Он переключил на десятичасовые новости, но они повторяли девятичасовые, и Джеймс выключил телевизор. Он прошел в коридор, взял телефонную книжку Иззи и поискал номер Маргарет Бреннан. Он знал, что, как близкая подруга Иззи, та не могла не знать про их ссору, но все же было неудобно звонить и спрашивать, где сейчас могут находиться его жена и дети. Может, стоит позвонить в полицию? Он стал подсчитывать: он не видел Иззи пять дней, и еще дольше они не разговаривали. Они спросят: в каких вы находились отношениях? И он будет вынужден ответить, что какое-то время их отношения не ладились. Вашей жене свойственно неожиданно исчезать из дома? Нельзя сказать, чтобы она не поступала так прежде, но не до такой же степени. Вы полагаете, что ваша жена в опасности? Могла ли она что-то сделать с собой?
Когда он взял трубку, чтобы все-таки позвонить Маргарет, к дому подъехала машина. Он вернул трубку на место. В дом, расстегивая на ходу пальто, вошла Иззи. Она запыхалась и выглядела уставшей и постаревшей – совершенно без косметики и какая-то подкошенная. Она молча прошла мимо него, вытащила из пальто пачку сигарет и повесила пальто на вешалку.
– Ради всего святого, где ты была? – спросил он.
Она пошла на кухню, и он проследовал за ней. Она уселась на место Найла спиной к дверям и сплела руки на столе. Когда он вошел, она даже не подняла головы. На ней была простая белая блузка, застегнутая под горло.
– Что происходит? – спросил он.
– Присядь, Джеймс.
– Ты до смерти меня напугала, – сказал он, шагнув к столу. – Где Найл? Где Орла?
– Они переночуют у Маргарет Бреннан, потому что нам надо поговорить.
– Могла бы и записку оставить, я весь испереживался. – Он отодвинул стул напротив и сел. – По крайней мере ты со мной разговариваешь – уже хорошо.
Но почему-то он все равно беспокоился: в своей накрахмаленной блузке она казалась слишком собранной, застегнутой на все пуговицы.
– Джеймс, мне нужно кое-что тебе сказать.
– Ну давай. Я рад тебя видеть. Ты даже не представляешь, как я…
– Джеймс…
– Я уже черт-те что себе накрутил, я…
– Джеймс, – снова повторила она. – Я хочу развода.
– Что?
– Я хочу развода, – повторила она.
Из его горла вырвался вздох.
– Ты мне уже говорила такое и прежде.
– Да, говорила, но на этот раз все по-другому. Я общалась с адвокатом и намерена приступить к процедуре…
– Ты общалась с Питером?
– Нет, Джеймс, я наняла собственного адвоката. И это было непросто. Узнав, чья я жена, несколько человек отказались иметь со мной дело. Мне пришлось ехать в Леттеркенни, где я нашла женщину, которая мне все объяснила и…
– Погоди-погоди. То есть ты обратилась к адвокату, даже не поговорив со мной?
– Джеймс, мы уже двадцать лет только и делаем, что перемусоливаем одно и то же. Ну правда – о чем еще мы можем говорить?
– Но я вернулся из Дублина, и мы можем все утрясти. – Он с трудом сдерживал панику в голосе. – Да, в последнее время я действительно был сильно загружен, не уделял тебе должного внимания. Но я готов сделать все, чтобы…
– В следующую пятницу я отвезу Найла к Мад-желле, – сказала Иззи. – И по дороге захвачу Орлу.
– На каком основании?
– А в воскресенье ты приедешь в Гэлвей, и мы все объясним нашим детям.
– Но для развода должны быть основания.
– Потом ты заберешь детей, а я какое-то время побуду у Маджеллы, не знаю, как долго. Не меньше недели. Мне нужно время, чтобы привести мысли в порядок.
– На каком основании ты будешь подавать на развод? – сказал он, тыча пальцем в стол.
Она со вздохом откинулась на спинку стула.
– Очень сложно объяснять, но, если коротко, наш брак пошатнулся оттого, что между нами не существовало нормальных отношений на протяжении вот уже…
– А ты хорошо подковалась, как я посмотрю. Но так дело не пойдет. Какие у тебя доказательства?
– Нам придется пройти через эту неприятную процедуру, так что…
– А если я отказываюсь ее проходить?
– Можешь усложнять сколько угодно, но тогда будут страдать дети.
– Не я собираюсь таскать их по судам.
– Надеюсь, пока меня не будет, ты поступишь порядочно и найдешь себе другое место жительства.
– Другое место жительства? – Он вскочил со стула. – Другое место жительства? Ты хоть слышишь, что говоришь? Что, черт возьми, ты несешь?
Она смотрела куда-то мимо него.
– Это все из-за священника? – спросил он.
– Святый Боже… – прошептала она.
Он встал, вытащил из-под раковины бутылку с виски, взял из шкафчика стакан и налил себя приличную порцию.
Она сплела руки на груди.
– Думал, я не догадаюсь? – сказала она. – Ты совсем отказываешь мне в умственных способностях?
Он сделал глоток, крепкий виски обжег горло. Он поставил бокал на стол, и темная жидкость плеснула через край. Он опустился на стул.
– Я сделал это, чтобы спасти наш брак.
– Ты – чертов трус, Джеймс Кивини.
– Теперь, когда его нет, мы можем все начать сначала. Он забивал тебе голову всякой ерундой.
