Инна и Звезда живут здесь. Ремонтная мастерская совсем недалеко и от детскогосада, где Звезда работает логопедом, и от института, где она залезает втакие математические дебри, что Макс падает со стула, стоит ему услышатьобрывок формулы. Сам он живёт на Земле, программирует уборщиков в заледля отлетающих Танганьикского космодрома и почти каждый день летает наПаутинку. Морская Свинка — лунянка, тоже часто бывает у друзей и помогаетналаживать автоматику на фабрике мелков.
Они добрались до гостиничного парка, где Свинка заняла на несколькодней складную скамейку и холмик, на котором стоял смазанный антирейноммольберт. Скамейки были разбросаны на большой площади среди фонтанов,столиков для пинг-понга и разных головоломных шашек, минеральных источников,спонтанных выставок. Работниками парка считались не только те,кто регистрировал желающих позавтракать и принимал их пожелания илирегулировал автоматы и ухаживал за растениями, но и вырезальщики силуэтов,флейтисты, заядлые шахматисты, всегда готовые сыграть. Раньше, ещёлет 30 назад это значило, что надо стараться перекусить именно в парковойстоловой, а нужные вещи взять на парковом складе, а то кому-то может нехватить желаемого и придётся тратить лишнее время. Впрочем, удостоверения и талоны вышли из употребления очень давно, а потом люди вообщеотвыкли обращать внимание на такие вещи. Было на Паутинке и более основательноежильё, но, как и везде, люди предпочитали или жить на рабочихместах, или есть и ночевать там, где застигли голод и сон. Макс любил останавливатьсяв подводной гостинице и чувствовать в полусне, как у изголовьяпроплывают живые рыбы, а вокруг глубина, и наверняка приснится что-нибудь важное. И в этот раз он думал заглянуть туда, если выдастся время.
— Можно посмотреть? — спросила Звезда, подходя к мольберту. — Этота картина, о которой ты говорила?
— Н-ну да, — буркнула Морская Свинка. — Ты же её изругала. И меня.
— Я только сказала, что замах слишком грандиозный…
— А я такая воздушная… атмосферная… как ты сказала?
— Ветреная. Это когда начинаешь дело и не заканчиваешь.
— А причём тут ветер? — спросила Инна.
— При том, что он меняет направления. Но про ветер никто и не знает,куда он хотел.
На плотном пластике коричневой краской был нарисован огромный таракан,откладывающий сизые яйца. Он лежал на ступеньках какого-то земногоздания классической архитектуры. Немного выше сидел человеческийподросток в летней одежде и с изящной марлевой повязкой на лице. Он выгляделтак непринуждённо и с таким искренним участием смотрел на насекомое,что, каким бы отвратительным оно ни казалось, зритель видел простодвух знакомых.
— Хорошо, мы видим таракана, — сказала Звезда. — Мы видим двухразумных существ, двух приятелей. Понятна идея: принимать другого, дажеесли он и правда другой. Но зависимость здесь нелинейная. Тараканом можетоказаться любой, и для этого не обязательно откладывать яйца. Вот этого,мне кажется, нет.
— Я не закончила, — ответила Морская Свинка. — Ещё таракан здесьна ступеньках земного здания, причём такого, которое сразу опознаётся какчасть культурного наследия. Поналетели, как раньше говорили ксенофобы.
— Понаехали, — поправил Макс.
Они катили на почти не изменившихся за последние столетия велосипедахпо одному из многочисленных промышленных парков. Везде, где жилии изобретали люди, старые вещи: заводы, автобусы, кровати, санузлы, камины,переговорные устройства, совсем, как звери, со временем оказывались всвоеобразных импровизированных заповедниках. В некоторых работали историки, в других просто гуляли, про большинство ходили легенды, толькочасть из которых принесло ветром человеческих литературных клубов, остальныепришли сами по себе, как кошки в старом рассказе. Над узкой клеариновой(ходили слухи, что чуть ли не асфальтовой) тропинкой, как деревья,смыкались антенны какого-то древнего, кажется, радио, телескопа. Травазвенела и пищала разными голосами вокруг и пробивалась через клеарин.
— Всё-таки мы превратим вселенную в сплошной заповедник для бездельников,— сказала Инна.
— Что, собственно, забыл здесь бездельник? — ответила Морская Свинка.— Вряд ли человек в наше время сможет идти и не замечать кузнечиков.Таким вещам всех учат. Значит, чтобы кузнечик не раздражал, нужно… как-то поймать его мелодию, присоединить к тому, что уже знаешь… люди вообщеникогда не слушали музыку для развлечения, это самое деловое искусство, потому что ближе всего связанное с нервами, сильнее всего на нихвлияющее. А здесь не только кузнечики. И не злиться на прекрасное, когдаего так много и когда от него нельзя отключиться, как люди эксплуататорскихэпох, — это вполне себе занятие.
— Разве кто-нибудь сейчас злится на прекрасное? — спросила Звезда.
