будет для него неприятен, но отклонять вызов не стал — бессмысленно.Биргитта только раскалится добела от ярости и обиды и, позвонив в следующийраз, выльет на него столько яда, что телефон расплавится...
— Когда это прекратится? — в голосе Биргитты звучали пока что печальи укор; гнев и праведное возмущение будут позже.
— Спасибо, что спросила, мне лучше, — ровным тоном сказал Осмунд.— Поедешь со мной на Кавказ, когда вернусь? Меня врачи отправляют намесяц в горы, советуют ехать в Армению.
— Ты что, решил меня игнорировать? — А, вот и обида появилась. Скоронаступит черёд слёз и упрёков. Сценарий разговоров с Биргиттой Осмундзнал уже наизусть, жена редко от него отклонялась.
— Я отвечаю так, как если бы мы с тобой в самом деле разговаривали.Поскольку ты меня не слышишь, не всё ли равно, что я скажу? И да, ответна твой любимый вопрос не изменился: нет, не брошу. И особенно сейчас.
Биргитта решила пропустить следующую фазу и сразу перешла к обвинениям:
— Ты обо мне подумал? Ты грохнешься там в своём космосе, а я останусь...одна.
«А если я грохнусь в своём море, кому-то будет легче?» — мог бы сказатьОсмунд, но обижать жену сейчас не видел смысла. Вместо этого прежнимровным тоном он сказал совсем другое:
— Ты ведь знала, на что шла, когда сказала «да». Я не зря тебя предупреждалещё задолго до свадьбы: ты меня не переделаешь, есть вещи, которымия занимаюсь, потому что это необходимо.
— Кому необходимо?!
— Мне. Этого для тебя должно быть достаточно. Хотя есть немало другихлюдей, которым это нужно не меньше. Ты знала, что выходишь за дайвера, и ты согласилась на эту жизнь. За что я тебя и ценю. Ты терпеливаясильная женщина, Бритта, и я тебя люблю. В Ереван поедем?
— Не заговаривай мне зубы, — сейчас она заплачет, потому что оченьжалеет его и себя. И Нильса, конечно. — Что мы будем делать, если ты разобьёшься?
— Мы не вечны, Бритта. — Когда она плачет, хочется обнять её, погладитьпо роскошным светлым волосам и ничего больше не говорить, пока онане перестанет плакать и не потянется к его губам своими... Но когда она такдалеко, у экрана, там, дома, на Земле, как её успокоить, чтобы не повторятьгорькую, жгучую правду, которую она знает и так?
— Никто не вечен, — ну вот, всё-таки заплакала, слезинка ползёт побледной щеке, бедная маленькая одинокая Бритта... — Все могут попастьпод поезд, но никто не лезет под колёса нарочно! Все нормальные люди...
А вот это подло! Это запрещённый приём. Мне жаль тебя, малыш, но наэто я должен ответить.
— Я не собираюсь жить как все нормальные люди. Я говорил тебе этоещё давным-давно. И ты согласилась. Ты взяла на себя этот груз — жить сомной, с моими мечтами и делами, с тем, что мне нужно и дорого. И я согласилсявзять на себя то, что составляет твою жизнь. — Так, только не надо сней резко, она вспыхнет и такое начнётся... — Разве я хоть раз упрекнул тебя за твою работу? За то, что ты неделями не бываешь дома? За то, чтоНильс, когда был маленьким, успевал забыть твоё лицо и пугался незнакомойтёти, когда ты возвращалась из командировок? За то, что тебе надо былопроходить практику и поэтому приходилось откладывать отпуска на зиму?За то, что тебя выдёргивают из постели в три часа ночи и ты бросаешьсемью и бежишь к своим больным?
Осмунд помолчал — говорить долго было ещё трудно:
— Я согласен на это: это твоя жизнь, она дорога тебе. Почему ты отказываешьмне в таком же праве?
— Потому что я со своими больными не рискую жизнью на дырявомкосмическом корыте, — всхлипывала Биргитта. — В моей работе нет опасностибольшей, чем опрокинуть пробирку с анализами. А ты мог умереть!
Осмунд улыбнулся:
— Да не мог я умереть, ну что ты говоришь такое. Это же Венера!
— Ах да, это же Венера, там безопасно, как у дома на лужайке! — передразнилаБиргитта, но плакать перестала. — Я не пристаю к тебе с твоимиморскими экспедициями, Олле, я знаю, что тебя от моря за уши не оттащить.Но то — работа, а это...
— Бритта, — Осмунд вздохнул. Опыт говорил ему, что разговор приближается к финальной фазе. Сейчас жена или успокоится, или хлопнетдверью на два-три дня. — Бритта, мои морские экспедиции — это заменитель той работы, которой я заниматься не могу. Это я тебе тоже говорил.Наука, погружения, кораллы всякие — это всё очень интересно, но это немоя жизнь. Моя жизнь — там. За атмосферой. Я уже расстался с большоймечтой, а теперь ты хочешь отнять у меня всё остальное?
— У тебя останусь я, — тихо, уже без слёз в голосе сказала жена. — ИНильс.
Осмунд молчал. Сказать, что ему этого мало? Что жизнь, замкнутая вкругу семьи, не для активного мыслящего мужчины? Что космос он полюбилраньше, чем жену? Всё это будет правдой — и всё это подкосит Биргитту.Она знает это, но не хочет, чтобы эти слова прозвучали вслух: это значилобы, что выбор сделан окончательно.
