– В следствии появились новые детали, так что приходите завтра.
– В следствии?
– Завтра в девять. Сможете?
Казалось, она проваливается сквозь рыхлую сырую землю.
– Долорес, дорогая, ты меня слышишь?
– Мы придем, – сказала Долорес и положила трубку.
Она подошла к лестнице и опустилась на нижнюю ступеньку. Ребенок ударил ножкой под ребра. Мадлен, Джессика, Эрик – в школе, в детском саду, с родителями. Утром она попросила мать забрать Эрика, чтобы доделать дела. В любую секунду мог прийти муж, потом надо забрать детей, покормить их, помыть. Что-то все время нужно делать, чтобы дожить до следующего дня. И если она не начнет действовать прямо сейчас, будет поздно.
Схватившись за перила, она с трудом поднялась на ноги. Сняла телефонную трубку и попросила соединить ее с сержантом Фаррелли.
– Говорит сержант Фарре…
– Что, если я приеду? – перебила она.
– А, это ты, Долорес? Жду вас завтра в девять, как и договорились.
– Нет, что, если я приду к вам одна и сейчас?
Сержант Фаррелли откашлялся.
– Долорес, если ты хочешь прийти одна, то обещаю сохранить полную конфиденциальность.
– Но что со мной будет? – Голос ее дрогнул, слова распадались как обломки.
– Долорес, тебе ничего не грозит. Приезжай, мы будем с тобой очень бережны. Я могу позвонить твоим родителям, чтобы они забрали тебя. Позвонить им, дорогая?
Послышался звук мотора, и через матовое стекло она увидела очертания подъезжающего фургончика Донала.
– Долорес?
– Донал вернулся, – сказала она. – Позвоните моему отцу. Я буду у вас через полчаса.
Сержант Фаррелли хотел что-то еще сказать, но она уже положила трубку. Долорес прошла в гостиную и опустилась на диван. Обхватила руками живот – такой тугой, что даже сквозь топ было видно, как по нему проходит рябь. Он вошел в комнату, и она подняла голову.
– Нам звонили, – сказала она.
Он остановился на середине комнаты.
– Кто?
– Сержант Фаррелли, – сказала она. – Он хочет, чтобы мы пришли завтра в участок и ответили на ряд вопросов.
– Черт, – сказал он и присел на край дивана, сложив ладони домиком.
– Он сказал, что идет следствие. А это значит, что им что-то известно.
– Черт, черт. – Он вжал локти в колени.
– Донал…
Он уставился в пол, накрыв ладонями рот.
– Донал, она была беременна?
Он повернулся к ней, и она не узнала его лица, преисполненного неизбывного ужаса, глаза были красными от подступающих слез.
– Поэтому ты и… Поэтому ты и хотел, чтобы она уехала.
Большим пальцем он начал сдирать кутикулы вокруг ногтей, а потом судорожно вздохнул сквозь сжатые зубы.
– Она угрожала мне, – сказал он. – Просила денег. Сказала, что, если я не дам их ей, она всем скажет, что это мой ребенок. А он мог быть чей угодно. Мы будем стоять на своем, а если спросят, расскажем про человека, которого ты тут видела. Он ведь был ее любовником, приехал из Дублина. Сходил по ней с ума, преследовал ее, слал любовные письма. Ты же опишешь его?
Она молчала и ждала, когда он посмотрит на нее. Он поднял голову и, увидев на ее лице страх и сомнение, сказал:
– Я сделал это ради нас. Я боялся за тебя и детей. Она была чокнутая, и я не знал, чего от нее ждать. Я запаниковал. Она нас шантажировала. Ты что, хотела, чтобы она родила этого ребенка и шантажировала нас до конца наших дней?
Его трясло, он исходил сопливыми слезами.
– Она не страдала, – сказал он.
Она медленно встала. Внутри шевельнулся ребенок, и ей приходилась совершать неимоверное усилие, чтобы справиться с нахлынувшей на нее слабостью.
– Ты прав, – сказала она. – Нам нужно выступать единым фронтом. Я постараюсь взять себя в руки.
– Ну да, – сказал он с явным облегчением.
– Хватить сидеть дома и прятаться, – сказала она. – Я поеду в город. Заберу из садика Джессику, а потом съезжу к маме за Эриком.
– Эрика могу забрать я, – предложил он.
– Я понимаю, что мне придется ехать в два конца, но я уже позвонила маме и сказала, что к трем буду у нее. Они меня ждут.
Он рассеянно кивнул.
– Ты же не будешь там долго задерживаться?
– Приеду как можно скорее, – сказала она. – Ты не принесешь розовый плащ Джессики? А то я утром про него забыла. Скоро пойдет дождь.
– Где он?
– У задних дверей.
Донал пошел в сторону кухни, а она двинулась в коридор, взяла ключи и достала из-под лестницы дорожную сумку.
– Не могу найти, – крикнул Донал.
– Тогда посмотри в детской, – крикнула она в ответ.
Быстро выйдя из дома, она положила сумку в багажник и мягко опустила крышку.
Донал вышел из дома, сжимая в кулаке маленький дождевик. Она ждала его у водительской двери. Взяв дождевик, она села за руль. Вдруг он сказал срывающимся голосом:
– Прости.
Она подняла на него голову.
– За что, Донал?
