Я проделал путь в четыре с половиной часа, чтобы поговорить с тобой, но, если ты читаешь это письмо, значит, мне не удалось застать тебя. Когда не получаешь от человека весточки вот уже на протяжении нескольких месяцев, начинаешь думать, что твои письма не доходят до него в прямом смысле этого слова. Что, если Клионда дала мне неправильный адрес? Что, если ты переехала куда-то в другое место? Что мне остается думать, если ты не ответила на сорок пять моих писем? Сегодня я разговорился в гостиничном баре с одним человеком (он сказал, что работает тут мясником. Такой толстый, с нездоровым цветом кожи, щеки в красных точках из-за лопнувших сосудов) и показал ему твой адрес. Он сказал мне, что нужно искать «коттедж» и что его снимает «жена Кроули». Тогда я приуныл, поняв, что ты просто меня игнорируешь.
Прости, но я отослал тебе сорок пять писем. Тебе бы лучше сжечь их. Мне и самому противна моя банальность, поэтому обещаю, что это будет мое последнее послание. Я доставлю его лично в надежде увидеться, а если этого не произойдет, тогда я буду ждать в баре отеля до пяти вечера, а потом вернусь домой.
Казалось, все уже сказано, но если это мое последнее письмо, я бы хотел добавить еще кое-что. На обороте ты найдешь мой новый адрес и номер телефона. Я живу недалеко от кампуса, в пешей доступности от квартиры, которую мы пусть и недолго, но делили. Теперь уже можно точно сказать, что мой брак распался, и хотя этому поспособствовали наши отношения, я не виню тебя.
На прощание мне хотелось бы поделиться с тобой некоторыми соображениями. Ты сказала, что я сбежал от трудностей, но ведь это ты попросила меня уехать, когда я проявил слабоволие. И еще ты сказала, что я из тех, при ком обязательно должна быть женщина и что на твоем месте мог оказаться кто угодно. Ты якобы просто выполняла отведенную тебе роль. Я долго думал над этими словами. Пытался понять, что же я такого сделал, что ты не поверила, что ты – самый важный и любимый человек в моей жизни. Да, я был бесполезен, неряшлив, не умел обращаться с деньгами, но я работаю над собой и знаю, что ты самая моя большая любовь. И если бы можно было вернуться назад и поступить по-другому, чтобы изменить ход событий, я бы обязательно сделал это. Только, увы, я начинаю думать, что на моем месте мог оказаться кто угодно, что ты просто искала пути к отступлению. Я был для тебя как плот, на котором можно доплыть до суши, а потом бросить его на берегу.
Впрочем, это неважно. Удели мне пять минут своего времени, и я, клянусь, больше не стану тревожить тебя.
Всегда любящий тебя Джон.
Долорес сложила письмо и взглянула на рваные контуры коттеджа, на эти руины на фоне холодного серого неба. Надо же, этот Джон полагал, будто Коллетт нашла для себя тихое, безопасное место. Она даже представила его горечь от осознания, что Коллетт хотела избавиться от него. Она прекрасно знала, как эта горечь способна отравить жизнь, внушить ощущение собственной никчемности и вымотать. Она знала, каково это – не быть желанной.
Но у Коллетт был муж, был человек, пишущий ей любовные письма, был любовник. Долорес помнила тот день, когда этот Джон принес письмо для Коллетт, и как ее собственный муж сорвался с места и побежал взглянуть на него. Он не собирался выпускать Коллетт из виду. А через неделю пошел к морю, чтобы поговорить с ней, и, вернувшись, сказал: «Она уберется отсюда до воскресенья». Ее так и подмывало спросить что-то вроде: «Любовная ссора?» Но когда она взглянула на него, то почувствовала, как он зол – от него буквально исходил этот злобный жар.
Она не мучилась. В ней все звенели эти слова. Напилась и заснула. Вдохнула дым, и все. Больше ничего не почувствовала. Она просила Господа, чтобы он избавил ее от Коллетт, но теперь знала, что никогда не сможет от нее избавиться. Что всякий раз, закрывая глаза, будет видеть, как тело Коллетт выносят из дымящихся руин.
Засунув письмо обратно в конверт, она положила его в карман кардигана.
27
Иззи протащила пылесос по гостиной и выдернула шнур, как вдруг тишину дома нарушил звонок в дверь. От неожиданности она дернулась и задела боковой столик. Фигурка девушки опрокинулась и упала возле очага.
«Черт», – сказала она и уставилась на обломки статуэтки под названием «Не дотянуться». Гибкая как ива девушка, отставив назад левую ножку в изящном изгибе, правой рукой тянулась к небу. Теперь же ее розовая юбочка и белая блузка раскололись на куски, невредимой осталась лишь круглая, блестящая как мрамор головка.
Она выглянула в окно, увидела чужую машину, припаркованную там, где обычно ставил свой автомобиль Джеймс, и подумала, что он будет сердиться по этому поводу. Она взглянула на часы. Они приехали почти на полчаса раньше – из-за этого Джеймс рассердится еще больше. «Черт, вот же черт», – повторила она, подходя ближе к окну. На пороге стояли Пэт Фаррелли в полицейской форме и еще какой-то мужчина в клетчатом блейзере и с черной кудрявой головой.