Он открыл рот, чтобы ответить, — и почувствовал в сердце обжигающийхолод знания: всё это ненадолго. Всё это скоро кончится. Они большене смогут быть вместе — а почему, как? — этого не понять.
— Бритта, — каждое слово давалось тяжко, как будто на глубине безскафандра, чистый больничный воздух сдавливал грудь, — на Земле я стануинвалидом, потеряю всё, что у меня ещё осталось для активной жизни, длявдохновения... Я стану тенью. И ты не захочешь жить со мной.
— Я тебя не оставлю, — тихо сказала жена, и в глазах её больше не былослёз. — Я всегда буду тебя любить. Возвращайся к нам, Олле, пожалуйста.У Нильса скоро каникулы, поедем в Ереван все втроём. А?
— Да, родная, — он говорил, улыбался, но всё это были уже не его слова,не его улыбка — он умер, и смерть стояла у койки, похожая на лукавуюмедсестру, и приветливо усмехалась. Ну как тебе здесь, за гранью жизни?Видишь — и тут можно дышать! У тебя впереди ещё много лет, ходячиймертвец... добро пожаловать в обычную жизнь.
— Я не отниму у вас много времени, — гостья изящно устроилась в углумягкого диванчика, взяла из рук Эржена стакан минеральной воды, поблагодарила взглядом. Стабильность, уверенность, профессионализм — воплощённаяпсихическая норма. Эржен сел напротив, пригубил свой лимонад:
— Моё время в вашем распоряжении. И мне очень любопытно, честноеслово! Спрашивайте, — Эржен понял уже, что яркая уверенная в себе женщинанастроена против него, почему-то ему враждебна, но почему?
Ирэна закинула ногу на ногу, обхватила колено длинными изящнымипальцами. Поза «мне всё равно, что ты скажешь», перевёл для себя Эржен.Странно, что психолог так откровенно небрежна к языку тела! Возможно,считает, что окружающие в этом не разбираются?
— Я работаю над книгой о природе агрессивности, — начала Ирэна глубоким,звучным голосом. — Агрессивность — древнейшее эволюционное приспособлениеживого организма, способ поддерживать себя в постоянной готовностик самозащите…
— Основы эволюционной биологии мне в целом известны, — любезноулыбнулся Эржен.
— В современном обществе давно укоренились и действуют социальныесистемы индивидуальной и коллективной защиты от внешних угроз, какприродных, так и порождённых последствиями наших действий. — Ирэнапереключилась мгновенно, от вводной части своих объяснений перешла кконкретике. Поставив обе ноги на пол, она теперь чуть наклонилась к собеседнику,опираясь обеими руками о колени, — поза «пойми меня». Наклонкорпуса был рассчитан так, чтобы Эржену легко было заглянуть в вырез еёблузки. Посмотреть там было на что, но молодого человека всё больше забавляла сама по себе эта игра в опытного психолога и ничего не подозревающую жертву. Удержав улыбку, он с серьёзным видом слушал Ирэну,чуть кивая каждому её тезису. А та продолжала строить соразмерные, певучиефразы:
— Биологические закономерности всё меньше востребованы в современности,в эпоху, когда социум организуется во всё более сложную систему,умеющую регулировать самоё себя. Механизмы этой регуляции заложены…
— Социомеханика мне тоже несколько знакома, — с прежней интонациейкивнул дайвер, уже не в силах сохранять серьёзность. Он знал по опыту,что безмятежная улыбка на его круглом восточном лице делает его похожимна статую Будды, смотрящего на мир вокруг со снисходительным, но неослабнымвниманием. Многих это раздражало. Ирэна не стала исключением.
— Если вы будете меня прерывать, боюсь, я отниму слишком много вашеговремени своими объяснениями, — за любезностью и даже некоторойвиноватостью её слов и интонаций скрывалось «помолчи, умник!». Онаподнялась на ноги, прошлась взад-вперёд мимо Эржена: её движения говорили«я тут главная».Эржен не стал спорить: он продолжал сидеть, не поворачиваяголову вслед собеседнице, на что она, видимо, рассчитывала.
— В наше время пережитки чисто биологических приспособительныхмеханизмов уже не нужны. Они отягощают нашу среду общения, климат всемье, в коллективе, во всём обществе. Они лишние, скажем откровенно, —тут психолог шагнула чуть ближе к Эржену, так, чтобы вблизи продемонстрироватьдлинные стройные ноги и весьма недлинную юбку. Откровенностиздесь было более чем достаточно: Эржен пробежал глазами вдоль её ног,остановившись на округлых коленях, идеально ровных голенях, мягкихочертаниях икр… и словно споткнулся о перенапряжённые сухожилия стопы.Ирэна носила туфли на слишком высоких для неё каблуках, при её ростеи строении ног это было излишне и причиняло ей явные неудобства. Рисовка, расчёт на дешёвый эффект, сокрушённо понял дайвер. Ирэна стремительнотеряла в его глазах остатки очарования.
— К чему вы ведёте? — спросил он напрямик. — Какая связь между агрессивностьюи мною?
— Да прямая же! — Ирэна повернулась к нему, остановилась, сомкнувноги почти по стойке «смирно», скрестила руки на груди. — Вы занимаетесь