– Официально моя жена все еще жива, а он оформлен на нее.
– Ты не можешь…
– А ты подумай, – предлагает он.
Он прав. Чтобы получить этот дом, ему придется заявить о ее исчезновении и отвечать на разные вопросы, которые ему точно будут задавать. В самом худшем случае ему предъявят обвинение в убийстве.
Клемент сворачивает на автостраду, мы проезжаем знак «До Сиднея 300 км».
Я вытягиваю шею, чтобы посмотреть, как национальный парк исчезает из зеркала заднего вида. Странно, но от этого у меня щемит сердце. Ведь я же много дней пыталась оттуда уехать, но я также знаю, что мне больше никогда не удастся покататься на таких волнах.
Глава 69
Меня зовут Грета Нильсон, и я боюсь высоты.
Я стою на вершине скалы. Отсюда волны кажутся гораздо меньше. С двух сторон простирается национальный парк – так далеко, как только видят мои глаза. Это лоскутное одеяло из зелени двигается и кренится, оно словно живое. Палатки прячутся под навесом из листьев.
Почему я так себя чувствую? Я ощущаю себя воздушным шаром, который кто-то проткнул, а остающийся внутри меня воздух выходит наружу с шипением; вскоре его не останется совсем. Я не осознавала, что мне так сильно нравился Виктор.
Его бразильский напульсник: именно из-за него я слетела с катушек. Теперь я тереблю его пальцами. Эта грубая резиновая лента имела сентиментальную ценность, напоминала ему о доме, родине, и Виктор ни разу не заходил с ним в воду, потому что боялся потерять. Тем не менее сегодня он остался у него на руке, словно приносящий удачу талисман. Да уж, удача. Струи дождя стекают по моему лицу как слезы, которые я не могу из себя выдавить.
Мое внимание привлекает треск прутиков. Но это только ветер. Клемент с Джеком гадали, почему Виктор отправился кататься в таких неблагоприятных условиях. Я чувствовала, что они винили меня – и они были правы. Это все моя вина. Я столько раз подначивала Виктора из-за его страха…
Наши сеансы терапии проводились скорее для меня, чем для него. Я росла с жестоким отцом, который дурно со мной обращался, и слишком долго играла роль жертвы. Я контролировала Виктора и управляла им (и остальными членами Племени), и это давало мне власть, которой раньше у меня не было, и позволяло мне взять на себя другую роль.
Другие не знают про ультиматум, который я поставила Виктору прошлой ночью. Боль у меня в груди усиливается, когда я снова вспоминаю то, что тогда произошло.
Кенна сказала, что кто-то пытался ее утопить. И я мгновенно поняла, что это Виктор, потому что один раз он тоже меня так схватил, но мне удалось засадить коленом ему по яйцам и доплыть до берега. После этого я с ним очень интенсивно работала, чтобы подобное не повторялось. И совершенно очевидно, что у меня не получилось.
– Это ты был, да? – шепотом спросила я у Виктора, как только мы оказались в нашей палатке.
Он сразу же признался.
– Мне так стыдно. – Его сдавленные рыдания казались очень громкими в темноте.
– Если бы Кенна умерла, я никогда не простила бы себя, – заявила я ему. – А Элке? Это тоже ты?
Он поклялся, что не он. Я много раз в прошлом спрашивала его об этом, но ведь это должен был быть он, правда?
– Мне казалось, тебе становится лучше, – сказала я ему.
– Становится! – настаивал он.
– Докажи!
Мои слова звенят у меня в голове. Я знаю, что должна сделать. Виктор повернулся лицом к своему самому сильному страху, не дрогнув, встретил его, а теперь это должна сделать я. Я смотрю на волны далеко-далеко внизу и собираюсь с духом перед тем, что мне предстоит.
Никто другой не знает о том, что я боюсь высоты. В последние несколько лет я забиралась все выше и выше на эти скалы и прыгала с них. Временами мне было так страшно, что меня на самом деле рвало, но я встречаю это чувство с распростертыми объятиями. Страх – это топливо, он на самом деле подпитывает тебя.
Эта скала такая высокая, что я не знаю, можно ли с нее прыгать. От удара о поверхность точно можно умереть, если не знаешь, что делаешь, или если упадешь не в то место. Но когда бы я ни приезжала в Сидней, где есть интернет, я всегда смотрю чемпионаты по клифф-дайвингу[77], читаю статьи про технику исполнения, затем пробую сделать это сама.
Теперь я опускаю обе руки на деревянное ограждение, которое скрипит под моим весом, затем перебираюсь через него. По горлу вверх поднимается тошнота. Я плотно сжимаю губы. «Страх – это топливо».
Единственным человеком, которому я рассказала про свой страх высоты, была Элке. Она тоже ее боялась. Иногда это объясняется травмирующим прошлым опытом, но роль играют и генетика, и окружающая среда. Бывало, мы с Элке сидели здесь и говорили об этом. Экспозиционная терапия в лучшем виде.
Когда Элке исчезла, я сначала подумала, что она прыгнула со скалы. Я так думала до тех пор, пока мы не поняли, что и ее сумка исчезла.
