Он выпрямляется и потирает спину. На самом деле выглядит слегка обдолбанным. Интересно, какие болеутоляющие он принимает? Совершенно точно сильные.
– Хочешь, чтобы я проверила твою спину?
– Да, давай.
Сегодня утром его глаза кажутся особенно голубыми. Я заставляю его лечь на коврик. Сквозь листья проникают лучи солнца, его кожа кажется пятнистой. При солнечном свете я вижу глубокий вертикальный шрам в нижней части его позвоночника, еще там синяки и успевшая немного затянуться царапина.
– Масло у тебя есть? – спрашиваю я.
Он колеблется.
– У меня в палатке есть «Дип Хит»[33].
– Я могу ее взять?
Он опять недолго колеблется, словно у него в палатке есть что-то, что я не должна видеть. Он точно не хочет, чтобы я это видела.
– Конечно. В боковом кармане слева.
В палатке пахнет мужским дезодорантом. Я оглядываюсь, пытаясь найти «Дип Хит». Вещи Микки разложены аккуратными стопками; вещи Джека небрежно разбросаны везде.
В ветках над нами летают и кричат попугаи, когда я намазываю разогревающей мазью участки с двух сторон позвоночника Джека.
– Микки говорила, что ты участвовал в этапах отбора на чемпионат мира. Сколько тебе было лет, когда произошел несчастный случай?
– Двадцать шесть.
– Делай вдох, когда я давлю. А сейчас тебе сколько?
– Двадцать девять.
В среднем серферы достигают пика в период от двадцати пяти до двадцати девяти лет. Серфинг – тяжелый вид спорта, и для достижения успеха требуется много времени. Джек, вероятно, тренировался с подросткового возраста, поднимался в рейтинге. Несчастный случай выбил его из профессионального спорта до того, как он успел достичь своего пика.
В видах спорта, похожих на серфинг, никогда не знаешь, у кого получится пробиться. Нужен природный талант, возможности и правильный настрой, но роль также играет и удача. Наверное, это можно сказать про любой вид спорта, но особенно в серфинге ты на многое не можешь повлиять. Каждый серф-спот отличается от других. Каждая волна отличается от других. Мы гребем в неизвестность, в королевство, где королем является природа.
Микки не повезло: она так и не смогла заработать те очки, которые требовалось, – возможно, не могла справиться с давлением во время соревнований. Но Джеку не повезло совсем по-другому. И это их объединяет.
Я распрямляюсь, стряхиваю грязь с колен.
– Вот. Все что могла.
– Спасибо. – Джек довольно легко поднимается.
Когда ты большую часть рабочего дня проводишь рядом с полуголыми телами, то видишь все шрамы, все дряблые и отвислые части, а также другие места на теле, которые обычно скрыты под одеждой. Тело Джека? Шесть футов, стройное, мускулистое, идеальное. Когда я отрываю взгляд от его груди и смотрю ему в лицо, то понимаю, что ему забавно за мной наблюдать, и он этого даже не скрывает.
Я отворачиваюсь.
– Прости.
– Да чего там? Смотри сколько хочешь.
Я снова перевожу взгляд на его лицо. У меня учащается дыхание, я быстро сглатываю, когда он смотрит мне прямо в глаза. «Что ты делаешь, Кенна?» Пара лорикетов пролетает у нас над головами, друг рядом с другом, как пара бомбардировщиков, и я отступаю от Джека.
Он поднимает свою доску.
– Не пойдешь?
– Нет.
– Увидимся.
Он трусцой бежит по тропинке.
Я смотрю, как он исчезает из вида. У меня за спиной трещит раздавленная ветка. Я резко поворачиваюсь и вижу Райана.
Он видел то, что только что произошло между мной и Джеком? По выражению его лица ничего нельзя прочесть: может, видел, может – нет.
– Я думала, ты катаешься.
– Я раньше ходил, – отвечает Райан.
Он не говорит, где был, но это не пляж – пляж в другом направлении. Он проводит пальцами по волосам песочного цвета. В них что-то запуталось – сухой лист.
– Я хочу подняться на скалу, – говорю я. – Есть тропинка, ведущая наверх?
– Да, – кивает Райан. – Я тебе покажу.
– Отлично.
Я этого не ожидала, но не могу придумать веский повод, чтобы отказаться, поэтому кладу в сумку телефон и бутылку с водой, надеваю кепку и черные очки.
Райан ведет меня по тропинке, которую я раньше не видела. Розовые и серые попугаи вышагивают впереди нас на смешных коротеньких ножках. Мы идем быстрее них, а когда приближаемся к ним, они издают пронзительные крики и взлетают.
Мне страшно хочется побольше узнать про Райана. Почему он здесь оказался?
– Твоя семья знает, что ты здесь?
Он резко поворачивает голову назад.
– Нет.
Его родители, вероятно, сходят с ума. Я не могу представить, почему он так поступил с ними, но ясно, что он не хочет об этом говорить. Теперь мы идем вверх, на возвышенность. Я хватаю ртом воздух.
Райан останавливается впереди и срывает что-то с дерева – штук шесть маленьких пурпурных штуковин овальной формы – и рассовывает их по карманам.