— Все мы. Конечно, никто не увечит статуй, и не разбрасывает консервныхбанок в лесу, и не выдаёт за критику злобную чепуху, не придерживаетсяморальных норм, и так далее. Но остатки всего этого в нас есть. И еслипрекрасного вокруг очень много, впрочем, его всегда очень много, или еслионо не очень отчётливо и нуждается в помощи смотрящего, или это что-тосовсем новое, мы можем быть тонкими и безукоризненно вежливыми тупымии жестокими варварами. Такими же, как те, кто нападал на порнографию,книги в мягких обложках или ещё что-нибудь.
— Ну, для этого были причины, — вмешался Макс. — В порнографииснимались реальные люди, и это не было добровольной профессией, к томуже любое внимание к сексуальности в угнетательском обществе имело обратнуюсторону. А книги в мягких обложках, как многим казалось, скорее,отучали людей читать, чем были настоящими книгами.
— Да, у некоторых были рациональные причины, я не о них… Просто,даже тогда маньяков, кидавшихся с ножом на картины, было мало. Но безножа убивало их большинство.
Уже приближаясь к холму, на котором друзья собирались остановиться,Звезда продолжила:
— Сейчас злоба к прекрасному проявляется сильнее всего, когда возникает какой-то неотложный общественный вопрос и надо занять позицию.Вот, например, дискуссия о правах теплокровных животных. Некоторые, по-моему, просто боятся, что их мозг не выдержит и сломается, если теперьпридётся дружить с крысами и хорьками, если мы привыкнем, что белка впарке — один из посетителей.
— Или инопланетяне, — сказал Макс, — особенно, если они не станутделать ничего из того, что мы для них напридумывали, но и непостижимымибудут не больше, чем мы друг другу.
— Непостижимость мы тоже напридумывали.
— Точно.
Четвёрка расположилась на своём любимом месте, на лугу над рекой,повозилась с настройками на ближайшем валуне, в одном месте высушив исгустив траву для подстилки, а в другом устроив костёр. Плашки какого-толёгкого материала сгорали бесшумно, и музыка кузнечиков была чёткой ивыразительной. Они не были искусственными, их даже специально не выводили,они просто появились сами, как древние музыканты в подземном переходе.Наслушавшись, друзья продолжали говорить о людях с других планет,о том, что им может понравиться и понадобиться. Потом решили всё-таки посмотреть фильм про Африканскую революцию, хлопнул трипвью,выпустив в воздух лептики и настраивая их на нужное изображение.
На раскалённом асфальте была живописно разбросана горящая техника.В тени какой-то огромной железки сидела смуглая девушка с ноутбуком,который авторы фильма, пытаясь передать старинный колорит, сделали размеромчуть ли не с половину бегемота.
— Она же белая! — сказала Звезда. — Нгози белая, вот это да. Где-томне попадалось, что раньше все возмущались, если чёрный актёр играл белогоисторического деятеля, а оказывается, было и наоборот.
— Это же не строго исторический фильм, — возразил Макс. — Это скореедрама. Так что неважно.
— К тому же, в этом и была разница между Западным Суданом и ЧёрнымКоролевством. В революции Филин-гари участвовали не только хаусаязычныеи на суахили, вопреки королевской пропаганде, никому не запрещалиразговаривать. Там и белые были.
Фильм, тем временем, становился всё ярче и тревожней. К Нгози подошлиживописно, но одинаково вооружённые повстанцы и началось совещание.
— Но зачем, зачем? — восклицал толстый араб, сверкая глазами на упаковкуиз под каких-то таблеток. — Зачем тебе не спать 90 часов?
— Королевские хакеры меняются, а я одна. На нас идёт армада, Фархад.И все молчат, и Найроби всё сойдёт с рук.
— Все думают, что Чёрное Королевство — наследник АфриканскогоСоюза, — вмешалась белая девушка. — А на самом деле они наследникиколонизаторов.
— Да. И если сейчас, вот в эту ночь, не расстроить их коммуникации, ореволюции можно забыть не только у нас, но и в Азии, и в Европе...
— Как я и говорил, драма, а не история. Но как потрясающе снято.
— Моя воспитательница была из деревни, где родилась Нгози, — сказалаИнна, когда фильм закончился, и они продолжили разговор.
Вдруг они почувствовали слабый, но отчётливый запах, как будто открываетсятолько что появившаяся книга. Они тоже хорошо знали этот запах,хотя никогда не держали бумажных книг. Первая гроза в только что построенномгороде или растёртое на пальцах растение в овраге, куда ты привёллюбовника играть в индейцев, хотя ты всё время предлагаешь играть виндейцев на первом свидании. Многие вещи сохраняют этот запах. И простоподняв глаза от костра, они увидели, что сейчас пахла опускающаяся в овраглетающая тарелка.
— Не люди, — очень спокойно сказала Звезда, — у нас таких не делают
— А кто?? — возмутилась Морская Свинка — Подумаешь там, с Альдебарана!Всё равно, люди!
— Да, ты права.
Вдруг тарелка пропала, как будто её сдуло, и ледяные порывы стали носитьсянад Паутинкой, хотя никогда раньше такого не делали. Небо побледнело,как будто ему сказали, что через секунду земля улетит из-под него иникогда больше не вернётся. У Макса в футболке отказала терморегуляция,