Накануне она позвонила в участок и попросила к телефону сержанта Фаррелли. Она знала Пэта много лет, по вторникам играла с ним в бридж и была в приятельских отношениях с его женой Марджори.
«У меня есть информация, имеющая отношение к смерти Коллетт Кроули», – сказала она. Этот разговор казался ей странным, ведь единственный раз она общалась с Пэтом как полицейским во время замены паспорта. Услышав имя Коллетт, сержант Фаррелли пробормотал: «Боже мой». Точно так же он говорил, когда ему не везло в бридж.
– Это очень серьезно, Пэт. Будет лучше, если ты приедешь к нам домой и мы поговорим тут.
Он сказал, что детектив из Леттеркенни прибудет только на следующий день. Иззи хотела, чтобы Джеймс тоже присутствовал, и ей совсем не улыбалось, чтобы кто-то увидел их входящими в полицейский участок. Она была уверена, что Пэт поймет.
– Ты бы знал, Пэт, как мне было трудно совершить этот звонок, – сказала она.
Когда Джеймс вернулся с работы, она сообщила, что завтра с ней придут поговорить представители Гарды. Она была настроена так решительно, что слова ее прозвучали как вызов. Опустив голову, Джеймс фыркнул и уставился в телевизор. Потом, когда они легли спать, она сказала, глядя в потолок: «Послушай, можешь прятаться в своем офисе сколько хочешь, но это ничего не поменяет. Просто мне кажется, что важно действовать единым фронтом. Ты же сам постоянно говоришь, что всегда стоит поступать правильно».
Он отвернулся и сказал: «Ты же знаешь, что я приду».
Звонок зазвонил еще настойчивее, и она пошла открывать дверь.
– Добрый день, господа, проходите. Очень вам благодарна за визит. Но вы пришли немного рано, и я не успела привести себя в порядок. – Она скромно приложила руку к груди, прекрасно понимая, что в черных брюках и белой тунике выглядит вполне прилично.
– Прекрати, – оборвал ее Пэт Фаррелли. – Не надо этих церемоний. Мы просто пришли поболтать.
Ее представили детективу Блейкмору, и она пригласила мужчин в гостиную.
– Какая у вас необычная фамилия, – сказала она. – Вы из каких мест?
Но детектив не удостоил ее ответом.
Усадив гостей на диван, она принесла совок, замела осколки и сказала:
– Вот здесь лежат двести фунтов, вы когда-нибудь видели такое? – Она потрясла совок, демонстрируя сокровище с гордостью старателя. Затем присела на корточки, чтобы оставить совок возле камина.
– Прошу меня простить, – сказала она.
– Ничего страшного, – ответил Пэт Фаррелли. – Мы никуда не спешим.
Но детектив не был настроен столь же дружелюбно.
Вся ее решительность куда-то исчезла, а этот Блейкмор смотрел на нее так, словно она никогда не оторвется от своего совка. К дому подъехала вторая машина, на этот раз Джеймса. Встав на одну коленку, она поднялась и присела на диван рядом с мужчинами. Она уже была готова сдаться, сказать, что произошла ошибка. И тут на пороге возник Джеймс. Она знала, что он будет недоволен столь ранним приездом полицейских, потому что у него не будет времени как следует подготовиться. Но хорошо, что он в галстуке и блейзере, а не в своем старом анораке. Он пожал руку детективу.
– Джеймс, сделай нам, пожалуйста, чай.
– Хорошо, – сказал он, но никуда не ушел, переступая с мысков на пятки и обратно. И только когда она сердито посмотрела на него, сказав одними губами: «Иди», – только тогда он удалился из комнаты.
– Нам стоит подождать, когда ваш муж присоединится к нам, миссис Кивини? – спросил детектив.
Она не очень-то доверяла этому человеку с маленькими пытливыми глазками. На лбу его виднелись две глубокие борозды, придавая всему его облику подозрительное выражение. Седые жесткие брови и черные, как вороново крыло, кудри. «Да он красит волосы», – подумала Иззи, и ей еще меньше захотелось доверять ему.
– Нет, все хорошо, – сказала она и переключила свое внимание на Пэта Фаррелли. Он был крупным, широкоплечим мужчиной, а грубая ткань униформы еще больше увеличивала его в размерах. Она долго представляла, как все пройдет, и вид Пэта Фаррелли в жесткой темно-синей фуражке заставил ее поверить в реальность происходящего.
– Итак, Иззи, – начал Пэт. – Значит, у тебя имеется какая-то информация для нас.
Детектив раскрыл на коленях большой блокнот формата А4.
– Да, – ответила Иззи. – И сожалею, что я ее придерживала некоторое время. Я должна была сразу рассказать, но я была в полном шоке. Я знала обо всем с самого начала.
Послышался толчок, звяканье посуды, и дверь слегка приоткрылась. Иззи подошла и забрала у мужа поднос.
– Джеймс, помнишь, что я тебе сказала на следующий день после пожара? – Она поставила поднос на кофейный столик. – Что произошло нечто ужасное?
– О да, – кивнул Джеймс. – Она была сама не своя. Я все никак не мог ее успокоить.
– Потому что я знала, что произошло на самом деле. Еще до того, как увидела вблизи, я знала, понимаете?
Двое гостей уставились на нее.