– Маракуйя, – поясняет он, когда замечает, что я за ним наблюдаю.
Деревья начали редеть, внизу виден океан – простирается вдаль так, будто расстелили голубой рубчатый вельвет. Остальные сидят на своих досках рядом с местом, где начинают формироваться волны.
– Вау! – выдыхаю я.
В ответ вижу одну из редких улыбок Райана.
– Классно, правда?
На краю скалы установлено качающееся деревянное ограждение. «Опасная зона! Эрозия почвы! За ограждение не заходить. Штраф 1000 долларов». Кажется, покосившаяся табличка сама в опасности – может свалиться со скалы. Я хватаю ртом воздух и ахаю, когда Райан взбирается на ограждение и усаживается, свесив над обрывом ноги, кожа которых отлично загорела, а ногти сильно выросли. Мою футболку треплет ветер. Я осторожно смотрю вниз через ограждение. Мы находимся примерно над той частью скалы, по которой вчера взбирались.
Серферы видят океан совершенно по-другому, не так, как остальные люди. Я никогда раньше особо не задумывалась о волнах – до того, как занялась серфингом. Если я вообще обращала на них внимание, то казалось, что они просто вздымаются. Я не замечала рисунка, системы.
Я помню, как сидела на пляже в Корнуолле, у меня из носа ручьем лилась вода после одной из моих первых унизительных попыток проехать на доске. Я ждала Микки и ее маму. Рядом со мной стоял старик с белыми волосами и обветренным лицом.
– Как у них это получается? – спросила я, когда один серфер за другим выписывали гладкие восьмерки. – Я даже встать на нее не могу.
Старик улыбнулся.
– Нужно научиться читать линии.
– Что вы имеете в виду?
Он показал на толстые темно-синие полосы – более крупные волны катились к берегу – и объяснил, что они приходят сетами, в которых от трех до десяти волн. Между сетами может быть пять минут, а может и двадцать пять. При высоком приливе волны ломаются медленнее, начинающим типа меня легче кататься по таким волнам. Во время отлива волны более быстрые и полые.
Для меня это был совершенно новый язык, и я поклялась себе его выучить.
– Откуда вы все это знаете? – поинтересовалась я.
– Я занимаюсь здесь серфингом с 1962 года.
– Вы продолжаете кататься?
– Продолжал бы, если бы мог. – Он кивнул на свою палку, которую я до той минуты не замечала. – Вперед! Возвращайся в море.
Больше я никогда его не видела. Однако через несколько месяцев я увидела его лицо – он улыбался с последней страницы газеты, которую читал папа. «Майкл Купер, выигравший чемпионат по серфингу в 1965 году, страдавший болезнью Паркинсона в последние годы, скончался в возрасте 72 лет». После этого мне пришлось долго рассматривать все, что стояло в серванте, будто я пыталась там что-то найти, – чтобы не пришлось объяснять, почему я плачу по человеку, которого едва знала.
Но я не забыла его слова, оставленные мне будто в наследство: «Нужно научиться читать линии…»
Райан на что-то показывает пальцем.
– Смотри: сет идет.
Внизу к берегу катятся большие волны. Мне больно смотреть, как они обрушиваются. Мне страшно хочется снова оказаться в воде. Микки разгребается, чтобы поймать волну, но Джек объезжает ее и сам захватывает эту волну. Ублюдок! Не могу поверить, что он так поступил.
Микки ловит следующую волну, ту, которая идет за захваченной Джеком. Проклятье, она большая. Судя по тому, как Микки катается сейчас, она несколько месяцев только этим и занималась. Но у меня такое ощущение, что, если я хоть на секунду отведу от нее взгляд, она упадет и разобьется. Когда она чисто съезжает с волны, я выдыхаю.
Я вспоминаю, зачем пришла сюда, достаю телефон из сумки и поднимаю повыше. Проклятье! Сигнала нет. Райан видит, что я делаю, но никак не комментирует. Я снова убираю телефон в сумку.
На вершине скалы растут карликовые деревья, они странным образом изогнулись в разных направлениях, словно находятся в вечном поиске укрытия от ветра.
– Что там обо мне говорилось? – внезапно спрашивает Райан.
– Ты о чем? – удивленно переспрашиваю я.
– В объявлении о моем исчезновении что говорилось? – Он снова весь напрягся.
– О-о-о… – Я пытаюсь думать. – Я видела его всего пару секунд, помню только твою фотографию.
– Ладно.
Я не могу определить, чувствует ли он облегчение или разочарование.
– Как долго ты планируешь оставаться в Австралии?
Глаза Райана бегают по моему лицу. Брови у него так сильно выгорели, что в некоторых местах стали совершенно белыми. На лице появились пигментные пятна. Австралийское солнце не пощадило его, хотя, может, и калифорнийское не было особо добрым.
– А кто сказал, что я вообще собираюсь возвращаться?
У него напряглись плечи; он сжал руки в кулаки. Мне не следует больше задавать никаких вопросов, но я не могу остановиться.
– Ты не планируешь возвращаться?
– Я не могу, – отвечает он грустно, но решительно.
В моей голове появляются разные мрачные предположения, когда я раздумываю о том, что может заставить человека сбежать на другую часть света.