Она вытащила сигарету и закурила.
– А скажи-ка мне… – Она затянулась и выдохнула дым. – Неужели это так постыдно – дружить с приходским священником?
– Постыдно. Потому что люди только и говорят о том, какие вы милые друзья.
Она оперлась подбородком на ладонь, закрыла глаза и улыбнулась.
– Да уж. Шон Кроули хорошо над тобой пора-ботал.
– Это она тебя настроила?
– Кто?
– Домохозяйка года Коллетт.
– Да. И оно того стоило.
– Молодец. Давай все делать, как они, у них это хорошо получается. И их дети просто пляшут от радости.
– Мы не первая пара, которая разводится, Джеймс. Такое происходит на каждом шагу.
– И много ли ты знаешь таких пар?
– Маргарет с Бреннаном уже давно разведены и нормально общаются.
– Брендан Бреннан богач и может себе позволить иметь два дома.
– Мы не такие уж и бедные.
– Вот это да – наконец-то ты это признала.
– Можно просидеть всю ночь, кляня Брайана Демпси, Шона и Коллетт Кроули, но правда состоит в том, что наши проблемы начались задолго до них. Может, стоит подвести черту и просто жить дальше? Так будет лучше для каждого из нас. Каково нашим детям наблюдать, как их родители не разговаривают по полгода?
– Как бы все ни было плохо, разница состоит в том, что я никогда не хотел жить без тебя и детей.
– Не надо прикрываться детьми, Джеймс, это нехорошо. И конечно же, если бы я жила как живешь ты, я тоже была бы всем довольна. Все твои потребности удовлетворяются. Тебе растят детей, следят за домом, готовят, убираются, гладят рубашки. Ты все время находишься в Дублине, а когда возвращаешься, мало что меняется. За все эти двадцать лет я не могла на тебя положиться вот ни на столечко. – Она сложила пальцы в щепоть, чтобы продемонстрировать свои слова. – Твоя работа всегда была для тебя важнее меня и детей. Я давно махнула на это рукой. По крайней мере у меня была хоть какая-то независимость, но ты и это у меня отнял.
– Ты о магазине?
– Ты это сделал два раза. Пятнадцать лет назад и в прошлом году, когда отказался его выкупить.
– Я содержу дом, две машины, оплачиваю обучение наших детей, а тебе все мало. И между прочим, ты весьма успешно тратишь заработанные мною деньги.
Она затушила сигарету, уперлась руками в стол и приподнялась со своего места.
– Нет уж сиди! – прокричал он. – Давай договаривай.
Она уставилась на лужицу виски, разлившуюся по столу.
– Послушай, ведь мы всегда мирились, – сказал он. – Ты много лет говорила, что уйдешь, но ведь не ушла же.
Она все еще упиралась руками в стол, сидела, сгорбившись.
– Да, конечно, – сказала она, и руки ее задрожали. – Можешь не напоминать. Я потратила на тебя всю свою жизнь.
– Но я же люблю тебя, – сказал он. – Ты же знаешь, что я тебя люблю.
– Легко говорить.
– Да, легко. Так зачем ты так поступаешь со мной?
– Потому что если я останусь с тобой еще хоть на секунду, клянусь, Джеймс, я…
– Может, тебе лучше обратиться к врачу?
Она направилась к двери гостиной.
– Если так легко говорить, скажи и ты мне.
Она остановилась на пороге. Светотень легла на белую ткань ее блузки, на опущенные голову и плечи. Но вдруг она выпрямилась и пошла прочь по коридору. Его начала бить дрожь, словно внутри включился старый мотор. Он уронил лицо в ладони, тяжело дыша, и из груди его вырвался хрип. Но, казалось, механизм, заработавший в нем, до того износился, что уже не мог выработать слезы.
22
Коллетт уже надела пальто, чтобы отправиться гулять, но ее снова потянуло к написанному. Усевшись за стол, она пробежала глазами по строчкам. Стихотворение называлось «Покой». Она любила это слово, описывающее состояние умиротворения и уединенности, и было в нем что-то очень ирландское. Solace. А еще ей хотелось, чтобы в нем звучала надежда. Название было подобно свету, освещающему самые темные уголки ее души, теперь открытые для читателя. Стихотворение было написано очень прозаически – ей было важно, чтобы слова получились жесткими. Двенадцать строк, написанных ямбическим пентаметром, и в конце – точка, подобная обрушенному кулачку. Проснуться, подойти к колыбели сына и обнаружить, что его больше нет, а на его месте осталось что-то холодное и неподатливое, и уже ничто на свете не может принести тебе облегчения.
Двумя днями ранее она побывала на его могилке и возложила букет белых роз рядом с венком из белых же роз, очевидно оставленных Шоном. В первый год после смерти Патрика они приходили к нему почти каждую неделю, затем – на Рождество и на его день рождения. И наконец, они стали ходить туда по отдельности.
Ей показалось странным, что они оказались тут совсем с небольшим разрывом и выбрали одинаковые цветы. И уже не в первый раз за последние несколько месяцев она попыталась представить, где же упокоится она сама, когда придет ее час. Отогнав эти мысли, она взглянула на надгробную надпись: «Патрик Кроули – умер в возрасте девяти месяцев 4 июня 1976 года – любимый сын и брат». И больше ничего. Ей хотелось, чтобы и ее стихотворение тоже было таким же простым и беспощадным, как эти слова.