Он попытался найти ответ в закоулках своего сознания, но не нашел его. Она подняла окно.
Он отошел в сторону, и она увидела нависающий сверху коттедж. Без крыши, окон и дверей он стал подобен лицу, с которого стерлись все черты. Она завела мотор.
На фоне догорающего заката черные руины коттеджа становились все менее различимы. Отъезжая, она не удержалась и посмотрела в зеркало заднего вида: Донал стоял в дверях и глядел ей вслед.
29
Иззи подошла к столику у дальней стены кафе, чтобы добавить еще книг из сумки, но, кажется, с предыдущего раза ничего не продалось. Она поискала глазами хоть кого-то из персонала. Молодая официантка приклеивала к стене объявление, и Иззи подумала о том, что надо бы им напомнить об условиях аренды – что помещение возвращается в первоначальном состоянии, с учетом износа в рамках разумного. Но у нее опять не хватило духу сказать это. Здание пустовало почти все лето, и она радовалась хоть какому-то доходу.
В конце июля ей позвонил Ронан Кроули. За неделю до смерти Коллетт отослала издателю новый сборник – Покой. Стихотворения. 1994–1995 годы. Книжка получится совсем тонкая, но она выйдет как дань памяти Коллетт. И Ронан попросил Иззи организовать что-то вроде презентации и собрать участников ее мастерской. Иззи предложила провести мероприятие в кафе. И вот в конце августа они собрались небольшим кругом, чтобы вспомнить Коллетт. Шон, Энн и трое сыновей Коллетт выстроились по росту, словно готовые встретить поток соболезнующих. Ученики мастерской собрались за столом с закусками и выпивкой. Как Иззи и предполагала, Эйтне жаловалась на жару, Фионнуала на все понемножку, Томас сыпал байками из жизни Коллетт, а Хелен плакала. Сборище получилось жалкое.
Временами Иззи казалось, что нужно было пригласить туда и Долорес Маллен. На протяжении лета она видела ее с коляской, и, как правило, ее сопровождали либо мать, либо кто-то из сестер. Иззи хотелось подойти к ней и сказать, как она ее понимает и что никто не винит ее в случившемся. Но она не была уверена, что это прозвучит искренне, и, в конце концов, у Долорес есть дети, поддержка семьи – с ней все будет хорошо. Скоро начнется суд, где Доналу вынесут приговор. Человек, убивший беременную женщину, вполне заслужил пожизненное заключение. Долорес будет растить своих детей одна, а ее муж следующие тридцать лет проведет в тюрьме, куда она же сама его и посадила. И разве можно считать заключение пожизненным, если через тридцать лет Донал вернется в город как на пенсию. Попытки Иззи сблизиться на творческом вечере с Карлом и Барри были встречены сдержанно, как будто их настораживала ее неожиданная значимость в их жизни, и она не винила их за подобную реакцию. Но Ронан, уже взрослый и серьезный, как и его отец, попросил Иззи выставить на продажу часть тиража, а держатели кафе согласились выделить под это отдельный столик. Ронан также попросил Иззи приглядывать за книгами, смотреть, как они продаются. Так что каждую неделю Иззи приходила сюда словно к алтарю.
Сегодня на столике царил беспорядок, хотя она уже несколько раз говорила, что книги не стоит держать в открытом виде – они должны быть сложены корешками к потенциальному покупателю. Иззи собрала книги в две аккуратные стопки.
Проходя мимо официантки, она сказала: «Поберегите стены, мы потратили кучу денег на ремонт».
На улице повсюду были расклеены плакаты, посвященные референдуму. Ими были облеплены даже телефонные будки и фонари. На одном было написано: «Здравствуй, развод… Пока, папочка!» Иззи рассмеялась. Ведь ее дети не так-то часто видели своего отца. Джеймс много времени проводил в Дублине, участвуя в кампании своей партии по легализации развода. По радио и на телевидении проходили постоянные дискуссии, но в реальной жизни люди обходили эту тему молчанием, не выказывая своих чувств относительно референдума. Иззи пыталась представить, как бы вела себя Коллетт. Она знала, что та обязательно приняла бы участие в голосовании, или по крайней мере ей так казалось. Будучи хорошо образованной, она могла бы переехать в Дублин, устроиться преподавателем и при желании завести новую семью. Но для женщины, вышедшей замуж почти сразу после школы, всю жизнь прожившей в Ардглассе и не имевшей широких горизонтов, материальная разница была бы огромной.
Сверху упали первые капли дождя, и Иззи вжала голову в плечи. Она шла по центральной улице в сторону гостиницы «Харбор Вью», возле которой была припаркована ее машина. Она посмотрела налево, потом направо и снова налево и вдруг увидела слоняющегося парнишку в форме школы Святого Джозефа, с густой черной челкой, падающей ему на глаза. Иззи остановилась, поджидая. Когда мальчишка подошел ближе, она позвала:
– Барри Кроули! – Он проигнорировал ее и прошел мимо.
– Барри Кроули, а ну вернись, негодник. Решил притвориться слепым и глухим?
– Отвалите, – сказал он.
– Ты куда собрался?
– Не ваше дело.
– Барри, почему ты не на занятиях?
– Я же сказал – не ваше собачье дело.
– Я тебе покажу, не мое дело. Что ты тут делаешь и почему не в школе?