурки, так плотно закутавшиеся от ветра, что она не сразу узнала их. Эти двое стояли и таращились на нее с сыном. Она видела, как Иззи опустила руку на плечо Найла и крепче прижала его к себе.
11
Машина затормозила у коттеджа, и бутылки в багажнике радостно звякнули. Какое-то время Коллетт молча сидела в темноте, глядя на дом, в котором теперь жила. Он казался таким бутафорским, таким ненадежным. От него исходил дух неприкаянности, словно жильцы давно съехали и остались одни лишь стены и пустые глазницы окон. «Чертов дурак», – сказала вслух Коллетт.
Она подошла к багажнику и вытащила оттуда два полных пакета. Истончившиеся под тяжестью бутылок ручки оставляли на пальцах глубокие борозды. Кое-как она отперла дверь, поставила пакеты возле разделочного стола и включила подсветку над плитой. Достала из пакета одну бутылку, загнала штопор в горлышко, наблюдая, как разрывается на нем рубашка из фольги.
Она мысленно отметила, что надо бы поесть, а потом еще и поспать. Она ужасно вымоталась – в преддверии встречи с сыном несколько дней плохо спала. И оказалась не готова к гневу Карла, была им шокирована. Этот гнев стоял в его глазах, выплескивался на нее. Она попыталась смягчить его эмоции объяснениями, которые даже ей показались пустыми. А трюк, чтобы успокоить сына, скорее уж был направлен на то, чтобы успокоиться самой, но и это у нее не получилось. Она не испытывала умиротворения, к которому так стремилась, а только переживала за сына. Коллетт столь отчаянно хотела повидать его, что убедила себя в правильности своего поступка. А теперь накрывшая ее пустота была столь безмерной, что она была готова на все, лишь бы заполнить ее хоть чем-то. Она вспомнила Майкла Бреслина и как колотилось ее сердце, когда она открывала дверь. Он него разило выпивкой, а его огромное пузо вываливалось из штанов, зажатое снизу ремнем. Но сегодня она бы его не прогнала. Впустила бы, налила бы ему вина и с радостью проговорила с ним всю ночь, отмахиваясь от его ухаживаний, лишь бы только не оставаться одной.
Она выпила бокал, снова наполнила его и уселась за стол. Подвинула к себе тетрадь, открытую на странице с карандашными пометками, напоминавшими список покупок. Но на самом деле то были названия стихотворений, которые она предполагала однажды написать. Каждое утро она возвращалась в постель с чашкой чая, достаточно сладкого и крепкого, чтобы снять похмелье. К полудню она садилась к столу, но ей трудно было написать не то что строчку, а даже слово. Очень часто, не в силах сосредоточиться, она подходила к кухонному окну, высматривая Малленов. Она редко видела Долорес и Донала вместе, но иногда они куда-то ездили с детьми. Долорес устраивалась на переднем сиденье, тогда как Донал усаживал детишек сзади, пристегивал их, а потом обходил машину, закрывая все двери и наподдавая ногой по шинам. Все это выглядело очень по-собственнически, но она понимала, что он просто заботится о безопасности своей семьи.
Накатившее чувство собственной незащищенности было для нее внове. Долгие годы, лежа рядом с Шоном, она не задумывалась о том, что он ограждает ее от бед самим фактом своего присутствия. Потом рядом лежал Джон. А теперь она пыталась мысленно вписать в спальню кого-то из них двоих, а еще мужчину, проживающего рядом. Но ей хотелось чего-то большего, чем защита. Особо не с чем было сравнивать, но секс с Джоном она назвала бы предусмотрительным – еще одно разочарование, которое принесли эти отношения. Донал Маллен же обещал нечто совершенно другое, и она не могла не видеть, насколько он привлекателен своей беспримесной брутальностью. Когда он первый раз появился в коттедже, двигаясь с нарочитой небрежностью, ей пришлось погрузиться в чтение письма – настолько сильно было искушение не спускать с него глаз.