классического марксизма гораздо больше общего, чем многие полагают.Классический марксизм очень отличается от троцкизма или любого из другихвидов ленинизма, но я считаю, что даже они пришли в упадок начиная с 70-хгодов ХХ века. Левизна теперь в большей степени ассоциируется срепрессиями и регулированием, чем с восстаниями и освобождением.
— Разве не величайшим препятствием на пути к объединению левой и либертарианской идеологий являются трения между концепциямиличных прав и социальной справедливости? В "Звездной фракции"вы изображаете Великобританию расколотой на бесчисленное множество крошечных государств, каждое со своими собственными законами.Это подлинная либертарианская утопия в том смысле, что возможныразличные подходы к построению общества, но в то же времяжизнь в пределах многих этих мини-государств превратилась в ад.
— О, конечно, это часть замысла "Звездной фракции". Оставляя в сторонеэлемент левизны, это действительно попытка высветить противоречиявнутри идеи либертарианства. Если культурные, религиозные и другие меньшинстваобразуют небольшие замкнутые общины, они становятся деспотичными,но если они не закрыты и являются частью более широкого сообщества, то исподволь меняются сами. Либертарианцы, в сущности, отрицаютценность иных мировоззрений и образа жизни, делая ставку на постепеннуюассимиляцию. Так ли это на самом деле — остается на усмотрениечитателя.
— Удивительно, как редко здесь, в Силиконовой долине, можнодаже услышать термин "рабочий класс". Конечно, существует и огромное неравенство доходов, и эксплуатация временных работников, и все такое. Но здесь регистраторы и секретари имеют больше шансов получить долю в стартапах новых компаний, чем где бы то ни было. Так называемая новая экономика, о которой все говорят и пытаются сделать вид, что пролетариат является ископаемым. Это не совсем так в ваших книгах, верно?
— Я согласен с определением старой социалистической партии Великобритании,что любой, кто должен трудиться на кого-то другого ради заработка,является членом рабочего класса. Вы можете иметь акции, но моглибы вы уйти в отставку и жить на это? Если нет, то вы все еще в составе рабочегокласса! Конечно, существует проблема перекрывающихся множеств, нечетких определений, и Силиконовая долина в настоящее время являетсясвоеобразным феноменом классовой мобильности в США... Но в своихпроизведениях я предполагаю, что даже если тяжелая и грязная работа будети дальше перекладываться на машины или трудящихся так называемоготретьего мира, всё-таки доля населения, зависящего от оклада или зарплаты(дополняющихся, возможно, самозанятостью и спекуляциями), будет возрастать.Даже в "Звездной фракции" положение изменилось ненамного — почтикаждый в этой книге хоть чуть-чуть, но капиталист.
[Но] сопротивление и революции в моих книгах не обязательно относятсяк рабочим даже в самом широком смысле, и они даже не социалистические. Они представлены как народные восстания против Нового МировогоПорядка, которые сами по себе могут привести только к дальнейшему кризисуобщества: "То, что мы принимали за переворот, было только мигом падения".
— Ваш третий роман , "Подразделение Кассини", произвел на меня впечатление менее политизированного, чем два предыдущих. Ваш американский издатель, кажется, считает, что серьёзность ранних произведений может отпугнуть американскую аудиторию. Но я не хотел бы, чтобы вы расширяли свой тираж, размывая идейную составляющую.
— Я тоже не хотел бы. "Подразделение Кассини" проще, чем два других, потому что имеет менее сложную структуру и потому что в нем нет ниодного чертова троцкиста! Но я надеюсь, что неразрешимые проблемы искусственногоинтеллекта, нравственности и права сильного столь же занимательны,как и политические конфликты других романов.
— Американский киберпанк в основном старается избежать серьёзного анализа общественных проблем в любом виде. Последний роман Брюса Стерлинга пытается что-то сказать по теме, но Уильям Гибсон и Нил Стивенсон предлагают нам модели социумов, в которых критическое осмысление политики практически отсутствует. Пэт Кэдиган сказал мне несколько месяцев назад, что навязчивые идеи американского киберпанка объясняются тем, что авторы относятся к одному и тому же поколению американских беби-бумеров, воспитанных в пригороде, взращенных телевидением, слушавших рок и куривших травку. Марксистская революция не очень вписывается в их темы, верно?