Я пододвигаюсь к обрыву, и пальцы ног теперь свешиваются с края. От скалы отрываются мелкие камушки и летят вниз. Я заставляю себя смотреть, как они приземляются. Некоторые ударяются о скалу и отскакивают от нее, другие разбиваются на мелкие части. Один камушек, которому повезло, падает в океан. У меня начинает кружиться голова, и я хватаюсь за ограждение, чтобы не упасть.
Еще какой-то шум доносится с тропы: хрустят ветки. Кто-то идет сюда! Мне нужно это сделать быстро, пока меня не остановили. Но мои пальцы не хотят отпускать ограждение.
«Давай, сосредоточься!» Я буду лететь со скоростью восемьдесят километров в час. Удар будет сильнейшим – как о бетон. Но я знаю, что делать: нужно слегка согнуть пальцы ног и напрячься, когда ударяешься о воду.
Я разгибаю пальцы и отпускаю ограждение. Мне удается контролировать дыхание, но я не могу контролировать сердце – оно дико колотится в груди. Я в последний раз смотрю на океан.
И шагаю со скалы.
Глава 70
Мы с Клементом находимся в маленьком причудливом гостевом доме в Корнуолле. Там скрипят половицы, дует из окон, постельное белье белоснежное и кружевное, из окна открывается вид на море. Отсюда совсем недалеко до дома моих родителей. Завтра Клемент с ними познакомится, но сейчас мы вдвоем, за запертой дверью – и это происходит впервые.
Клемент смотрит на меня из противоположной части номера. Он босой, в джинсах и худи от Billabong. Судя по выражению лица, он нервничает не меньше меня. Между нами что-то было с момента нашей первой встречи, какое-то необъяснимое притяжение, и оно усиливается с каждым днем. Чем больше времени вместе, тем сильнее притяжение! Кажется, что этот момент уже давно должен был бы наступить, и вот наконец мы здесь, но ведем себя так, словно боимся что-то предпринять.
Он улыбается.
– Иди сюда.
Я делаю шаг вперед и оказываюсь у него в объятиях. Он берет мое лицо в ладони и целует.
Впервые за долгое время я чувствую возбуждение, думая о том, что ждет меня впереди, хотя сомневаюсь, что когда-нибудь снова стану такой, какой была до прибытия на Залив. Мы строили планы во время долгого перелета в Великобританию. Клемент хочет учиться на парамедика здесь, в Англии. Я планирую собрать свои пожитки, оставленные в Лондоне, и вернуться к работе физиотерапевта в Корнуолле. Микки снова станет работать инструктором по серфингу в магазине своих родителей.
В аэропорту случился неловкий момент: Микки, похоже, думала, что Клемент пойдет своим путем – поедет к брату в Бристоль или еще куда-то, но он арендовал машину (моя стоит в Южном Лондоне, а машина Микки – на подъездной дорожке к дому ее родителей) и привез нас сюда. Только высадив Микки, он сразу же повернулся ко мне. Я хочу жить с ним? Конечно, хочу. Мои родители подождут.
Он держит мою голову обеими руками, закрывая ладонями уши, словно удерживая в этом мгновении, поэтому я не осознаю ничего, кроме прикосновения его губ к моим.
Я стягиваю с него худи и футболку. Когда он снова прижимается ко мне, я чувствую сквозь джинсы, как затвердела его плоть. Я тяну его за пояс джинсов.
– Снимай их.
Клемент хватает мою руку.
– Помедленнее, – говорит он и снова целует меня, нежно и мягко, двигаясь по моему подбородку к шее и ниже.
Скай говорила, что у него в фундаменте есть трещины, но разве их нет у нас у всех? Посмотрите, через что он прошел, но он все еще держится. У него невероятно толстый панцирь, и потребуется слишком много усилий, чтобы сделать его мягче (пока я только мельком видела то, что находится внутри), но это и есть часть притяжения, и я с нетерпением жду, когда смогу узнать его получше.
Он отстраняется.
– Нам следует сходить на свидание. Позволь мне пригласить тебя на ужин.
– Я две недели ждала, чтобы оказаться вместе с тобой за запертой дверью.
Он прячет улыбку.
– Мы плохо знаем друг друга.
Я думаю обо всем, через что мы прошли вместе: недоверие и обвинения, за которыми следовал один кризис за другим. Как говорится, то, что тебя не убивает, делает тебя сильнее, и в нашем случае это попадание в точку.
– Нет. Я думаю, что как раз хорошо тебя знаю.
– Да? И что я больше всего люблю есть?
– Понятия не имею. Но это детали. Это не имеет значения.
Он прислоняется к стене.
– Мороженое. А ты?
Меня отвлекает вид его груди, поэтому мне требуется какое-то время, чтобы ответить.
– Шоколад.
– Вот видишь. Я этого не знал. А что ты любишь меньше всего из еды?
– Кудрявую капусту, – отвечаю я, не подумав, но говорю тише – мой голос будто затухает, когда я вспоминаю Райана, который ее выращивал.
– А я ненавижу креветок. Для испанца это странно. Но я их терпеть не могу. – Клемент поежился.
Мне забавно, я подхожу поближе.
– Почему?
– Не знаю. Они слишком мягкие.
– Ты не любишь мягкие вещи? – Я тыкаю пальцем в оливковую кожу на его бицепсе. – Потому что ты сам совсем не мягкий?