– Брокколи или зеленый горошек? – спрашивает Джек.
– Брокколи подольше полежит, – отвечает она.
Джек берет в руку большой желтый фрукт, который я никогда не видела.
– Ой, нет, – говорит Микки, и он кладет его назад.
Я наблюдаю за динамикой между ними, ищу новые тревожные сигналы. Пока он совершенно не похож на доминирующего партнера, чего я опасалась, но он вполне может играть роль для меня. За закрытыми дверьми он может быть совсем другим.
Я показываю пальцем на ярко-розовый фрукт с шипами.
– Что это?
– Драконий фрукт. Он тебе понравится. – Микки берет один и кладет в тележку.
Когда я приезжаю в новую страну, мне больше всего нравится пробовать местные шоколад и конфеты, но, к моему сожалению, они проезжают мимо кондитерского отдела. К счастью, перед кассой тоже выложены шоколадки, среди них есть знакомые, а есть такие, которых я никогда не видела. Я выбираю парочку, когда Джек с Микки выкладывают покупки на ленту. Джек мне подмигивает, а я чувствую себя маленьким ребенком, который контрабандным путем подкладывает сладости в тележку родителей.
Джек выкатывает свою тележку на улицу, Микки остается платить за все. Они ни о чем не спорили, что говорит о давно устоявшейся привычке: еще один красный флаг против него.
– Вот, возьми. – Я протягиваю Микки двести долларов из пятисот, на которые обменяла фунты стерлингов в аэропорту.
Микки отмахивается.
– Ни в коем случае! Возможно, ты там пробудешь всего день или два.
Она выкатывает тележку из магазина до того, как я успеваю настоять.
Джек к этому времени уже открыл багажник. Там стоит огромный холодильник, в который мы перекладываем молоко, сыр и мясо. Остатки приготовленной вчера Микки никудзяги уже лежат там. Я поднимаю пакет со льдом из тележки. Он тяжелее, чем я ожидала, и меня ведет в сторону.
Ладони Джека сжимаются на моих руках.
– Держу. – Он подставляет под пакет голое колено и переносит на него его вес.
У меня внутри все закипает от телесного контакта. Я отпускаю пакет, и Джек с легкостью отправляет его в холодильник.
– Что у тебя с уровнем глюкозы? – спрашивает он, поворачиваясь к Микки. – Банан хочешь?
– Нет, не хочу. Все нормально, – отвечает она.
То, что он об этом спросил, производит на меня впечатление, но я этого не показываю. У Микки всегда были проблемы с уровнем сахара в крови, ей нужно регулярно питаться, или она теряет сознание.
Джек достает банан из пакета, очищает и впивается в него зубами.
– Хочешь банан, Кенна?
– Не сейчас, спасибо.
В машине невыносимо жарко. Я вскрикиваю, забираясь на сиденье. Кожа, которой оно обтянуто, обжигает.
– Прости. Кондиционер грохнулся, – говорит Джек.
Запах скошенной травы смешивается с парами бензина, когда мы едем по пригородам Сиднея. Мы проезжаем мимо полей для игры в крикет и поля для регби. Каждый раз, когда мы останавливаемся у светофора, я вижу маленькие сценки из жизни в Австралии. Мужчина в соломенной шляпе стоит на берегу реки, свесив в воду удочку; семья из четырех человек тащит огромный холодильник через дорогу. Кажется, что внутри каждого транспортного средства, на рейлинге на крыше или в прицепленном трейлере имеется какое-то приспособление для водных видов спорта – гидроциклы и доски для серфинга, лодки и каноэ.
– Вы знакомы с начальной школы, да? – спрашивает Джек.
– Да, – отвечаю я. – Моя семья переехала из Шотландии, потому что отец лишился работы. У маминого брата была ферма в Корнуолле, ему требовались помощники, а я пошла в новую школу в середине года. Я была новой девочкой со смешным шотландским акцентом. Учительница привела меня в класс, и я увидела девочку в таких же кроссах, как у меня.
– В чем? – переспрашивает Джек.
– Кроссовках. Обуви для бега. – Микки бросает на меня взгляд через плечо и улыбается. – Предполагается, что австралийцы говорят на том же языке, что и мы, но на самом деле это не так[12].
Это были кроссовки «Адидас». Черные с белыми полосами.
«У тебя крутое имя», – сказала тогда Микки, когда я села рядом с ней.
«Это сокращение от Маккензи, – пояснила я. – Мне нравятся твои кроссовки».
И так началась наша дружба. В том возрасте жизнь кажется простой и легкой. Если бы она всегда оставалась такой…
Я смотрю, как женщина в бикини привязывает лонгборд ремнями к своей машине. Я сразу вспомнила о летних сезонах в Корнуолле, в позднем подростковом возрасте, когда крыша в «Фольксвагене-жуке» Микки прогибалась под весом наших досок, привязанных к багажнику.
При приближении к центру города движение плотное, бампер к бамперу.
– Ну давай! Двигайся! – У Джека под рулем трясутся колени. – Не могу дождаться, когда окажусь в воде.
– Я тоже, – говорит Микки.
