Я краснею.
Скай улыбается, явно получая удовольствие от моего дискомфорта.
– Ему не помешал бы хороший секс. Он уже давно без женщины. – Улыбка сходит с ее лица. – Они смотрят на нас. Быстро решай вопрос с Клементом, потому что я не хочу здесь долго задерживаться.
– Что мне ему сказать?
– Действуй мягко и незаметно. Норти и Диано должны посчитать вас парой.
Я иду к Клементу, не представляя, как поднять эту тему. Теперь он чистит зубы, мышцы у него на груди натягиваются вместе с движениями его руки.
– Можно мне лечь спать у тебя? – спрашиваю я.
Клемент чуть не давится и вынимает зубную щетку изо рта.
Мое лицо пылает. Надеюсь, что он не видит этого в темноте.
– Они ставят палатку вон там, рядом с моей. – Я показываю в направлении Норти.
Проклятье! Норти идет к нам.
На мою руку ложится большая ладонь и сжимает ее.
– Идешь спать?
Клемент произносит это таким спокойным, обыденным тоном, как будто задавал этот вопрос уже миллион раз. У него теплая и жесткая ладонь. На мгновение я теряю дар речи.
– Спокойной ночи. – Клемент кивает Норти и ведет меня в свою палатку, на всем пути сжимая мою руку.
Он расстегивает молнию на поле с сеткой для защиты от насекомых.
– После тебя.
В его палатке стоит затхлый запах, но нельзя сказать, что неприятный. Он включает маленький фонарик.
– У меня только один спальный мешок.
Я растягиваюсь на спине, когда он расстегивает на нем молнию, смотрю куда угодно, только не на него. Клемент накрывает им нас обоих и тоже ложится на спину, складывает руки под головой. Снаружи Норти и Диано передвигаются по лагерю с грохотом. Я морщусь при звуках их шагов, когда они проходят мимо нашей палатки.
– Просто не обращай внимания, – шепчет Клемент, выключает фонарик, и мы остаемся в полной темноте.
Норти и Диано продолжают шляться по лагерю, создавая много шума.
– Что они делают? – шепотом спрашиваю я.
– Пьянствуют.
Звуки становятся тише. Теперь я слышу только тех существ, которых обычно можно услышать по ночам в Австралии. После предупреждений Скай и Микки мне следовало бы бояться Клемента не меньше, чем Норти и Диано, так почему же я не боюсь? Моя интуиция подсказывает мне, что я могу ему доверять, или все дело в том, что он мне чертовски нравится?
В любом случае заснуть я не смогу.
– Ты устал? – шепотом спрашиваю я.
– Вообще-то нет. А ты?
– Нет. – Холодновато. Я пододвигаюсь поближе к нему, пока мое плечо не касается его плеча, и при этом ищу, что бы такое сказать. – Вся твоя семья осталась в Испании? – спрашиваю я и тут же ругаю себя, потому что его жена ведь тоже была членом его семьи, и он не хочет, чтобы ему про нее напоминали, – и я не хочу про нее вспоминать.
– Там живут мои родители. А мой брат живет в Англии.
– Не может быть! А где?
– В Бристоле. Он женился на англичанке.
– Это всего в нескольких часах пути от того места, где живу я. Они приезжают сюда навестить тебя?
– Для них дорого лететь сюда. Они приезжали только на мою свадьбу.
Я собираюсь с силами, делаю глубокий вдох и поворачиваю голову к нему в темноте.
– Сколько лет вы были в браке?
В последующей тишине я слышу уханье совы.
– Три года.
Я стараюсь продвигаться вперед очень осторожно, ведь он может не хотеть говорить об этом.
– Мой парень погиб два года назад. Я все еще не отошла от его смерти.
– Да?
Я чувствую, что он хочет поговорить, и я сама хочу продолжать разговор. Только он из всего Племени может меня понять. Поэтому я рассказываю ему, как мои родители очень старались мне помочь, хотя они сомневались в Касиме, с самого начала наших отношений предупреждали меня, что у нас будут проблемы из-за разных культур.
«Пожалей себя, будь добра к себе», – говорил мне папа.
«Пойди и займись скалолазанием», – говорила мама. Ей в этом году исполнилось шестьдесят лет, но она все еще может задрать ногу выше головы на скалодроме. Скалолазание – это ее ответ на все проблемы, которые ставит жизнь.
Я знала, что она хочет мне добра, но не хотела лазать по скалам, кататься на волнах и вообще заниматься чем-то из того, чем занималась обычно. Когда они наконец убедили меня обратиться к участковому врачу, та заставила меня пройти тест.
«Потеря интереса к деятельности, от которой вы раньше получали удовольствие», – вот такой был вывод.
– Это явно считается признаком депрессии, и она перенаправила меня к психотерапевту.
– Помогло? – Судя по тону, Клементу на самом деле интересно.
– Не знаю. Наверное, в той степени, в которой вообще могло помочь. – Тьма и теснота в палатке создают интимную обстановку. – По ощущениям мы как будто плохо расстались. Только я не могу позвонить ему среди ночи, пьяная и рыдающая, потому что его нет. Мы не можем отдалиться друг от друга или устроить дома скандал, ругаясь из-за того, на ком лежит больше домашних обязанностей. Иногда у меня появляется ощущение, будто я потеряла свою душу.
Я ни с кем никогда раньше об этом не говорила. Ну, за исключением психотерапевта.