— Вы только что назвали четырех писателей, которыми я больше всеговосхищаюсь! Привнесение политики в тексты, возможно, связано с британским менталитетом... Североамериканский киберпанк определяется нетем, как они росли, но тем, чем они стали; что они видели, присутствуя напереднем крае происходящих перемен. И это видение было довольно пророческим. Оно в некотором смысле вызвало к жизни Сеть и Интернет, так жекак Золотой век научной фантастики предшествовал космической программе.Задолго до того, как стать программистом, и уж точно задолго до триумфаИнтернета я заметил, что программисты общаются так, словно их разумывитают в виртуальном пространстве, в будущем киберпространстве Гибсона.И это ещё были респектабельные, профессиональные программисты. Хакеры,должно быть, намного безумнее.
Они верили, что мир изменяется и политика навсегда остается за поворотом.Политики не сделали ничего, кроме создания препятствий на их пути.Заповедью хакеров стала не борьба, а обход препятствий. Интернет являетсядвигателем анархии даже в отсутствие анархистов потому, что это стихийная сила, естественное состояние прямо из Локка или даже Гоббса, и онаработает... Как Мюррей Ротбард, вроде бы, сказал о Нью-Йорке: "Это и естьвойна всех против всех, и мы отлично справляемся!"
— Говоря о последних вещах Уильяма Гибсона, один из наиболее поразительных моментов состоит в том, как изменились отрицательные герои. Силы зла обычно представляли транснациональные корпорации и зловещий искусственный интеллект, теперь же это сами средства массовой информации — таблоиды, телевидение, одержимость жизнью знаменитостей. Как вы думаете, это является отражением текущего экономического бума в США? Писателям-фантастам, особенно здесь, на западном побережье, нелегко думать о ближайшем будущем в такой же мрачной тональности антиутопий — трущоб, катастроф, эпидемий СПИДа и наркотиков, которая была так популярна в поздних 80-х. Вместо этого, акцент делается на манипуляторах из СМИ, которые специализируются на оболванивании масс в новых экономических условиях.
— Как ни странно, последняя речевка ситуационистов, на которую я наткнулся: "Двести фараонов, пять миллиардов рабов", тщательно исследуемая, потрясающе точная и, видимо, написанная неизвестным автором наофисном компьютере, — выражает самую суть переплетения двух аспектовнашего бытия: гламура и нищеты, технологических прорывов и потогонныхмастерских, информационной индустрии и индустриализации информации.Я не проверял, но утверждается, что 5 процентов британской рабочей силызанято в 24-часовых банковских и кредитных колл-центрах — низкооплачиваемые, неорганизованные, постоянно работающие в условиях нервного ифизического стресса. Вот вам и связь между видеошоу и видеонаблюдением.Нас всех показывают по телевизору, но большинство переживает свои 15минут славы в закрытых телесетях.
— Тем не менее, во всех ваших романах присутствует надежда, оптимистическое по сути убеждение, что, как сказано в финале "Каменного канала", предела нет. В некотором смысле, самая марксистская идея ваших книг заключается в том, что прогресс действительно существует.
— Да, я верю, что он существует на самом деле, и могу подтвердить одной из моих любимых цитат историка-марксиста В. Гордона Чайлда: "Прогресс реален, даже когда прерывист. Кривая взлета оказывается сериейподъёмов и впадин. Но данные археологии и исторических записей подтверждают,что ни один спад никогда не оказывается ниже предыдущего уровня,а каждый подъём превосходит предшествующий".
Перевод Ии Корецкой.
Оригинал опубликован по адресу:http://www.salon.com/1999/07/27/macleod_interview/
Кен МаклеодТюльпан для Лукреция
Я глубоко погрузился в калифорнийскую оргию, когда раздался вызов,будто голос совести. На самом деле — голос отца Деклана, и обращенныйне ко мне. Но я не тратил времени даром, пока "Малакандра" два годалетела к Марсу и несколько еще более тягучих месяцев ползла по егоповерхности, как древний, отважный маленький марсоход. Я наладилполный перехват всех переговоров на корабле.
— Кто-нибудь, оттащите этого проклятого атеиста от его плотских утех.
Так что к тому моменту, как сестра Агнесса постучала в переборку, моисуккубы вернулись в хранилище, а я сидел одетый и в своём обычномрасположении духа.
— О, — сказала она, когда я ее впустил, — ты собрался.
Она выглядела скорее разочарованной, чем удивленной.
— Я... случайно услышал, — сказал я. — И на этом корабле есть толькоодин проклятый атеист. Хотя я думаю, что "плотские утехи" — это не совсемточное описание того, от чего меня оттащили. Что скажешь?
Агнесса мило покраснела и отвернулась.
— Так называемые грехи плоти имеют духовную природу, — сказала она, — как тебе хорошо известно. Но нет времени обсуждать их. У нас естьразрешение на вход.
Я выслушал это вступление и пошел за ней на мостик. Виртуальноепространство расширилось, чтобы все, кто находился на борту, могли