Мы проезжаем мимо небоскребов, от которых на дорогу падает тень. Женщина в парандже переходит дорогу по переходу и несет поднос с роллами суши. Девочка-японка несет пакет из «Макдоналдса». Это вполне мог бы быть большой английский город, если не приглядываться, а если приглядеться, то увидишь стариков в шортах и бейсболках с брендами компаний, торгующих товарами для серфинга, пожилых женщин с голыми ногами и в сандалиях вместо толстых коричневых чулок и ботинок на шнуровке и на низком каблуке.
Мое внимание привлекает постер на остановке. «Пропал человек: француженка». На фотографии улыбающаяся темноволосая девушка. От остановки отходит автобус, и становится видно еще одно объявление о пропаже человека. Затем еще одно.
– Вау! Сколько туристов пропало. Их так много! – Я думаю о маме Элке и ее грустных глазах.
Микки легко взмахивает рукой.
– Австралия – большая страна. Каждый год пропадает тридцать тысяч человек.
Я смотрю на эти объявления, когда мимо них проезжает Джек: три молодые женщины.
– Вон туда смотри! – показывает Джек.
В проемах между небоскребами я вижу ярко-белые парусообразные конструкции, образующие крышу Сиднейского оперного театра, но прямо сейчас меня больше интересуют пропавшие туристы.
– Но куда они здесь отправляются?
Микки поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. Арочная конструкция моста Харбор-бридж отбрасывает ей на лицо затейливые узоры.
– Кто знает? Они теряются или просто исчезают по собственному желанию. Большинство в конце концов объявляется снова.
Глава 5
Когда поток движения редеет, Джек давит на газ, и в открытые окна врывается долгожданный бриз. По обеим сторонам дороги – скалы медного цвета, часть дороги проходит по туннелю, пробитому сквозь скалу. Австралию называют «везучей страной», но я сомневаюсь, что люди, которые строили эту дорогу, чувствовали себя везучими.
– Этот пляж, на который мы едем, далеко? – Мне приходится кричать из-за шума врывающегося в салон ветра, чтобы меня услышали.
– Четыре или пять часов пути, – отвечает Джек. – Зависит от ситуации на дороге.
– Вау. Как далеко. – Надеюсь, что при необходимости я смогу вернуться оттуда на автобусе или поезде.
– Не беспокойся. Он того стоит.
– Он точно того стоит, – кивает Микки.
Их возбуждение передается и мне. Пляж. Я не была на пляже полтора года – с тех пор, как уехала из Корнуолла.
– А название у него есть?
– Бухта Скорби. Но мы называем это место просто Залив, – отвечает Джек.
Дорога начинает взбираться вверх. Глубокие узкие ущелья видны по бокам тут и там между лесополос.
– На южной оконечности там большие камни. Скалистый пойнт-брейк[13]! – рассказывает Джек. – На севере – устье реки. С одной стороны там маленькое поселение, но с нашей – никого. От автомобильной дороги до нашего пляжа час пути, и нужен полноприводный автомобиль повышенной проходимости, чтобы вообще до него добраться. Там грунтовая дорога с кучей выбоин и колдобин. Нужно знать, где она, или не доедешь. Не знаешь – и дергаться не стоит.
Я достаю телефон и открываю «Гугл Планета Земля». Ввожу «Бухта Скорби». Вот она. Маленький пляж с песком бежевого цвета, за ним огромный зеленый национальный парк. А вот и река.
– Акулий ручей? Они там водятся? Акулы?
Джек бросает взгляд на Микки, словно не уверен, следует ли мне говорить об этом.
– В разные годы были зафиксированы нападения на людей, но это работает в нашу пользу. Отваживает людей от нашего пляжа.
– Под нападением на людей ты имеешь в виду…
– Чаще всего это большие белые акулы. Выжить после ее нападения сложно. Но поэтому нет толпы. Раньше место было популярное, люди регулярно ставили палатки, разбивали лагерь. Но теперь там серфим только мы.
Я сглатываю.
– Я рада, что не собираюсь заходить в воду.
– Подожди так говорить! Ты пока ее не увидела.
Серферы стараются не думать об акулах. В Корнуолле нам не приходилось из-за них беспокоиться, но мы с Микки катались в таких местах, где акул часто видят. Просто нужно принять, что это риск, связанный с твоим видом спорта, точно так же, как лыжники и сноубордисты рискуют попасть под лавину.
Микки сидит впереди, склонившись над своим телефоном. Значит, вот чем она тут занималась – серфила с акулами? На самом деле это не должно меня удивлять. Серфинг был неотъемлемой частью ее жизни все годы моего знакомства с ней. Он также был и частью моей жизни много лет, но Микки пошла дальше – стала работать инструктором по серфингу, а это означало, что она проводила в океане весь день, каждый день.
Я сглатываю зевок. Я опять мучаюсь от разницы во времени, и опять по ощущениям сейчас середина ночи, несмотря на ослепительный солнечный свет. Я пишу на электронную почту родителям, немного болтаюсь в социальных сетях. Когда я в следующий раз смотрю в окно, то почти могу представить, что мы в Корнуолле. Пологие поля усыпаны одуванчиками, коровы пасутся рядом с белоснежными гусями. Но периодически попадающиеся пальмы и выжженная растительность показывают, что это не так. Создается ощущение, что кто-то включил печку, поставил нагрев на максимум и забыл выключить.