– Я закрылся от случившегося, – говорит мне Клемент.
– Правда? Каким образом?
– Занимался боксом в подростковом возрасте. Тебя бьют по лицу, ребрам, в любое место могут ударить. Я научил себя закрываться от боли. Это приходится делать – или не сможешь дать отпор.
Он на самом деле хорошо говорит по-английски. Есть небольшой австралийский акцент, но это неудивительно, ведь он был женат на австралийке.
– Как бы мне хотелось это уметь, – говорю я.
– Нет, тебе это не нужно.
– Хотя бы иногда.
– Так это не работает. – Его голос полон боли. – Ты не можешь включать и выключать чувства.
Он лежит неподвижно и молча, так близко, что я чувствую исходящее от его тела тепло. У меня в горле появляется комок.
– Когда умер Касим, я развалилась на части, не могла ничего делать. Я все пропускаю через себя, мои чувства всегда очень глубокие.
Когда Клемент наконец отвечает, говорит он как обычно: спокойно, невозмутимо, отстраненно.
– Мы с тобой полные противоположности. Я больше ничего не чувствую.
Я в это не верю. Он не демонстрирует никаких эмоций, но это совсем не означает, что он ничего не чувствует, но я не собираюсь ставить его ответ под сомнение. Я хочу утешить его, сделать так, чтобы ему было комфортно, притянуть его к себе и сказать ему, что все нормально, может, потому, что раньше это никто не сделал. Но это будет подобно объятию морского ежа. Велика вероятность, что он меня уколет.
– Почему ты вел себя со мной как сволочь? – спрашиваю я вместо этого.
Вероятно, он слышит обиду у меня в голосе.
– Я не хочу, чтобы ты мне нравилась. Здесь нет ничего личного.
– Как в этом может не быть ничего личного?
– У меня умерла жена.
– Я знаю. У меня парень умер, поэтому, поверь мне, я понимаю, что это такое.
– Следующая девушка, которая мне понравилась, исчезла. А теперь ее фотография висит на объявлении о пропаже человека.
У меня перехватывает дыхание.
– Вы были парой с Элке?
– Да.
– Как долго?
– Полгода. – Слышится шорох спального мешка: он откатывается в сторону.
Я лежу неподвижно, застыв на месте.
– Как ты думаешь, что с ней случилось?
– Хотелось бы мне это знать.
Снаружи стрекочут и гудят насекомые. Бывшая девушка, объявленная пропавшей, покончившая жизнь самоубийством жена. Я могла бы принять каждое событие по отдельности как шокирующую трагедию, но два вместе, одно за другим, кажутся зловещими.
– Послушай, ты серьезно считаешь, что я смогу после этого спать? – спрашиваю я.
– Что ты хочешь от меня услышать?
– Еще были какие-то смерти или исчезновения?
– Нет.
Значит, только его партнерши. Доказательства убийственные.
Глава 42
Утопить человека оказалось легче, чем я ожидала. Элке прекратила дергаться примерно через минуту, а ведь она во время наших тренировок могла задерживать дыхание более чем на две минуты. Паника на самом деле смертельна.
«Подожди еще минутку на всякий случай», – сказала я сама себе. Об меня ударялись волны, словно пытались отогнать, но я крепко держала Элке за плечи. Ее вьющиеся светлые волосы плавали вокруг ее головы, как водоросли, и щекотали мне ноги. Я считала секунды и искала, на что бы смотреть. Хотелось чего-то более приятного. Какое-то движение на вершине скалы заставило меня замереть на месте и напрячься. Там кто-то есть? Нет, это просто деревья качались на ветру.
Я осторожно выпустила плечи Элке. Она не пошевелилась.
– Ты мне нравилась, Элке, но ты не любила меня в ответ.
Мне захотелось еще раз взглянуть на ее лицо, и я перевернула ее на спину. И тут же, вскрикнув, отпустила. Ее рот был широко раскрыт, как у рыбы, глаза выпучены и налиты кровью. Я стала медленно втягивать воздух, стараясь стереть этот образ из головы, затем подняла ее. Безвольное тело оказалось удивительно тяжелым. С двух сторон, у ленточек купальника, остались красные следы от моих пальцев. Заметные следы. Проклятье! Следовало предполагать, что ее тело где-то выбросит на сушу (надо надеяться, что во многих милях отсюда), но ее смерть должна выглядеть как несчастный случай.
Я заметила кусок сланца на пляже, потащила Элке по песку и прижала этот камень к натянутой коже на плече. Начала сочиться кровь и капать на землю. Я выругалась и потащила ее назад на мелководье, отметив про себя место, где осталась кровь. Когда закончу с Элке, мне нужно будет сюда вернуться, потоптаться и засыпать песком все следы крови.
Я пристроила тело Элке себе на колено и стала водить по коже куском сланца, пока все следы моих пальцев не исчезли. Если ее найдут, то это будет выглядеть так, словно ее потрепала акула. Закончив, я отбросила в сторону сланец и потащила Элке на север, туда, где сильное поверхностное течение идет от береговой линии в море. В тот день оно показалось мне быстрым. По плечам Элке стекала кровь, а растворяясь в воде, она становилась оранжевого цвета. Мне хотелось, чтобы ее нашла акула, но не так быстро, и я нервно оглядывалась вокруг. Когда мои ступни уже не касались дна, течение выхватило Элке из моих объятий, и она исчезла в глубине.